Григорий Медведев - Миг жизни

Люлька получилась изящной, легкой и красивой, как и все, что выходило из-под его рук. Переносить ее можно было вдвоем, не используя грузоподъемные механизмы.

Тонкий нержавеющий лист обеспечивал достаточную прочность и легкость, а оребрение уголком — хорошую жесткость.

Крюки предназначались для зацепа за шпильки корпуса реактора, а бруствер — для более удобной опоры человеческому телу.

Когда все было готово, главный инженер утвердил программу, и Кучерганов вышел на работу в ночное время вместе со слесарем-напарником. Предупредил начальника смены атомной электростанции, оформившего допуск, что попытается «ликвидировать» изуродованный взрывом привод, просил не мешать и сказал, что страхующим будет подручный.

Напарником Кучерганова был молодой худощавый белобрысый парень по фамилии Кремень.

Кремень от природы был очень молчалив, слова лишнего не молвит. В центральном зале все его звали просто Тихий. Кличка здорово приросла к нему. Тихий да Тихий…

Но работал паренек хватко, умело и справно. Кучерганов его уважал и любил. Кличек и прозвищ всяких вообще не признавал. Людей в возрасте звал по имени-отчеству. Молодых — по имени.

— Ну, Вова, — сказал Кучерганов, когда они спустились в шахту и подтянули люльку и кабель с электрострогачом вплотную к атомному реактору, — сейчас поставим эту «лодочку» на место, я нырну в нее, ты подашь мне строгач и будешь на страховке.

Кремень утвердительно кивнул. Легкая смущенная улыбка чуть коснулась его плоского, ровно розового лица.

В следующее мгновение он весь уже был внимание и готовность.

Они взяли люльку, завели ее в горизонтальном положении в проем между крышкой и корпусом реактора, зацепили крюками за шпильки и осторожно опустили в воду.

Из разъема на них пахнуло кисловатым запахом влажного коррозированного металла.

Люлька имела плавучесть и в наклонном положении покачивалась как поплавок.

Кучерганов обвязался вокруг пояса веревкой, конец ее отдал Кремню и сказал:

— Я ныряю в эту лодочку. Вот тебе мой фонарь. Когда я влезу и устроюсь, подашь мне строгач. Веревку со слабиной обмотай вокруг шпильки и… — Кучерганов улыбнулся, — в случае чего будешь вытаскивать. По моей команде включи фонарь и как следует освети покуроченную штангу привода. Понял?

Кремень утвердительно кивнул.

Кучерганов осторожно, ногами вперед и лицом к реактору, пролез в люльку. Она опустилась под тяжестью его тела, на полтора метра приблизила его к атомной активной зоне и заняла вертикальное положение, упершись задней стенкой в стенку корпуса реактора.

«Ногам достанется», — подумал Кучерганов, зная, что радиация квадратично возрастает с уменьшением расстояния, но торопился медленно, стараясь не допустить какой-нибудь оплошности.

От уровня радиоактивной воды, которая слегка парила, до верхнего среза борта люльки было сантиметров тридцать.

«Сойдет», — подумал Кучерганов и глянул вниз, туда, где была атомная активная зона.

Пахло влажной теплой духотой от парящей воды и от сырой активной поверхности нижней части полусферы верхнего блока.

По сути дела, Кучерганов оказался внутри ядерного реактора, который всего лишь два дня назад работал на полной мощности. Совсем рядом, рукой достать, — внутренняя поверхность крышки с темно-коричневым слоем радиоактивной коррозии, похожим на ржавчину. От нее исходит интенсивное бетта-излучение, да и наведенные гамма-лучи тоже хорошо светят.

Внизу, под семиметровым слоем воды, атомная зона с активностью ядерного взрыва, которая, правда, в основном поглощалась слоем воды.

Прямо перед ним — штанга привода, тоже с большой наведенной активностью.

Там, где поверхность воды была притемнена тенью крышки, проглядывались шестигранные ячейки активной зоны, сияющие голубоватым свечением Черенкова.

Кучерганов хорошо знал, что особенно красиво это зрелище ночью, когда в центральном зале погашены огни, а заглушенный реактор вскрыт и заполнен водой.

Кажется тогда, что перед тобою кусок звездного неба с пылающими голубым огнем шестигранными ячейками строго организованной галактики. Странное чувство охватывает тогда душу. Кажется, что ты в космосе. И до звезды — рукой подать. Семь метров до звезды!

— Быстро! — крикнул Кучерганов и, натянув приспущенный на подбородок респиратор, взял поданный Кремнем строгач.

Затем приладился, вытянулся вперед на бруствер люльки, которая чуть прогнулась передней стенкой под тяжестью его тела.

«Ах, как зыбко все! А разве космический корабль в космосе не пылинка всего лишь в мировом пространстве?» — подумал Кучерганов и крикнул:

— Свети!

Вспыхнул луч фонаря, ярко осветив изуродованный взрывом привод. Кучерганов опустил на глаза сварочные очки и протянул вперед руку со строгачом.

Трах! Бах-х! Трах-х! — полыхнуло голубым огнем разрядов сварки.

Ток был очень большой, и Кучерганов рассчитывал переплавить в этом месте привод.

Трах! Ба-бах! Трах-трах! — гремели разряды электрострогача, наполняя пространство центрального зала раскатистым эхом. Объем между уровнем воды и крышкой реактора заполнился голубоватым едким радиоактивным дымом.

— Все! — крикнул Кучерганов, ощутив рукой через верхнюю часть привода, как вздрогнула и чуть отошла на тросах крана в сторону крышка реактора. — Все! — повторил он, ощущая неприятное першение в горле.

Он снял очки, протянул Кремню строгач и, осторожно выбравшись наружу, стянул с лица респиратор. На щеках остались тонкие белые волокна ткани Петрянова.

Оба молчали. Потом извлекли из реактора люльку и положили в стороне. Теперь она была грязной, и ее предстояло дезактивировать.

И вдруг Кучерганов понял, ощутил до глубины души, что все! Это ведь была его последняя работа здесь… Где-то и что-то он будет делать вне атомной электростанции. Что именно, Кучерганов еще определенно не знал. Но и здесь он оставаться уже не мог. Силы были не те. А работа ведь не простая. Плохо работать — совесть не позволит. А работать как прежде он уже не сможет.

Ему стало очень грустно. Так грустно, что захотелось побыть одному.

— Ты иди, Вова, — строго сказал Кучерганов. — Иди… Спасибо тебе…

Кремень молча удалился, а Кучерганов, глядя ему вслед, подумал: «Хороший слесарь. Он меня заменит…»

Когда Кремень поднялся наверх и покинул центральный зал, Кучерганов быстро повернулся к сердцу электростанции, атомному реактору, поясно поклонился и глухо сказал:

— Все… Вот так… Все… — И, помолчав, добавил: — Все, что смог…

Он еще раз прощальным взглядом окинул реактор, шахту, белеющую нержавеющей облицовкой. Посмотрел вверх, на голубое перекрытие центрального зала с сияющими в фермах радостными огнями ртутных зеркальных ламп, прошел к лестнице и медленно стал подниматься наверх.