Виктор Ревунов - Не одна во поле дороженька

— Неужели не поверишь?

— Ну так как было? — спросил вдруг Донцов.

— Что было?

— Да как предал ребят? Все по порядку рассказывай.

— Что?.. Как я могу сказать то, чего не было? Я не предавал.

— Не предавал?

— Да сам ты в это веришь ли?

— На месте расстрела найден предмет, который изобличает тебя в предательстве.

— Какой предмет?

— Здесь не ты спрашиваешь, а мы! Твоя вина, а не наша. Ты и отвечай, — резко сказал Фомин. Ему не нравилось, как допрашивал Донцов, — будто поговорить приехал.

— Да вины-то нет, корня нет. Пустое место. Что ж я вам выдумывать, что ли, буду, врать? Или вам это очень надо, чтоб плоды были? Так, что ли?

— Не нужны нам эти плоды. Горькие очень плоды-то, — ответил Донцов.

— Так с чего тогда допрос заводите?

Павел встал и хотел выйти из-за стола. Но Донцов остановил его.

— Нельзя. Не компания какая-нибудь: что не понравилось — и выйти можно. Да это и не допрос пока, беседа еще. Допрос не здесь будет. Там поговорят, как надо.

— Что ты хочешь, если я не виноват? Не виноват!..

— Спокойно, — произнес Фомин.

— Нечего мне отвечать.

Фомин усмехнулся.

— Ответишь.

— Ты не грози. Этого я не боюсь.

Донцов выхватил из полевой сумки тряпицу, в которой был скрыт предмет.

— А это видел? Я тебе покажу. Гляди!

Донцов хотел развернуть тряпицу.

«Не сейчас, не сейчас это надо, еще не приперли», — подумал Фомин и весь напрягся, покраснел от желания остановить Донцова и, боясь это сделать, только сказал:

— Не торопись…

Предмет Донцов так и не показал. Вошла Настенька. Донцов просил ее принести папирос.

Настенька положила на стол папиросы и спички. Поставила кувшин с квасом.

— За папиросами в лавку бегала. А тут квас. Пейте.

— Спасибо.

Настенька взглянула на Донцова.

— Что?

Донцов развел руками.

— Я что…

— Ты же знаешь Пашу. Не мог он такое сделать.

— Погоди. Все выясним.

Настенька не сразу прикрыла дверь, все глядела на Павла: «Про солнце говорил, а вон какая темень нашла».

— Закройте же, — недовольно сказал Фомин.

Донцов пораздумал и спрятал тряпицу.

— Какую женщину подвел, измарал. Про жену твою говорю. Открыто говорю. Тут уж нам скрывать нечего.

— Ее подвел, а тех предал, — добавил Фомин.

— Вот уж и в подлецы записали. И не докажешь…

— Так как же их расстреляли? — спросил Донцов.

— Ты и сам слышал.

— Отвечай! — прикрикнул Фомин. — Крутит тут, понимаешь!

— Ты не кричи.

Донцов придвинул Пояркову пачку с папиросами.

— Закуривай. Квас пей.

Павел закурил, дымом и тоской замутило голову.

— Давай, давай, Поярков, — поторопил Донцов. — Хуже будет, как припрем, да и стыдно.

Павел ткнул окурок в блюдце с отравой для мух.

— Расскажу не потому, что напугали, а может, и вам стыдно будет.

Донцов налил в стакан квасу — пахнуло прохладой и кислицей. Выпил с жадностью:

— Уморился с тобой.

— Шли с задания… — начал Павел и замолчал, посмотрел, как, торопясь, записывал Фомин.

— Ты не гляди, а рассказывай. А уж записывать — мое дело, — пояснил Донцов.

— Не думал, что про это рассказывать буду… Марушин тяжело ранен был. Умер Алеша. Угру не стали переходить, свернули в Поляновку. Немцев там не было. Устали, решили передохнуть.

— У кого остановились? — спросил Донцов.

— По разным избам.

— А ты у кого был? — решил уточнить Фомин.

