Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Но тогда может случиться… Может получиться, что наиболее способным придется покинуть школу, — бросила Несауле. — В первом триместре несколько лучших учеников получили замечания. А это была бы вопиющая несправедливость.

— К тому же такой подход противоречит основным принципам педагогики, — добавил математик Штраух. — Вспомните, пожалуйста, чему учат законы современного воспитания, — у него нервно скривился рот, — вспомните основы учения Песталоцци! Мы объявили их альфой и омегой нашей деятельности. А та-ко-е… Мне просто трудно квалифицировать рекомендуемый нам сейчас подход…

— Вас об этом и никто не просит, — отрубил инспектор.

— Позвольте, господин Биркхан! — властным жестом директор предложил сесть тем, кто встал. — К чему такие резкости? Ради вечной Латвии между нами, выполняющими культурную миссию, должно царить братское согласие. У нас достаточно благородных примеров. Герои поры национального пробуждения народа. Герои Пулеметной горки. Их дух должен вселиться в нас. Тогда мы не смутимся, не заблудимся… Кроме того, если говорить конфиденциально, вот что сказали в Риге, в министерстве. Латвии угрожает перепродукция интеллигенции. Уже сегодня в Риге слишком много интеллигенции. Господин министр указал, что в этом году на строительство ринужской дороги за Милгрависом направят несколько сот интеллигентных безработных. Выдергивать вереск, чтобы потом укреплять песчаные насыпи… Уважаемые коллеги, в министерстве мне это сказали конфиденциально. Надо понимать, какие серьезные вещи скрываются за одним таким фактом… Представьте себе: у нас слишком много образованных людей. В былые времена молодые люди, получавшие аттестаты, находили места у русских помещиков. Латышский народ экспортировал интеллигенцию…

— В таком случае надо искать другие пути, а не лишать молодежь возможности учиться… — заволновался математик Штраух. — Я, уважаемые коллеги, один из самых старых среди вас. До пенсионной выслуги мне осталось лишь девять месяцев, я работал в школе в разные времена, учил школьников даже в дикое время царской русификации… Но педагоги и тогда свято чтили принципы педагогики…

— Господин директор, прекратите, пожалуйста, дискуссию! — вмешался разнервничавшийся Трауберг. — Пора кончать… Нас уже ждут в конце концов.

— Простите, коллеги… — сказал Штраух. Морщинистое лицо передернулось не то болезненной, не то брезгливой гримасой. — Кажется, вопрос слишком важен…

— Все же, господин Штраух, я попросил бы вас не спорить, — прозвучал, как из подземелья, осипший вдруг баритон директора. — И в педагогике есть вопросы, которые не дискутируются, а решаются руководителями. С первого рабочего дня нового триместра от всех преподавателей требуется строгое соблюдение правил по отношению к ученикам. Я кончил. Спасибо, господа! Заседание закрыто.

Загромыхали стулья, раздался торопливый топот ног и треск половиц, некоторое время хлопали и скрипели двери. Педагоги очень спешили.

— Не доживай я последние месяцы в школе, боролся бы до победы. — Направившись к выходу, Штраух оттолкнул попавшуюся на пути табуретку. Они с Айной единственные задержались. Шаги остальных уже прогудели в коридоре, сквозь закрытые двери донесся звонкий альт госпожи Приеде: «Генрих, где ты пропадаешь! Я жду тебя!» — Им, видите, некогда вопросами воспитания заниматься, они спешат в кабак госпожи Зустрыни. Ради чего мы живем? Тяжко, ух как тяжко делается на душе, когда подумаешь о нашей современной педагогике.

— Мне тоже. — Учительница рисования отступила в сторону, пропуская вперед старшего коллегу. — Я в самом деле не знаю, как мне теперь в классе работать. Как это ужасно — лгать ученикам прямо в глаза.

В вестибюле Айну задержала Несауле, на плечи у нее была накинута шубка, а сама она так благоухала, будто только что искупалась в розовой воде.

— Коллега Лиепа! — Несауле приподнялась на носки, на миг из-под шубы сверкнула блестящая кайма юбки. — Коллега Лиепа, поедемте вместе на санях госпожи Антены! Господин Чандлер поделится своими впечатлениями от поездки по Лудзинскому и Даугавпилсскому уездам. Понимаете, он член американского конгресса! Не пытайтесь отговариваться такими пустяками, как то, что вы не приглашены! — Несауле решительно подхватила Айну. — Что касается этикета, то педантизм излишен! Я вас приглашаю, понимаете, у меня на это есть полномочия от секретаря господина Чандлера, это и госпоже Зустрыне известно. Я представлена секретарю господина Чандлера лично.

Если человек в общении с другими недостаточно решителен, он неизменно подчиняется чужой воле. Так получилось и с Айной. Так она опять оказалась на квартире энергичной Несауле. После праздников здесь появилась новая, прямо-таки шикарная мебель: овальное трюмо с двумя канделябрами по бокам. На стульях и тахте в беспорядке раскиданы всевозможные платья. При виде такого изобилия Айна несколько растерялась.

— Присаживайтесь! — Обутой в сверкающую туфлю-лодочку ногой Несауле пододвинула низкую круглую табуретку. — Сейчас посмотрим, как вас приукрасить. Костюм у вас вполне приличный, лишь кое-каких мелочей не хватает. Не упрямьтесь! Для меня лично этот вечер очень важен. Будет весь цвет гротенского дамского общества. Вы перед Рождеством обещали мне помочь устроить салон интеллигентных дам. Помните?

Айна помнила. Только тогда были другие условия. Но если хорошенько подумать… Надо разобраться в том, что говорилось за канцелярским столом.

Не может быть, чтобы учителя, воспитатели молодежи, так легко согласились с глупостями, изрекавшимися директором, ксендзом или кое-кем из тупоголовых.

— Я в вашей власти… — вздохнула она. — Но что вы все-таки собираетесь со мной делать?

— Ровно ничего. Вы и в натуральном виде очаровательны, требуется лишь чуточку-чуточку красок! Воротничок, модный поясок и немного карминной помады на губы. Мы же идем на встречу с политической фигурой, в общество, в котором любят шик. Только я удивляюсь, что шеф ничего не сказал вам об этом вечере. Штраух пойти отказался, но это уже другой разговор. А вы? Неужели тут все зависит от супруги шефа? Неужели шеф полностью капитулировал перед латгальскими отцами церкви? Знаете, это все же нетактично, что по вопросу воспитания первым докладывал иезуит. Ксендзы всегда были и будут слугами Польши. Притязания польских шляхтичей и магнатов им ближе, чем наша Латвия. Это немного задевает меня…

Несауле трещала на одном дыхании, украшала Айну и наряжалась сама. То серебряное украшение не подходило к прическе, то золотая цепочка не гармонировала с синей юбкой. Несауле вертелась по комнате как волчок. Не опоздать бы. Сани госпожи Антены должны быть с минуты на минуту. Иностранцы — народ пунктуальный. «Тайм из мани», — говорят они. Время — деньги, а деньги приносят проценты.