Виктор Ревунов - Не одна во поле дороженька

— Лощин.

— Я знаю… Дежурная сказала. Я расспросил ее: просто хотел знать, что за сосед. Не люблю важных.

Крепко пожав, он отпустил руку Лощина.

— Отдыхаете тут или по делу? — спросил Лощин.

— Плыл на байдарке с верховьев. Случайно зацепился.

— Здесь красивые места.

— Давай на «ты». Так крепче, особенно если поссоримся или поспорим: на «вы» не выйдет. Даже самое безобидное «вы дурак» звучит смешно.

— Да, пожалуй, — согласился Лощин.

— Со мной всегда спорят и ссорятся, особенно люди вчерашнего дня.

— Кто такие? Не слышал.

— Может быть, даже ты, Лощин.

Под берегом в мутно просвеченной воде прошли голавли, плавно, не обгоняя друг друга. Один всплыл, резко схватил стрекозу, отлило оранжевое оперение его плавников. Зарухин вскинул ружье. Лощин пригнул ружье.

— Запрещено!

— А пальцы у тебя железные. Такими пальцами глотки рвать, — со злостью сказал Зарухин и посмотрел под обрыв, где скрылись голавли: там вдруг мигнуло что-то белое, рассыпалось рябью и погасло.

Лощин глядел совсем в другую сторону, на грачей, как они перелетали над лугом, и показалось Лощину, будто он уже видел когда-то этот луг.

Зарухин подошел ближе к обрыву.

«Надо запомнить. Тут они, видимо, и пасутся», — подумал он про голавлей и приметил место — обрыв, под которым мрак вился где-то у дна.

— Меня вдохновляют щи в чайной. Пошли.

Они поднялись на предмостную насыпь. Вдоль берега, в бывших окопах, нашли приют олешники — далеко тянулись их ровные заросли.

— Многим пришлось тут травой прорасти. — И Зарухин поворошил траву, заглянул пристально в самую глубь. — Тут, между прочим, говорят, где-то несгораемый ящик зарыт. Еще с войны.

— Несгораемый ящик? — переспросил Лощин.

— Говорят, клад, — продолжал Зарухин. — Драгоценности бессмертны, их не уничтожают, берегут, за них убивают, что за тайна? Красота. Стремление овладеть красотой и есть борьба, страсть. Но не будем мудрствовать. В жизни интересен случай. За правду не ручаюсь. Но, как замечено, нет дыма без огня. Прокрутим некоторые кадры прошлого. Наши разведчики напали на немецкую машину. Вытащили ребята тот самый ящик и героически понесли. Немцы, конечно, в погоню. Разведчики прикрыли одного. Он и ушел с ящиком. Остальные погибли. Ящик он зарыл, надеясь потом вернуться.

— Разве здесь было? — сказал Лощин в задумчивости.

Зарухин не слышал его: увлечен был своим рассказом.

— Зарыл и пропал, говорят. Не убит, а пропал, заметь. Задача с неизвестным, где икс — мертв или жив — решается кладом, то есть, если ящик будет обнаружен, значит, человек погиб: не взял, не вернулся через много лет. А если жив?

Лощин ждал, как решится задачка с иксом.

— Не слышно было, чтоб взял. Значит… убит.

Лощин вздрогнул.

— Убит!..

— Всякая тайна оставляет след в виде слуха… Ты не успел приехать, а уж я знаю: «По своему делу приехал».

— Я сам сказал.

— А я случайно видел, как ты кусты изучал, в реку заглядывал. Вот и решилась задачка-то, — засмеялся Зарухин, поглядывая на Лощина.

— Умеешь ты задачки решать. Только человека-то в задачку не вставишь, напрасная затея.

— Да ведь и по дуновению видно, куда душа клонит.

— Ты мое не решишь.

