Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Дзенис промучался с час, может — больше, а может, и меньше. Вдруг обмотанное вокруг головы покрывало за что-то зацепилось, дышать стало легче, и вместе с тем вернулось желание действовать. Превозмогая боль, он начал освобождаться от резавших веревок. Уж очень крепко были затянуты руки, но путы на ногах постепенно ослабевали и чуть погодя развязались совсем, он уже мог шевелить каждой ногой в отдельности. Если докатится до двери, то он так заколотит по ней, что они вынуждены будут войти. Дзенис по каторге знал, что надзиратели не могут остаться глухи к стуку заключенных.

Наконец он добился своего. Перевернувшись почти как акробат, скользнул по какому-то скосу, глухо стукнулся ногами о дерево. О дверь, значит… Дзенис устроился поудобнее, закинул назад голову, чтобы легче было дышать, и то одной, то другой ногой стал дубасить по звонкому дверному полотну. Размеренно, настойчиво, точно разрубал пень. С минуту отдыхал и дубасил снова.

Прошло, может, с полчаса, а то и меньше — всякое ощущение времени в таком состоянии пропадает, — доски подались, упали куда-то, ноги потеряли опору.

— Чего разбушевался? — крикнул стариковский голос.

— Развяжите, освободите от тряпок!

— Еще чего захотел!

Дверь захлопнулась, Дзенис заскользил на спине назад. Стукнулся головой о что-то холодное и твердое. Он был опять за запертой дверью.

«Вы так легко от меня не отделаетесь. Охотились на меня, как на волка, так я и огрызаться буду, как волк».

И он снова принялся колотить по двери. Когда та опять отворилась, Дзенис, не видя, понял: что-то изменится. Вошли, по крайней мере, двое, а то и трое, стали совещаться, как быть со скандалистом.

— Бушует, словно с него черт шкуру дерет, — сказал уже знакомый стариковский голос.

— Развяжите его! Никуда он не убежит! — распорядился другой, более повелительный голос.

Освобожденный от веревок и тряпок, Дзенис увидел, что находится в освещенной, но тесной и грязной каморке. Штукатурка на стенах обвалилась до самой дранки, на полу мусор и обрывки бумаг, из заднего угла несет зловонием. Очевидно, там в уборной засорили трубы.

— Разденься! — приказал полный капрал с квадратным лицом. — Живей!

Стало быть, шмон! Ну, конечно. В доме Дагиса его лишь поверхностно ощупали. Отняли блокнот, часы, нож и кулек с хлебом.

Настоящего государственного преступника полагается обыскать до ниточки. А когда обыскивают выученики Алпа, можно ожидать и побоев. Просто так, согласно правилам внутреннего распорядка, чтобы внушить арестованному больше почтения к следователю и другим начальникам, с которыми ему предстоит иметь дело.

«Ну, меня вы не напугаете…» — Дзенис повернулся лицом к вошедшим и принялся расстегивать пуговицы и крючки.

Пограничники лезли из кожи вон. Ощупали все швы, вывернули карманы, измяли и скомкали нижнее белье и верхнюю одежду, отпороли подкладку, перетрясли все раз, другой.

— Оденься! — Капрал швырнул к ногам Дзениса одежду.

Обошлось без побоев. Но только он наклонился за смятым бельем, как внезапный пинок сбил его на грязный пол.

— Ха-ха-ха! — заржали солдаты.

Дзенис вскочил на ноги, выпрямился и стиснул кулаки. Видно, его поза была столь внушительной, что ржание прекратилось.

— Ты у меня еще поглазей! — Капрал, засунув руки в карманы, качнулся на каблуках, повернулся и вышел впереди солдат в коридор.

Оставшаяся часть ночи прошла без особых событий. Вплоть до следующего дня, наступление которого возвестили лучи мартовского солнца, зашарившие по прибитой изнутри к окну жести. В коридоре и в смежных помещениях затихли беспокойный, тяжелый топот, беготня и частая перекличка грубых голосов, за которыми почти всякий раз следовал тревожный, едва слышный гул, словно по полу волокли что-то тяжелое или боролись с немым противником. Припав ухом к двери, Дзенис напряженно вслушивался, не раздадутся ли крики о помощи или стоны, чтобы была причина заколотить по двери кулаками и каблуками, вмешаться, может быть, отвлечь истязателей на себя и прекратить таким образом пытки другого арестованного. Но что-либо уловить ему не удалось. Шумы снаружи постепенно утихли, и блеск яркого света подтверждал, что жуткая ночь позади.

Утомленный долгим нервным напряжением, Дзенис сел на пол. Упершись спиной и избитым затылком в стенку, а согнутыми в коленях ногами — в другую, он прикрыл глаза. Попытался вздремнуть. Впереди допрос, и не один, конечно. Так что надо сберечь остроту мышления, силу воли. Если чины политической полиции этой ночью не пытали его, то, надо думать, они готовят ему трудную встречу и прибегнут ко всем орудиям пыток.

Ослабевшее тело жаждало сна, но мысли работали, как заведенный часовой механизм, посылая в мозг одну искру за другой: как держали себя ребята, о чем допытывались у них? И что теперь? В Москве Валя с дочкой будут напрасно ждать вестей. Надолго ли затянется следствие? Ясно ли товарищам на воле, кто виноват в арестах?

Мысли мешались и рассеивались, а сон все не шел…

— Оправляться! — крикнул часовой, открыв дверь.

В умывальню надо было идти узким извилистым коридором. По одной стене зияли темные четырехугольные ниши дверей. Должно быть, арестные помещения. Как человек опытный в связях с заключенными, Дзенис пошел медленнее, громко попрекая конвоира непорядками в месте заключения: это сарай, а не государственное учреждение. Он бросал по нескольку слов то у одних, то у других дверей, но никто не откликался. Может быть, камеры пустуют или же ребята так замучены, что не в силах подать признак жизни. Викентий и старый Дагис, если они тут, должны же знать, как вести себя.

Уборная в общем оказалась такой же, как прежде в царских тюрьмах. Посреди в цементном полу отверстия с продолговатыми возвышениями по обе стороны, чтобы сесть на корточки, у одной стены жестяной желоб для умывания, рядом бочка для отбросов. Прямо против двери зарешеченное, замазанное масляной краской окно, у другой стены — метла и совок. В отличие от настоящей тюрьмы тут в одной стене, почти под самым потолком, вырублено окошко. К нему подвешена лампа с дочерна закопченным стеклом.

Оставить в уборной какой-нибудь знак остальным заключенным Дзенис не мог из-за часового. Тот не отходил от него ни на шаг.

— Метлу и совок возьми. Святые духи твою камеру прибирать не будут! — заорал часовой, когда Дзенис привел себя в порядок.

Вынося мусор, Дзенис у двери одной из камер увидел ударившего его капрала, который возился теперь с ключами. Капрал бросил отмыкать замок и что-то крикнул часовому, тот схватил арестованного за шиворот, втолкнул в уборную и запер дверь на задвижку.

«Надо улучить момент! Узнать, кто в соседнем помещении…» — И Дзенис, подпрыгнув, ухватился руками за нижний край оконной ниши, подтянулся, прижался лбом к стеклу, и, хотя стекло здесь и было закрашено, он в одном углу все же нашел крохотное незакрашенное пятнышко.