Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Вверх по Рижской улице протопали молодые люди, недавно толпившиеся перед домом Ленцмана. За ними шел тот самый чудак. Парень обул постолы и шагал, заложив руки за спину.

В летнюю страду рынок на неделе не очень большой. Преобладают тетеньки и подростки с корзинами и плетенками, мелкие торговцы, мелочные лавочники, коробейники — разносчики лавочных товаров. Заезжих из Риги и других мест, правда, столько же, сколько всегда. В летнее время людей из больших городов появляется довольно много. Иные снуют вокруг селян, предлагают свое добро, иные торчат за временными столами на обочине дороги, иные, разбив шалаши и палатки, криком зазывают прохожих посмотреть на самые лучшие и самые дешевые в мире товары, которые можно купить только у них. Разложив привезенное добро на опрокинутых ящиках и бочках, самые горластые зазывают покупателей остановиться возле них.

Анна вспомнила, что раньше, в начале двадцатых годов, в Латгале почти не было кочующих торговцев. А таких назойливых крикунов и вовсе. Вот такого, как этот толстячок, с пронзительным голосом около будки с молочными продуктами, собравшего вокруг себя толпу любопытных.

— Новейший, сенсационный продукт! Влияет на молочные железы коров! «Лактовил!» — Толстячок раскачивался на бочке, словно собирался взлететь. — Препарат «Лактовил» в хозяйственный кризис повышает в молоке процент жира. Из молока, надоенного от коров, кормленных «Лактовилом», получается первосортное, экспортное масло, за которое государство дает предусмотренную законом приплату. С помощью «Лактовила» латгальцы могут добиться такого же благосостояния, что видземские и земгальские хозяева. Покупайте «Лактовил»! Он стоит всего лишь один лат. В любом хозяйстве необходим «Лактовил». Тому, кто корове дает «Лактовил», кризис не страшен.

Помахав перед зрителями бумажным фунтиком, как священник колокольчиком, толстячок опять начал: «Подходи к «Лактовилу»! «Лактовил» в кризис увеличивает продуктивность коровы. Новейший, самый эффективный препарат…»

— Ну и горазд уговаривать!.. — протискиваясь сквозь толпу, сказал пожилой человек деревенского вида с гладко выбритым лицом. — Вот кому бы депутатом сейма быть.

Около будки с жестяными товарами вертелся на опрокинутой бочке рижанин со смуглым, цыганским лицом, в большой клетчатой кепке и предлагал мыло. Голос у него и наполовину не был таким мощным, как у продавца «Лактовила», но внимание людей все же привлекал. Его слушали по нескольку раз сряду.

Когда подошла Анна, продавец, присев, заговорил вполголоса, словно доверял какую-то тайну:

— И все это лишь за один лат! За один-единственный лат! И кусочек бельевого мыла, и кусочек туалетного, розового. Комплект. Но это еще не все. Вдобавок к сему — еще кусок дегтярного, которое смывает любую грязь. И все это — лишь за один лат! Барышня, уважаемая хозяйка, господин землевладелец, молодой друг, чего вы еще ждете? Всего один-единственный лат! Специально для вас скомплектую по куску розового туалетного, ланолинового, глицеринового мыла…

Анна повернулась, пересекла рыночную площадь. Подошла к углу Длинной улицы, где между флагами громоздились пустые ящики. Видно, здесь состоится одно из народных собраний. Специальных трибун на рыночной площади не было.

Анна смешалась с толпой, хотела послушать, что говорят люди. Но поднялся ветер, пригнавший облако пыли, мусора и пепла, и Анна решила спастись за одним из рыночных прилавков. Перед столом с печениями она натолкнулась на виденного утром босоногого чудака. Он торговался с продавцом. Показывал тому что-то на пальцах, звенел кошельком. А бородатый лавочник только отрицательно покачал головой и отступил в глубь будки, недоверчиво поглядывая на спутницу парня, грустную блондинку с синим клетчатым платком на плечах.

Тем временем перед ящиками уже столпилось немало народу. Казалось, сейчас начнется собрание. Анна протиснулась на свое прежнее место.

Чуть погодя на ящики взобрался стройный, одетый по-городскому мужчина. Пониже его встали айзсаргский офицер с портупеей и блестящими петлицами и какой-то коренастый крестьянин. Человек на ящике походил на чиновника или школьного инспектора: белая сорочка, вместо галстука — тесемка с национальным узором.

Он обвел недолгим взглядом собравшихся, приложил ко рту рупором руки и громко, призывно начал:

— Шабры, пурвиенцы! Крестьяне, батраки, католическая община!

— Умный ксендз! — Мимо Анны протолкнулся плечистый человек в шляпе и льняной сорочке.

— Братья латгальцы! — Руки ото рта говоривший убрал. — Как мы живем, братья и шабры? Что мучает нас, не дает нам свободно трудиться, наводит на мрачные мысли? Кризис, дороговизна, маленькие доходы, большие налоги и непосильные повинности; крестьянину не на что купить соли, железа, керосину. Нужд много, а достаток ничтожен, потому что у бедняков нет заработков, а у землевладельцев нет пастухов, хороших, прилежных работников и работниц.

— Что верно, то верно… — Человек в шляпе заслонил собой Анну, так что оратора она уже не видела.

— Почему это так? — спросил оратор. Теперь он стоял перед слушателями со вскинутой рукой. — Только потому, что наступил кризис, который всех давит и угнетает? Нет, братья пурвиенцы! Беда не в одном кризисе. А в порядках, которые в Латгале насаждают власти, не считаясь с особенностями нашего края, с привычками местного населения. Что такое Латгале, братья пурвиенцы? Латгале — это край католиков. Иноверцы из других мест составляют лишь малую частицу населения. Поэтому Латгале нужны католические обычаи. Ни один католик не смеет пренебрегать тем, чем он отличается от остальных. Мы дорожим нашими воскресеньями и праздниками, нашими святыми мессами. Дорожим постными пятницами, большим постом, в который отказываемся от всех развлечений. Нам противны привычки, оскорбляющие наши нравственные чувства. Дороже всего нам согласие между людьми нашего края, католическое наше богатство, в котором нет места делению на старых и молодых, зажиточных и неимущих. Раньше в Латгале такого раскола не наблюдалось, а если он появился, то его внесли противники нашей веры. А знаете, как они делают это?

— Как именно? — раздался у Анны за спиной мощный бас.

— Да, как именно? — откликнулась Анна.

— Не бреши! Дай послушать! — Сосед в шляпе ткнул Анну локтем. Она отошла в сторону и очутилась среди не согласных с оратором. Среди молодых ребят в дешевых кепках или с растрепанными чубами, с людьми постарше и совсем пожилых. Они внимательно слушали оратора, подмигивали и улыбались друг другу, бросали реплики, не понятные Анне, как взрослым — некоторые детские игры.

Затем оратор на ящиках обрушился на нелатгальцев: на писарей, чиновников и учителей, которые не принадлежат к католической общине. Поносил депутатов старого сейма, враждебных римской церкви.