Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Аня, Аннушка! — Почти у самых дверей в избу ее настигает голос матери.

— Да-а? — Она остановилась. Кто же там? Может, старая Тонславиха. Недавно мать жаловалась, что та все бегает сюда, дочку проведывать. Науськивать дочь на свекровь и свекра.

— Сюда поди! — В голосе матери засквозило нетерпение.

— Дай белье сложить…

Нет, женщину, что вертится перед клетью, между матерью и Моникой, Анна не знает. Та уже в летах, с упитанным, здоровым лицом. Сидит на высоком пральнище в широкой полосатой юбке, расправленной веером, бойкими темными глазами смотрит на дочку болотного Упениека.

— Подай руку хозяйке «Сперкаев», — велела мать. — И с барышней поздоровайся.

«С барышней? — Анна отдернула руку, которой едва коснулась кончиками пальцев гостьи. — Где же тут барышня?»

— Вон она, около цветочков… — состроила благосклонную улыбку гостья.

«Так вот какая барышня!»

Ухоженная девчушка лет четырех. В серо-синем платьице, с желтыми лентами в волосах и на груди. Забралась на цветочную клумбу и, хихикая, прыгала по ней, а оборванные малышки Гунтите и Теклите стояли в сторонке с округлившимися от удивления глазами и прятали за спину темные ручки.

— Что ты делаешь? — воскликнула Анна. — С ума сойти! Эта девчонка затопчет розу. Не смей! — От ее пронзительного крика вскочил лежавший в тени хлева Волк и, звеня цепью, залаял.

— Вера! — Развевая юбку, кинулась к девочке хозяйка «Сперкаев». — Разве я тебя этому учила? Смотри, какие у тебя руки. И что с твоим платьем стало?

— Хо-чу цветочек! — надулась девчушка.

— Цветочек хочешь? У нас в саду цветов сколько хочешь. Такие красивые лилии, розы, ромашки, цинерарии. Наши цветы по пол-лата штука стоят. Их булдурские и елгавские садовники выращивали…

Стыдя дочку и смахивая с юбочки землю, хозяйка «Сперкаев» увела свое чадо к клети.

— Ну так что же, Гаспариха? — спросила хозяйка «Сперкаев».

— Право, не знаю, — начала мать и осеклась. — На прошлой неделе батя розульскую барыньку встретил. Ей сахарную свеклу полоть надо. У нее, видишь, одно поле с сахарной свеклой. Просила помочь… Хорошо заплатит. Розульская барынька ведь у волостных айзсаргш начальницей…

— Начальницей… — протянула хозяйка «Сперкаев». — Мужикам своим, перед которыми юбкой трясет, начальница она. Еще и Янку, рожановского Урпина наняла, а тот еще в солдаты не призывался. В одной комнате с ней спит, ну как в прошлом году тот, прейльский молодец. Срам да и только, а не начальница! Мне она… — Но гостья тут же спохватилась, что сказала лишнее, и вернулась к начатому. — Не знаю, о чем твой батя с розульской барынькой договаривался, только мой велел мне сказать, что у него денежные дела с вами…

— Да я-то что… — сказала мать. — Аня, дочка, хозяйка «Сперкаев» тебя с Моникой зовет клевер складывать. Ты, правда, еще не отдохнула.

— Ну, Анна довольно уже отдыхала… — ухмыльнулась гостья. — Все равно на работу наниматься придется.

— Придется, — вызывающе посмотрела на нее Анна. — А сколько вы нам в день платить будете?

— Вилы и грабли с собой возьмите. — Притворилась хозяйка, что не слышала вопроса.

— Виктория, побежали домой!

— Все-таки хочу знать, сколько в день платить будете? — не унималась Анна.

— Сколько? — Густые брови Сперкаихи сдвинулись под углом. Между раскрытыми губами, как вспыхнувший уголек, сверкнул золотой зуб. — Твоя мать знает.

— Дочка, зачем ты так? — сказала мать, когда гордая хозяйка, покачиваясь, уже удалилась по дорожке. — От Сперкаев мы платы требовать не можем. Сами должны им, они в банке поручились за нас. Так теперь нам расплачиваться…

— Сколько же раз нам за одно и то же расплачиваться с ними? — воскликнула Моника и тут же накинулась на девочек. — Чего болтаетесь, лентяйки проклятые! Где ваши тяпки, где корыто с листьями для свиней? Я вам…

— За те дни, что мы лошадьми и людьми на Сперкаев вкалываем, у чужих каждый из нас полностью бы как батрак заработал. — Прогнав детей, она повернулась к золовке. — Десять шкур с нас дерет… Это ты, старая, все намудрила, вот и завязли мы теперь, — сердито глянула Моника на свекровь. — Да, да, не оправдывайся! Ох, Иисусе, когда, пресвятая богородица, все это кончится?..

Громыхая ведрами сперва на кухне, затем у колодца, она долго еще кляла жизнь, родственников, собственную долю.

На дворе Сперкаев они задержались недолго: едва женщины вошли во двор, хозяин вышел навстречу и повел в поле. Анна так и не успела рассмотреть двор новоявленного богатея, о котором по дороге сюда рассказывала ей Моника: выгребной скотный двор, откуда каждое утро выкидывают навоз, каменный погреб с проточной водой — студить молочные бидоны, длинные столы и скамьи под навесом сарая, где едят батраки и толочане, потому как в комнатах у Сперкаев полы крашеные и хозяйка боится, как бы там не наследили.

В поле Сперкай шагал впереди остальных, проворно перебирая короткими ногами, временами подпрыгивая и размахивая над головой вилами. За эти восемь лет он заметно раздобрел, но одет был как все латгальские мужики: грубые штаны, длинная рубаха, жилет, линялая солдатская фуражка, постолы на босу ногу.

Женщины — Спрукстовская Геле, две девчонки-подростки, дочки новохозяев с мызы Пильницкого, и Моника — шли не спеша и от мужчин сильно отстали.

— Пока женщины на этом поле валки переворачивать будут, мы на том вешала поставим. Потом все вместе складывать возьмемся, — распорядился хозяин. Затем, широко шагая, повел мужиков к месту бывшего сада Лиетауниека. Скошенный вчера клевер там уже сильно подвял и опал. Не так, как здесь, где стояла Анна. Тут валки напоминали поднятую пароконным плугом дернину.

— Потуже подпояшьтесь, а то как бы грыжу не схватили! — Бойкая Геле сдвинула с головы косынку, потерла руки и с силой ткнула грабли под скошенный клевер.

— С ума спятила! Грабли сломаешь, если такой ворох поднимешь, — прошипела Моника, хоть и сама поддела ничуть не меньше, за ней встали обе девчонки и последней — Анна. Чтобы видеть, как работают остальные. В тюрьме она приучилась быть осмотрительной, не горячиться.

Подзавядший клевер тяжел. Переворошив полвалка, Анна выпрямилась, расстегнула кофточку и вытерла на лбу и шее капли пота. Трудно… А шедшие впереди девчонки-подростки держались как ни в чем не бывало. Даже не раскраснелись как следует. Привычные.

Надо взять себя в руки… О том, как она поработала в первый день, быстро узнают и знакомые, и чужие. Окажется, что она хилая и слабая, никто ее на работу не возьмет. А надо спешно искать работу, хотя Петерис и уговаривал отдохнуть. Да, должно быть, те, впереди, приноровились проворно ворочать тяжелые валы. Вот та же белобрысенькая, что за Моникой идет, играючи переворачивает клевер. А она, по крайней мере, лет на пять моложе Анны.