Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Едва он тихо постучал, как дверь распахнулась, и Дзенис оказался лицом к лицу с коренастым человеком в форменной одежде. За ним в ярко освещенной кухне и во всем доме кишели пограничники. Еще там были девочки и мальчики.

— Лапы вверх! — ткнул коренастый Дзенису в грудь чем-то холодным и твердым. Револьвер… От чужого разило одеколоном, словно он только что вышел из парикмахерской Загера.

Обыск в доме кузнеца возобновился. Его закончили еще до появления Дзениса, но когда в руках пограничников неожиданно оказалась новая жертва, они опять принялись все переворачивать вверх дном. Прощупывали, дергали и швыряли на пол в кучу все, что еще не успели бросить. И на кухне, и в комнате учительницы, где ребята с поднятыми вверх руками смотрели, что творится вокруг, все трещало, грохотало и гремело, как весной в овраге за старым городским кладбищем, когда во время очистки улиц там тачками и лопатами скидывают всякий мусор. В поднятой пыли вокруг горящей лампы трепетал рыжеватый диск света, как осенью на гумне вокруг светильника трепальщиков льна.

Двое пограничников держали Дзениса поодаль от Дагиса, Викентия и других. Направив дула винтовок в бок арестованным, солдаты сжимали приклады под мышками, готовые выполнить любой приказ начальства; они пристально, как сычи, уставились на свои жертвы. Стоять, не шевелиться, не разговаривать! Однако вопреки всем строгостям Дзенису, благодаря известным лишь одним конспираторам движениям пальцев и мимике, удалось выяснить, что здесь случилось.

«Провалилась ученическая ячейка», — телеграфировал Викентий.

«Гимназисты, наверно, собрались на квартире Дагиса, а их выследили или предали? — Дзенис искал объяснения. — Опять введено чрезвычайное положение, опять власть в руках пограничников? Началась война? Но в таком случае улицы и дороги патрулировались бы войсками. Так при чем тут все же пограничники?»

Он пытался уловить ответ во мрачном взгляде кузнеца, скользившем от обыскивающих к обыскиваемым, от хищных громил к ребятам и к жене кузнеца, которая, одолев страх, сидела, съежившись, на лежанке.

«Надо помочь ребятам поднять настроение. Чтобы не оступились, — думал Дзенис, видя явную робость арестованных юношей и девушек перед вооруженными пограничниками. — Этим едва ступившим на путь большой борьбы молодым людям необходим пример революционной смелости и дисциплины. Они должны понять: насильников бояться нечего. Мы сами опасны для их строя. Мы все вместе и каждый из нас в отдельности, даже ненадолго оторванные от коллектива».

Обыск пограничников, как видно, уже утомил. Если без толку ворошить и переворачивать одно и то же, устанет самый усердный господский холуй. Наконец из комнаты учительницы раздалось приказание Бергтала кончить обыск, а арестованным — одеться. Невидимая рука вытолкнула на кухню споткнувшуюся Айну Лиепу, за ней широким шагом вошел сам Шпион с верхней одеждой учительницы на руке.

Обер-лейтенант швырнул учительнице ее пальто и выругался:

— Агитлистки малевать вздумала! Ну погоди. Завтра ты у меня ножками задрыгаешь на суку перед школой!

— Не запугивайте! Не имеете права! — С груди Дзениса словно камень свалился: значит, не учительница донесла.

— Что? — Бергтал, стуча сапогами по глинобитному полу, кинулся к Дзенису. Не успел Дзенис зажмуриться, как его ударили по лицу. — Закопаю!

— Не закопаешь! — крикнул Дзенис, глотая соленую кровь. — Руки коротки!

— Молчать! — снова замахнулся обер-лейтенант, но не ударил. — По закону чрезвычайного положения… — начал он, но понял, что этого человека ему все равно не запугать, и резко приказал:

— Сержант, вывести арестованных! При попытке к бегству или неповиновении — стрелять!

— По инструкции или так просто? — съязвил Дзенис. Этот выпад мог бы еще больше разъярить противника, но об этом он теперь думал меньше всего. Тут были молодые ребята, которым этот арест, может быть, повернет по-другому всю жизнь. И этой строптивой деревенской девушке с распухшей щекой, что держится поближе к комсомольскому организатору и с гордостью настоящей революционерки вырвала из рук капрала свой платок; и дочке Шпиллера с молниями в глазах, и этому еврейскому мальчику… Лишь блондин с рассеченной, окровавленной губой и маленькая, похожая на подпаска школьница чувствуют себя неуверенно.

Бергтал, хоть он изо всей силы ударил Дзениса, понял, что результат в психологическом да и любом другом отношении равен нулю. Солдатских кулаков испугалась лишь одна жена кузнеца, умолявшая господ сжалиться над ее неразумным мужем.

Наградив «райскую птицу», как Бергтал назвал Дзениса, еще одним тумаком, он еще раз приказал вывести арестованных во двор и построить их. В доме Дагиса оставил капрала присматривать за хозяйкой и быстро, словно догоняя беглецов, промчался мимо арестованных.

Ребят, Дзениса и остальных задержанных плотно окружили вооруженные пограничники и повели по заснеженной Казарменной улице, на которой, освещенная двумя фонарями, вздымалась чугунная ограда, черная, как печная решетка. За ней находилась бывшая резиденция сановника александровских времен.

«Стало быть, пограничная охрана…» — Дзенис задышал тяжелее.

С Казарменной улицы схваченные на границе почти всегда попадали в тюрьму, если, конечно, им удавалось уцелеть. В тюрьме они с выбитыми зубами и переломанными ребрами томились долго. Но иных еще тут ночью выносили в продолговатом, заколоченном гвоздями сосновом ящике и зарывали под забором. Поговаривали, когда приезжал сюда брат начальника политуправления Латвии Алпа, двум спекулянтам удалось откупиться украденными в России иконами в бриллиантовых окладах и подобру-поздорову уйти из арестного помещения пограничной охраны. Да еще это удалось одной дамочке, сумевшей понравиться лейтенанту, следователю. А вообще…

«А вообще исход один…» — подумал Дзенис. И сразу же решил не бросать ребят. Как только решетчатые ворота с грохотом захлопнулись, он попытался встать вместе со школьниками.

Но пограничники распорядились по-своему. Мгновенно Дзенису накинули на голову вонючую тряпку и так стукнули по шее, что, казалось, лоб и затылок разлетелись в разные стороны. О каком-либо сопротивлении не могло быть и речи. Дзениса схватили несколько пар рук, поволокли в какие-то гремящие двери, затем хлопнула еще какая-то дверь. Повязку на лице чуть ослабили и швырнули его на пол, оставив лежать со скрученными руками и ногами. Прошло немало времени, пока он как-то отдышался. На голову было намотано жесткое покрывало, вонявшее конским потом и сырой шерстью, заломленные за спину руки были как в тисках, ноги тоже спутаны. От перенесенных побоев и нехватки воздуха болела голова, особенно затылок, шея, крестец, руки, звенело в ушах.