Лилли Промет - Девушки с неба

Хрюканье и визг свиней свидетельствовали о прибытии в усадьбу пополнения. Видела бегущих через пастбище солдат: их жертвы пустились наутек. Из кузова соскочили на землю две свиньи. Исчезли в придорожной канаве. Вновь появились на пустынном лугу.

Солдаты мчались за ними вдогонку. Одной — хряку — удалось спастись. Помчался в сторону волости — жаловаться. Его не догнали. Другой свинье не повезло: немец схватил ее на бегу за задние ноги. Хрюшка орала в смертельном страхе. Изо всех сил старалась вырваться на волю. Но солдат на животе волочился за скотиной и не выпускал ее ног.

Другой смотрел на охоту. Кричал, подбадривая:

— Пакк ан, Альбах! [41] Хватай ее, Альбах!

Корчился от смеха. Хлопал ладонями по коленям. В азарте.

Наконец сбежались шестеро немцев. Приближались к свинье со всех сторон. Окружили. Один ударил ее дубинкой между глаз. Затем они торжествующе, с шумом поволокли ее к грузовику. С размаху швырнули в кузов к живым.

Я заткнула уши пальцами.

Вскоре все вновь утихло, и тишина продержалась до вечера. Настала пора возвращаться домой. У коровы брюхо набито, а у меня в животе пусто. В кармане жакета лишь крошки от куска хлеба, который я брала с собой. До сих пор не могла наесться хлебом.

Я видела достаточно тучных полей. Но и то, как берут хлеб взаймы у соседей, — тоже.

Только у Имби, которую прозвали Клецкой, хлеб никогда не занимали. И неохотно давали ей. Хлеб, который она возвращала, был несъедобным. Приходилось скармливать его скоту. Хлебная квашня Имби не знала ни воды, ни щетки. Закваска у нее плесневела. Свою грязную рабочую одежду Имби швыряла в квашню, и она оставалась там до тех пор, пока не наступало время вновь заквашивать хлеб.

Совсем другой вкус был у хлеба, выпеченного старой хозяйкой хутора Кубе. Она была чистюля! Однажды в предвесеннее слякотное время папа послал меня в Кубе взять взаймы хлеба. Помню, как нынче: валил снег. Большие снежные хлопья. Погода сырая. Меня пробрало до мозга костей. А в доме на хуторе Кубе топится печь, тепло и пахнет хлебом. Все так чисто. Выпечка хлеба всегда вызывала у меня благоговение, как в сочельник.

Старая хозяйка в клетчатом переднике. В блузе с синими цветами. В подмаренниково-красной домотканой юбке. На голове белый платок. Светлой деревянной лопатой вынимает из печи хлеб. На радостном и спокойном лице отблеск печного огня. Красивое воспоминание. Но вот имя старушки уже не могла вспомнить.

А сын ее вырос слабовольным человеком. Не мог устоять перед бутылкой. Однажды мать сказала ему: «Хорошо, что ты у меня не девочкой родился, а то бы у тебя было столько же детей, сколько у соседской Маре. Она тоже никому не может отказать. Хотя клянется каждому, что стесняется смотреть на мужские подштанники, даже когда они сушатся на веревке».

Под вечер уже совсем собралась было домой, как вдруг…

Из громоздившихся на горизонте облаков внезапно вынырнули наши бомбардировщики. Бомбы падали и рвались вокруг. На пастбище не упало ни одной. Старый Юку дрожал, а перепуганная корова мычала.

Было видно, как в усадьбе разлетались в щепки старые деревья. Валились, обламывая кроны.

Я припустила со всех ног в безумном страхе за домашних.

Свиные туши, только что висевшие на ветках дубов, разлетались в стороны вместе с мясниками. Вокруг валялись копытца, руки и рыла.

Оставшиеся в живых немцы обезумели. Вопили все: и здоровые, и раненые. Бесцельно бегали.

И тут — прямое попадание в господский дом.

Флаг с красным крестом хотя и торчал из чердака усадьбы, но его загораживали широкие кроны вековых дубов. С воздуха он наверняка был незаметен.

Одна стена странно поднялась вверх. А другие стали медленно разваливаться. Затем взмыл в небо огромный столб дыма, камней и мусора.

Над господским домом возник огненный венок. Из дыма, ища спасения, вылетали с криком птицы. Падали на землю. Огонь винтом взмыл вверх. И тут же раскинулся, как огромные крылья. Подавить его никто бы не смог.

Бомбежка прекратилась.

Я не осталась смотреть, как погибал господский дом. Бежала что было сил дальше. Пока не увидела: наша банька цела. И тут ноги мне отказали. Я обхватила ствол дерева. Прижалась лицом к коре.

В баньке была только Пийбе.

Сидела на корточках в уголке. Лицом к стене. Сосала пальцы. Она перепугала меня.

— Где мать? Где Паал?

Она не ответила.

— Я спрашиваю: где они? — Я кричала. — Что случилось? — Яростно трясла ее. Она неопределенно указала рукой. Говорить была не в состоянии.

Впопыхах я не соображала, куда бежать на поиски. Звала их — Суузи и Паала. И тут заметила: они были совсем неподалеку. Суузи сидела на земле. Руки и подол окровавленные. Голова Паала на коленях Суузи. Она тупо смотрела на меня.

Руки мальчика расслабленно свисали. На лице выражение т о г о, высшего, спокойствия. Из раны на его бедре сочилась кровь. По пальцам и коленям Суузи на землю.

— Он умер. — Суузи не выпускала ребенка из своих объятий.

— Он дышит! Суузи, он дышит! — закричала я. Ребенок был в обмороке. Пульс едва ощущался. Я отнесла его в комнату.

Ни одной чистой простыни у нас не было. Не было и полотенец. Разорвала рубашку Лаури на бинты. Не осмелилась чистить рану. Только перевязала. Паал простонал.

Поцеловала его. За то, что подал признак жизни.

— Приведу врача, — сказала я Суузи.

Велела ей:

— Дай Пийбе попить холодной воды.

Суузи была в полной растерянности. Ничего не могла.

Пийбе сжала зубы, когда я поднесла кружку к ее губам.

Раненые, вынесенные из огня и спасенные из-под развалин госпиталя, лежали в стороне под деревьями на траве. Стонали. Некоторые вопили. Возможно, помешались от боли.

Спросила у тех, кто на ногах: где врачи? Они не знали.

Указывали себе за спину или вперед.

Наконец увидела мужчину, стоящего на коленях. Он перевязывал раненых. Побежала к нему, крича:

— Герр доктор! Герр доктор!

Он не обратил на меня внимания. Я тоже опустилась на колени. Рядом с ним.

— Доктор, — попросила я. — Помогите.

Он покачал головой. Сказал:

— Фрейлейн, я не врач.

— Как не врач? — закричала я.

— Я фельдшер.

— А где найти врача?

— Они погибли.

— Как? Все?

Он сказал:

— Их было-то всего двое.

Окончил перевязывать. Поднялся. Подошел к другому раненому. У того обгорела рука. Лежал неподвижно. Голова безвольно свисала набок. Возможно, он был мертв.

— Что же делать? — спросила я в отчаянии.

— Ждать.

— Чего?

— Пока нам пришлют врача.

— Когда это будет?

— Может быть, скоро. Может быть, утром. Как успеют.

Я сказала: тогда уже будет поздно. Смотрела, как он делает перевязку. Так и я умела.

Я не хотела верить, что оба врача погибли. Снова начала спрашивать у каждого живого: где найти врача?