Борис Попов - Без четвертой стены

Поверьте мне, даже в том, что Вы уже сделали, я усматриваю признаки талантливого организатора, вдохновенного и мужественного гражданина, с которым — отними у меня хотя бы десяток лет — я пошла бы в огонь и в воду. Я и теперь бы пошла, но, увы, на что я годна? Вам нужны люди смелые, выносливые, молодые.

Примите мой завет на память: театр — это вечный поиск и находки. Повторенное на театре — уже неживое. Вот та золотая птица, за которой актер всю жизнь гоняется. И ловит, седлает ее и взлетает с нею в небеса. Это и отличает актера от смертного. Я теперь уже не гоняюсь за птицей своей. И искренне Вам завидую.

Но, если хоть в чем-нибудь потребуется мой опыт, помощь или совет, лишь намекните — и я буду с вами. Извелась, тоска по сцене гложет меня и делает жизнь мою невыносимой. С каждым днем все больше убеждаюсь, что лучше быть в обозе, чем в навозе, извините за такую деревенскую поговорку.

Желаю Вам воли и выдержки, титанических сил и упорства.

Обнимаю Вас, моего дорогого, и дай нам бог вынести все испытания с честью.

ТЮМЕНЬ НАЧАЛЬНИКУ ОБЛАСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ КУЛЬТУРЫ

КОМПЛЕКТУЮЩЕМУСЯ КОЛЛЕКТИВУ КРУТОГОРСКОГО ТЕАТРА ТРЕБУЕТСЯ ОПЫТНЫЙ РЕЖИССЕР ПОСТОЯННУЮ РАБОТУ ХОДАТАЙСТВУЙТЕ МИНИСТЕРСТВЕ = КРАСНОВИДОВ

Только первые дни по прибытии в Крутогорск Олег Борисович позволил себе побездельничать и оглядеться. Ходил по городу, присматривался к жителям, прислушивался к их речи: «пошто», «чё», «лыва» забавляли и нравились. Любопытствовал, как люди живут, как проводят досуг, и отметил, что досуга у них нет вовсе; смотрел, чем торгуют в магазинах, какие цены на товары, как одеты; дивился изобилию пушнины и разнообразию всяких таежных лакомств. Город замирал рано и рано просыпался; много детей, и на диво крепкие, сухие, жилистые старики, неразговорчивые, замкнутые. Новоселы здесь быстро перестают себя чувствовать гостями, легко акклиматизируются, в работу включаются без скрипа. Но вносят все же в полупатриархальную тишину некий диссонанс: темпераментом, модами, громкой суетливой речью, запросами. В Крутогорске, правда, новоселы оседают ненадолго, что называется, не успевают развязать вещмешки. Их распределяют по районам и кустам, где они проходят крещение тайгой и болотами, по горло хлебают горькие преподношения кочевой жизни и, уж если возвращаются в Крутогорск (он тогда кажется им землей обетованной), накрепко сживаются с аборигенами.

После долгих раздумий и колебаний Олег Борисович нанес визит секретарю горкома партии. Секретарь протянул артисту руку:

— Буров, Сергей Кузьмич. Прошу прощения, одну минутку, — и углубился в бумаги.

В паузе Красновидов имел возможность присмотреться к нему. Лет ему тридцать шесть — тридцать семь. Скуластое, открытое лицо, упрямый, жесткий с синеватым оттенком, подбородок. Курносый нос делает лицо легкомысленным. Лукавые, с прищуром глаза смотрят пристально, оценивающе. Стального цвета шевиотовый пиджак, на лацкане орденские планки. И еще Красновидов обратил внимание на его руки. Левая — мягкая, ненатруженная, холеная, правая — грубая, по кисть изуродована жестоким ожогом.

Буров отложил бумаги, крикнул секретарше:

— Наташа, у меня гость, ясно? — и вышел из-за стола к Красновидову.

Буров оказался человеком простодушным и даже словоохотливым. Сибиряки большей частью молчуны, на длинные разговоры не мастера. А Буров как раз охотно и запросто рассказал о себе, о делах. Коренной крутогорец. Лишь война и оторвала его от насиженного места. Танкист. Незадолго перед тем как порушилась война, танк подбили. Спасли его одного, паленого. Уволен нестроевым. Вернулся в Крутогорск и с тех пор на партийной работе.

О Крутогорске говорил уважительно и заботливо, как о родителе, не скрыл, что до последних лет городишко был никакой. Глушь, сонное царство.

— Промышляли рыбой, мягкой рухлядью. Рухлядью, — пояснил, — у нас называют пушнину. Лес сплавляли, вот и все заботы.

И поведал Красновидову тайну недр Тюменщины:

— Березовский газ, без бахвальства скажу, распечатал нам кладовую, теперь это самая перспективная область в стране. Новая эра Сибири, вот как громко. Ну и Крутогорск зашевелился. И народонаселение выросло. — Он звучно потянул носом воздух. — И секретарю забот — невпроворот. Все постигалось в процессе да на лету: технология, специализация… Взгляните.

Он водил указкой по карте и, останавливаясь на чернильных кружочках, как-то по-особому выговаривал похожие на иностранные и ничего не говорящие Красновидову слова: репер на Мулымье, репер на Урае, Три Канды, Леуши… Оказалось, что «репер» — это всего-навсего треугольный кедровый или сосновый столбик, обозначающий, что там, где его поставили, когда-нибудь вырастет поселок. Все — в мечте, все — в будущем. И тут мечта, подумал Красновидов, и это вдруг жарко сомкнулось с его размышлениями о будущем театре. И тогда он объяснил Бурову цель своего визита. Собственно, ничего он и не объяснил, мечты объясняются трудно. Секретарь, видя его смущение, понял, что оно возникло у Красновидова от желания сказать о многом кратко, а в этой краткости как раз досадно упускались частности. А без них не улавливалась и суть целого. Волнение и активное желание артиста откровенно высказаться о чем-то очень уж наболевшем вызвали у Бурова и участие и симпатию к Олегу Борисовичу, поэтому, прощаясь, секретарь сказал:

— О делах театра докладывайте регулярно и подробно. Мне лично.

И хотя Красновидов уходил из горкома растерянный, недовольный собой, ощущение некоей приятности он все же унес. Симпатии оказались взаимными, он не жалел, что пошел на эту встречу, обостренное чутье подсказывало: поняли друг друга!

Затем на улице Политкаторжан в доме под номером шесть две недели длилась жаркая беседа с Петром Андреевичем Роговым о создании в Крутогорске профессионального драматического театра.

Самовар не убирался со стола, сипел не умолкая; бедная Наталья Андреевна не могла дождаться по ночам, когда они утихомирятся и можно будет хоть пару часов вздремнуть.

Терпеливо, пункт за пунктом продвигались они по дебрям вопросов и задач. Ссорились, спорили. Бесспорным оказалось одно: организовать такой театр в Крутогорске средствами уже упорядоченными, зафиксированными в специальных инструкциях и уложениях — задача трудная и почти неразрешимая.

Красновидов злился, терял самообладание.

Рогов спокойствия не терял.

— Не кипятись, Олег, попытайся понять. Областные театры вопят из-за недоборов. На премьерах тридцать — сорок человек. Детективы, боевики снимаются с репертуара после восьмого — десятого спектакля. А тут — район! А в районе вообще не положен профессиональный театр, по инструкции, по закону не по-ло-жен. Я не говорю об исключениях.