Лилли Промет - Девушки с неба

Труута тоже заметила взгляд гренадера. Как бы между прочим сложила руки, но так, чтобы прикрыть грудь.

Я объявила: нам пора домой. Скоро комендантский час. Дружески посоветовала гренадеру глядеть в оба. Больше доверять лесу, чем полям и лугам. Он сказал, что и собирался дождаться прихода ночи в лесу. А затем раздобыть на каком-нибудь хуторе одежду и пищу.

— Давно уже мог бы сменить одежду.

— Не удалось, — ответил гренадер.

— Что же тебя сюда привело? Ведь леса есть и в других местах.

Гренадер не ответил. Видно, у него имелась своя цель.

— Оставь мне малину, — сказал он.

— Какую малину?

— Давай малину! Ты же сказала, что пришли по малину. — Он вдруг сделался раздражительным. Щека подергивалась.

— Ха, — сказала я. — Мы тут такие же чужие, как и ты. Местных лесов не знаем. Пришли, да, по малину, но сам же видишь: она тут не растет. Лес слишком темный и густой.

Но гренадер впился взглядом в корзину на руке Трууты. Ясно, надеялся найти там съестное. Я схватила корзину. Пусть попробует отнять ее у меня! Дала понять, что вижу его насквозь:

— Неужели ты, братец, думаешь, что городские девушки, посланные на работу в деревню, разгуливают в лесу с ветчиной и куриными яйцами в корзинах?

Небрежно покачала корзину. Словно намеревалась в шутку нахлобучить ее ему на голову. Но маленький передатчик был все же довольно тяжел, чтобы так небрежно помахивать.

— Хочешь получить на память пустую корзину? — спросила я. — Думаешь: увидят тебя с корзиной и решат, что ты Красная Шапочка?

Гренадер осклабился. Оценил шутку. Белоснежные зубы казались волчьими клыками.

Вечером следующего дня мы вновь пришли к развалинам сгоревшего хлева. Как сообщили вчера Центру. Правда, побаивались, что можем и на сей раз встретить бродячего гренадера. Вдруг он решил задержаться здесь?

Выпала роса, и было холодно. Времени вдоволь. Разговор у нас не ладился, как и в большинстве случаев. О чем бы мы ни говорили. Например: Труута считала уважение важнее любви.

— Если ты не заслуживаешь уважения, что это за жизнь?

Я:

— Если ты не испытала любви, значит, ты вовсе не жила.

Глупый спор.

Темнело.

Развести заметный с самолета костер было опасно. Поэтому мы и решили использовать для сигнализации свои карманные фонарики. Нас окружали четыре каменных стены. Снаружи никто не смог бы ничего заметить. Но наша надежда была столь же слабой, как и свет фонариков.

Мы прождали до трех часов ночи. Самолета не было. Зато где-то пускали ракеты, и было слышно, как время от времени со стороны Тарту били зенитки.

— Может быть, наш самолет не смог прорваться?

Труута предполагала то же самое.

— Придем завтра еще раз?

Она согласилась.

Техванус видел, как я на заре вернулась домой. Помог перетащить велосипед через каменную ограду. Теперь в воротах усадьбы ночами дежурил патруль. Поэтому пришлось перелезать через ограду со стороны поля.

Техванус покачал головой. Сказал: такую, как я, ни один парень в жены не возьмет.

— Почему же, Техванус? Разве я кривоногая или косоглазая?

Техванус покачал головой.

— Свежая ты, и все женские прелести у тебя имеются.

Я засмеялась:

— Но ведь это же самое главное!

— Ты вечная шлендра. А кто вспоминает о доме лишь под утро — из такой хорошей хозяйки не получится.

Я глубоко вздохнула: виновата, мол. Но у Техвануса, видно, на душе было что-то еще.

— Даже парень из ТОДТа понял это. Больше за тобой не гоняется.

— Ты прав, Техванус. Оно и хорошо, если останусь плесневеть. Замужество — сбруя, а мне неохота тащить воз. Неохота возиться с домашним хозяйством и в поле тоже. А особенно — над картошкой корячиться.

— Город тебя испортил. Все зло идет из города.

— Наверное.

Похоже, Техванус огорчался, что во мне погибла достойная женщина. Но он все же попытался найти во мне что-то хорошее. Сказал, что на сенокосе я работала — только держись.

— Ох, Техванус, это ты говоришь просто по своей доброте сердечной.

Время сенокоса минуло. Настала пора уборки ржи. Кочаны капусты уплотнялись. У иван-чая краснел лишь верхний пучок. Краски стали более сдержанными. Все зеленое — серьезным и пыльным.

Время двигалось вперед. Красная Армия тоже. Конец немецкой оккупации был близок.

Следующим вечером перетащила велосипед через стену ограды. На сей раз из усадьбы в поле. В небе собирались облака. По обеим сторонам дороги шелестела рожь. Колосья жаловались на тяжесть. Дороги ужасно пылили. Принялся было накрапывать дождь, но тут же перестал.

Когда мы добрались до стен хлева, стемнело. В небе сверкали молнии. Гром громыхал, словно вверху перекатывались огромные камни. Потом хлынул дождь. Настоящий ливень. Пригибал деревья.

Мы ссутулились среди развалин. Одеревеневшие от холода. Насквозь промокшие. Но самолета не было. Ожидание становилось бессмысленным.

На обратном пути не узнавали больше знакомых мест. Даже в свете сверкающих молний. Тропинку через луг мы так и не нашли.

Труута засомневалась:

— Ингель, а мы правильно идем?

Это было неведомо.

— Черт его знает!

Действительно, мы вроде бы раньше не видели этого большого неуклюжего сарая. Он вдруг возник перед нами. Мы кинулись к нему, катя велосипеды рядом с собой. И свернуть куда-нибудь было уже поздно, когда заметили сквозь густой дождь немца. Он курил сигарету. Опираясь спиной о стену сарая. Потому-то мы и не сразу разглядели его в сером сумраке.

Молния сверканула ослепительно. Осветила нас и его.

— Грюсс Готт! [35] Приветствую вас! — сказал немец приветливо. Неожиданно низким голосом. Пригласил нас укрыться от дождя. Не нашлось убедительного предлога отказаться: никто бы не стал продолжать путь под таким ливнем. Я уже знала, что деревенским жителям бояться военных не было причины. Здесь солдаты и офицеры обычных военных частей не притесняли и не трогали гражданских лиц.

Мы встали под стреху.

Велосипеды прислонили к стене.

Мужчина бросил окурок. Открыл дверь. В сарае шел «бунтер Абенд» [36] «Пестрый вечер» — развлекательная программа. . Немец объяснил: короткометражный фильм и военный киножурнал уже показали. Заканчивалась развлекательная программа.

— Идите в тепло, — пригласил он. Доброжелательно втолкнул нас в дверь.

В сарае было полно немцев. Сидели с серьезными лицами. Держали руки на коленях. Или скрестив на груди.

Позвавший нас сюда немец указал на пустую скамью в последнем ряду. Возле двери. Мы вошли незамеченные. Во всяком случае, никто не оглянулся.

В отблеске света я разглядела немца. Красивый молодой мужчина. Только волосы седые. Небось поседел в России.

Странно: обожающие пошлость немецкие солдаты не смеялись. Даже тогда, когда развлекающий их ефрейтор сунул в рот огромные, торчащие наружу зубы из брюквы, и рожа его стала идиотской. Я такого ни разу в жизни не видела. Спросила: из чего сделаны эти зубы? Тогда-то немец и сказал из чего.