— Да какое это имеет значение! Пропали по случайности.

— Тем более надо сказать, чтоб не думали, что ты что-то скрыть хочешь, — посоветовал Донцов. — Ведь все равно раскопаем.

— Простить себе не могу, как по-глупому пропали!

— А говоришь, не виноват, — заметил Фомин.

— Не виноват.

— А за что же простить себе не можешь?

— Что так все случилось.

— Глупость, видишь ли, виновата. Какая она, эта глупость? Хватит бы уж дурака-то валять.

— Ты хочешь, чтоб я рассказывал? Или я и слова больше не скажу.

— Спокойно, не кипятись… Так у кого был ты в ту ночь? — спросил Донцов.

— У Насти Весневой. Она тогда там жила.

— У своей жены?

— Она еще не жена мне была. Да ведь ты же знаешь, Донцов.

— Ты гулял с ней до этого?

— Да.

— Дорогое свиданьице, — заключил Фомин.

— Попросил разбудить, как петухи прокричат, — продолжал Павел. — Ушел на сеновал.

— А она где была? — спросил Донцов.

— Со мной.

— А остальные где, тоже на сеновалах?

Павел тяжело посмотрел на Фомина.

— Им уж не отвечать тебе. Где кому пришлось, там и были. Не тронь их.

— Не тронь? Не с женой разговариваешь… — Фомин добавил с усмешкой: — …на сеновале. Нашли время в боевой обстановке.

— Нашли, понимаешь ли, находили, потому что люди.

Фомина раздражал Поярков: «Я тебя допеку, ты еще у меня запляшешь».

— Ты за людей-то не цепляйся, как репей. Про себя говори. — Донцов закурил, будто уж очень устал. — Дальше.

— А ночью она и говорит мне: «Вроде бы ходит кто».

— И ты спал? — перебил Фомин.

— Что тебе надо?

— Отвечай!

— Но что ты спрашиваешь? Да кто ж такое счастье на сон тратит, когда оно все-то с росинку было, и трогаешь ты его, по бумаге мажешь.

— Выходит, не на отдых пришли. Не по этой причине свернули. А говоришь: устали, — и вдруг Фомин сорвался на крик: — Ты их в засаду повел! Говори!

— Как тебе не совестно.

— Совестно в грязи твоей ковыряться.

— Где ж ты грязь нашел? Может, та тебе грязь показалась, что я на фронте месил? Так это ж не грязь. Грязь та, которой ты вот здесь человека пачкаешь.

Донцов сдержанно заметил:

— Осторожнее.

— Это вы поосторожнее.

— Не твоя печаль.

— Как воевать, так моя была. А теперь, значит, и плюнуть можно. Печаль, да какая! А говоришь — не моя.

Донцов распрямился, расстегнул ворот гимнастерки: было жарко. В стекло с зудением билась оса.

— Зря не плюнули бы… Дальше. Она тебе сказала, что вроде бы ходит кто-то.

— Знаете что, пошли-ка вы к чертям со своим разговором. Едем и, где надо, поговорим. Там разберутся.

— Да ведь и там отвечать надо, — сказал Донцов.

Вошла Настенька с тарелкою земляники. Поставила тарелку на стол.

— Ребятишки из леса шли, у них и попросила.

— Женщина ты хорошая. И жаль тебя, ей-богу, — проговорил Донцов.

Запахло земляникой, душисто, горячо, как из-под травы где-нибудь на лесной гари.

— Пахнут-то как! — проговорил Фомин, будто бы даже недовольный, что так пронзительно пахнут ягоды.

Настенька улыбнулась.

— Пробуйте.

Донцов взял за черенок ягоду, отлепил от нее зелено-красный в соку лист.

— Лесная… Люблю! — Донцов кидал в рот ягоды, давил языком и сосал. Придвинул тарелку Фомину. — Пробуй!

Фомин сглотнул слюну и повернулся к Настеньке.

— Один вопрос к тебе… Он в ту ночь, когда их схватили, у тебя был?

— Да… Я ждала его.