— А все-таки высказался, и любопытно. Но ты не думай, что я тебя в какой-то подлости заподозрил, — признался Зарухин. — Тому иксу не до незабудок, которые ты так вдохновенно разглядывал. Незабудка опровергает.

— Вот и сбился. Маленькая незабудка, а все сбила. У меня, скажу, дело самое для меня дорогое. Но у тебя чутье есть. Помочь мог бы. Смущает твоя болтовня.

— Боишься? Ну ладно. Честно сказать, не хочу лезть в чужие дела. Да и боюсь, твое не испортить бы… А что все-таки? — тихо спросил Зарухин, чтоб и голосом не спугнуть: догадка мелькнула.

— Без тебя решу, — ответил Лощин.

— Быстро ты.

— Да в жизни долго.

— Что?

— Не доверяю тебе.

— Не понравился. Я реалист. Думаю, и ты не отказываешься от сытных щей. Романтические мечты о сухаре — от голода, и наоборот, когда пуда два жира под кожей, забраживают мечты о розовых далях.

— Полет птицы можно изобразить схемой, и она реальна, но схема никогда не полетит.

— Мечтай о поцелуе, а я в жаркие губы поцелую.

За разговором подошли к мосту, на котором сидели рыбаки с удочками.

На том берегу, под камышами, затонула заря, и у самых камышей, между стеблями, вода затихла в рубиновом сумраке.

«Да у меня же встреча с Катей», — спохватился Лощин.

Он прошел к реке через парк на правом, высоком берегу. Глядели отсюда березы, сосны и липы на ушедший за луга лес, шумели рощей деревья вековые, вершины их высоко вознеслись от дорожек и тропок парка с одинокими скамейками в гуще черемух и сирени.

Под липами — клуб. Пестрят косынки и кофточки. Парни в белых рубашках и черных брюках, рукава засучены.

Среди парней — Катя в голубенькой блузке, смеется. Глядит на Лощина — открыто встречает глазами.

Но Лощин не подошел к ней. Как он подойдет? Стыдно чего-то. Свернул в глубь парка.

«Чего я так застыдился?» — упрекнул себя.

Уходил все дальше и дальше от смеха и голосов… Остановился перед цепями, которые свисали с гранитных столбов. Братские могилы.

Лощин долго стоял тут. Три могилы в некошеной траве. Крайняя — партизанская: расстреляны в 1943 году, так гласила надпись. На одной из могил крест. Буквы на белой дощечке словно заморгали: «Лавьянова».

Он тихо отошел.

— Вы здесь?

Он не поверил, что услышал Катин голос, был он незнакомо тих и нежен в теплой тьме.

Она глядела с открытой доверчивостью, Так незнакомо в сумраке лицо ее — юное и женственное, с влажным и радостным блеском глаз.

— Я уже была здесь. Но вас не было, — сказала она. — Думала, не придете. Хотела в кино пойти.

— Я чуть не забыл.

— От дела оторвала?

— Ничего, ничего. Жалел бы потом.

— Было бы о чем жалеть. Шалеют, когда загадывают и не сбывается. О чем нам загадывать?

Лощину понравилось, как она сказала — будто пожалела его.

— Порой, Катя, диву даешься, как загадывает судьба. Я о себе.

— Чуть не забыли прийти на свидание и сейчас — о себе, а обо мне?

Она была живее и тоньше его в этом разговоре.

— Твою красоту забыть невозможно. Прости, — сказал Лощин.

— За что же простить? Если бы плохое, а то хорошее сказали… Ольху хотела вам показать, — напомнила Катя.

Они сбежали по тропинке к реке и остановились на уступе. Вокруг — влажная мгла, звеняще бился стрекот сверчков.

— Вон туда смотрите, — показала Катя между кустов на противоположную сторону реки.

— Куда смотреть? — спросил Лощин.

— Туда, где утром были. Видите, вон там ольха.

— Вижу.

— Смотрите долго и внимательно.

Ольха чернела перед закатным небом.