Борис Попов - Без четвертой стены

— Но исключения, значит, существуют? — цеплялся Олег.

— Бывают. На Свердловщине, например, два таких театра есть. А вообще по пальцам сосчитать можно.

— Так давай загнем еще один палец. Ведь это надежда! Значит, можно думать, искать.

— Ищи, думай, — усмехался Рогов, — и я тебе помогу. Ты пойми, Олег, — он не изменял своему обычному мягкому тону, — ты пойми: мы — отшибленный от мира городишко. Нас от областного центра отделяют сотни километров топи, неподступная тайга. До последних лет Крутогорск считался самым что ни на есть захолустным. Как в «Ревизоре», три года скачи — ни до какого государства не доскачешь. Я приехал — ахнул: каким покинул его сорок лет назад, таким и встретил. Это вот лишь за последние три года началось тут шевеление. Объявлен перспективным, даже особого значения. Газ нашли, нефть нащупывают. Разумеешь? Слышал, такое количество, что разуму фантаста и то непостижимо. Аэродром построили, крупномасштабные десанты — вертолетом по профилям. Спецтранзитные грузы по Иртышу. Стадион сооружают на двадцать пять тысяч человек, хотя тут еще и населения столько нет. Школы, больницы, пятиэтажные жилые дома. Вот и толкнуло меня на мысль сколотить хоть самодеятельный театр. Слышишь? Са-мо-дея-тельный.

— Если город растет, — не отступал Красновидов, — самодеятельный театр устраивать его скоро не будет, ему подай профессиональный. Так?

— Так.

— А мы тут как тут!

— Деньги, Олег, понимаешь? Деньги нужны! Я не лирик, законы производства и потребления изучал по Марксу. Хочешь не хочешь, а от этого пункта нам не уйти.

— Иными словами, — мрачно заключил Красновидов, — тут замкнутый круг: мы не можем открыть театр, потому что у нас нет денег, а государство даст деньги, когда мы театр откроем? Так?

— В общем, да.

— Из этого вытекает, что театра мы не откроем вообще.

Красновидов чувствовал, как из-под ног уходит почва, и он снова и снова вспоминал раздумья, которые одолевали его в самолете, когда он летел в Тюмень: «Тщетная затея. Отбей мамонтам телеграмму и возвращайся назад».

— Что же нам, в конце концов, — метался он по комнате, — частную антрепризу открыть?

— С антрепризой в два счета прогоришь. — Рогов наливал из самовара кипяток, закрашивал его из чайника заваркой, смаковал земляничное варенье, прихлебывал из большой, расписанной цветами чашки. — Давай-ка, брат, обоснуемся, пока суд да дело, на базе самодеятельного театра. Потом постепенно, когда заявим о себе в полный голос, будем преобразовываться в профессиональный.

Красновидова такое предложение не вдохновляло. Трудно ему было сейчас так прямо выложить Рогову, что у него к самодеятельности особое отношение, он не считает это развивающееся явление искусством, в лучшем случае это, по его мнению, форма массовой культуры. Количественность в искусстве прямо или косвенно оказывает дурное воздействие на качество. У самодеятельности другие цели, иные функции, иная эстетическая направленность. Если искусство и самодеятельность воспринимать слитно, то само понятие «искусство» скоро потеряет не только свои признаки, но и смысл. Он убежден, что и Лежнев и Ермолина, да и молодая актриса Шинкарева, разделят такую позицию.

Красновидов видел иные, чем Рогов, цели. Они были сложнее и потому, возможно, менее конкретны. Им обуревало желание делать Театр. Рождать произведения искусства, которые оставались бы в душах и памяти зрителя не на день-два, а на годы, может быть на всю жизнь.

Все, пока что решительно все, чего бы он ни коснулся, заводило в тупик. Издергавшийся от дум, он хватался за пальто и шапку и уходил на воздух. Вот и сейчас, буркнув: «Пойду освежусь», вышел из избы. Рогов тоже оделся и поплелся за ним. Красновидов, сложа за спиной руки, шагал энергично, словно задался целью измерить метровыми шажищами длину улицы, Рогов семенил шажками частыми, у него начиналась одышка, но темпа он не сбавлял, шел с Красновидовым вровень, только подшучивал:

— С тобой гулять надо на велосипеде, мчишь как наскипидаренный.

Красновидов резко остановился. Теперь вот засела ему в голову эта самодеятельность. Чем больше он думал о предложении Рогова слиться с его ребятами, тем больше понимал, что компромисса ему не избежать. Надо отступить. Положение безвыходное. Слиться, а тем временем искать, искать.

Отдышавшись, Рогов подтолкнул Красновидова плечом, и тот, сразу умолкнув, зашагал дальше. Они пересекли площадь, где стоял театр, остановились. Небольшое каменное здание с колоннами и пятью-шестью щербатыми, тоже каменными ступеньками, справа и слева украшенными какими-то подобиями львов, служило при царе местному купечеству клубом. Рогов стал рассказывать, как некогда жил в Крутогорске богатый купец Тюнин — мужик широкого размаха. Торговал зерном, пушниной и богат был непомерно. Маленький, хлипкий, ходил — пометом от него разило, а имел любовниц. Каждой построил отдельный дом. Отгрохал церковь, школу, а сам неверующий и безграмотный.

— В этом вот здании — поверишь? — играла некогда итальянская труппа. А теперь мы! — Петр Андреевич самодовольно потер руки, посмотрел на здание, будто впервые увидел. — Хорош театр, а? Подремонтировать, покрасить — цены не будет.

Оглядывали они невзрачный театрик, и каждый думал свою, потаенную думу.

Рогов снова тронул Олега плечом, и тот послушно зашагал, уткнув подбородок в поднятый воротник пальто. Они добрались до противоположной окраины города, остановились у обрыва, с которого видна была овальная котловина строящегося стадиона. Вокруг, обхватом, естественной стеной высился таежный лес. Тайга будто инстинктивно задержала свое продвижение перед этим обрывом, чтобы не упасть с него, не изломаться, окружила это место со всех сторон, задумалась… и подсказала умному строителю: построй-ка здесь стадион, лучшего уголка не найдешь.

Закатное солнце освещало лес малиново-красным светом, и казалось, стволы деревьев охвачены пламенем. День доживал последние минуты. Миг — и пламень на стволах могучих кедров и пихт остыл, деревья стали темнеть почти до черноты, небо подернулось густеющей синевой, и только островерхие шпили пихт, громоздясь густым гребешком над лесом, продолжали еще удерживать остатки тускнеющих красок; словно рассердившись на рано уходящий день, они настороженно ждали, когда солнце осядет пониже, чтобы проткнуть его иглистыми пиками своими, и оно упадет, рассыпаясь и окрашивая густые ветви неяркой кровью своей.

Красновидов представил, как впечатляюще будет выглядеть среди этой дремучей лесной чащобы светло-зеленая гладь спортивной арены, накрытой огромным куполом голубого неба, с ярусами трибун, заполненных тысячами зрителей. Какая убедительная примета, подумал он, маленький городишко, затерянный в непроходимой тайге, строит комфортабельный стадион, рассчитанный на двадцать пять тысяч человек. Будущих двадцать пять тысяч. Значит, он на что-то рассчитывает, этот городишко? Глазом не моргнешь — пойдут троллейбусы, улицы покроются асфальтом, придет телевидение… А театр? Все будет самодеятельный? В бывшем купеческом клубе с печкой-буржуйкой?