Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Дай закурить! — прошептал коридорный, протягивая посуду. — Старик в третьей совсем доходит. С ним еще двое по твоему делу, но со стариком не ладят, социал-демократом обзывают.

— На! — Дзенис сунул коридорному в ладонь щепотку табаку. — Кто они такие?

— В темную захотел?! — помешал им подошедший тюремщик. В отличие от тихого дяденьки, дежурившего ночью, этот носился и шипел, как бодливый бык. — Вмиг упрячу! — взмахнул он гибкой резиновой дубинкой.

Ну хотя бы узнал, что Дагис в третьей. Дзенис уселся с миской на скатанный тюфяк. В одиночке ни скамейки, ни столика, только полка — ставить посуду и класть хлеб, прикрепленная железными костылями к стене, и есть надо было, опустившись на цементный пол. Если коридорный мошенник, как большинство из них, угощать его табаком все же необходимо. С коридорным, если только он не продался вместе с потрохами администрации, надо поддерживать добрые отношения.

Когда из общих камер стали выпускать мыть посуду, Дзенис встал спиной к стене смежной камеры и, все посматривая на дверной глазок, принялся выстукивать пуговицей.

Тик-тик. Тик-тик… Тик-тик, тик, тик, тик-тик! В — н — и — м — а — н — и — е, в — н — и — м — а — н — и — е! Г — о — в — о — р — и — т п — о — л — и — т — и — ч — е — с — к — и — й Д — з — е — н — и — с. К — т — о р — я — д — о — м с — о м — н — о — й?

За стеной ответили беспорядочным стуком. На сигнал «повторите!» и «отчетливее!» простучали нечто совсем бессвязное и затихли.

«Уголовный или новичок, не знает телеграфных знаков! Видно, надо было начинать с нижних. Попробовать в уборной или в другом доступном месте нацарапать значения сигналов».

В следующий раз коридорный-уголовник, раздавая еду, ухитрился сказать, что заключенных из третьей камеры зовут Гарначем и Леузниеком и что политические охотно берут из тюремной библиотеки польскую библию. За табак он готов принести ее Дзенису вне очереди.

Вечером, уже после общей проверки, постучав по наружной стене, удалось связаться с нижней, женской камерой. Отозвалась «товарищ Малышка», тоже не очень опытная телеграфистка. Принимая, она часто путала буквы, а передавая, не разделяла слова, но знала «Малышка» много. Ее дважды допрашивали. Брата и отца выпустили на волю. В очень тяжелом состоянии избитый пограничниками Плакхин. В камере три уголовницы и две политические. Во второй женской камере сидят учительница Лиепа, школьницы Вилцане и Упениек. Учительницу пограничники сильно избили, остальных меньше. Ни в чем никто не признался. В тюрьме для связи пользуются польской библией. Под нужными словами, на страницах с цифрами три и семь колют иголками.

«Молодец девушка, — порадовался Дзенис, — но имя свое она скрывает зря, оно тут все равно всем известно». Он передал привет с воли, сообщил о съезде большевиков и предложил связаться в это же время завтра. С чувством большого облегчения Дзенис отошел от стены. Теперь спать! Выспаться как следует, до самого утра! Все, насколько это возможно в тюремных условиях, образовалось.

На другой день дежурный тюремщик, усатый великан с красным шрамом над левым глазом, принес Дзенису польскую библию.

— Такие вещи не у коридорного просить надо. Для этого существует господин надзиратель, — наставлял он.

— Понятно. Может быть, господин надзиратель разрешит мне выписать из лавки табаку, спичек и курительной бумаги? И общую тетрадь и карандаш?

— Если позволит прокурор. — Усач стукнул по глазку связкой ключей. И не то насмешливо, не то угрожающе добавил: — Тетрадь захотел? Агитацию черкать, а? Не выйдет! Тебе и библии хватит!

На страницах с цифрами три и семь было немало важного, хоть и не все понятно. «Отступником от веры (должно быть, политическим, — решил Дзенис) пришивают нападение «на господа» мечами — то есть обвиняют в принадлежности к партии, стремящейся путем вооруженной силы низвергнуть существующий строй; кузнец заслужил порку за покорность господину землеустроителю; на днях судьи, облачившись в одеяния жрецов, объявят о карах; надзиратель с тоненьким голоском служит языческим богам».

Были и совершенно непонятные словосочетания. Они возникли, возможно, оттого, что разные заключенные пользовались одними и теми же страницами текста.

«До конца не продумано», — вздохнул Дзенис. Однако, поразмыслив, тупой иголкой отметил ряд слов на не тронутой еще странице: «Когда будете писать, то обозначайте буквы, а не слова, чтобы не приходилось гадать. Старые письма надо аннулировать. И обозначить это двумя уколами под нумерацией страницы».

Ночью подробнее протелеграфирует товарищу Малышке, как вести себя. Но как добраться до Гарнача? Что он воображает? Рядовой социал-демократ еще не классовый враг. Надо уметь ладить с людьми, дорогой товарищ! Может быть, пока все же воспользоваться библией? Отношение к Дагису надо изменить.

Во время ужина «обработанная» библия вместе с щепоткой табака перекочевала в третью камеру. Потом удалось перестучаться с соседями из четвертой камеры, откуда откликнулся политический Федоров. Перестукиваясь, он тоже то и дело ошибался, но мальчик все же успел рассказать, что его уже дважды допрашивали, что с ними сидел товарищ Зелкан, который теперь в карцере за то, что перестукивался с женщинами. Его посадил надзиратель с тоненьким голоском.

Выменяв у коридорного на остаток табака карандашный стержень и немного курительной бумаги, Дзенис решил написать ответ «сестре отца». В четверг его, наверно, попытается навестить кто-нибудь из МОПРа, и он, вместе с грязным бельем, пошлет на волю и очки, как будто в починку. Но его неожиданно вызвали в тюремную канцелярию на допрос.

На этот раз следователь был очень криклив и все норовил застать заключенного врасплох. Отвечая на вопросы, пришлось немало попотеть. Одними «да», «нет» и «не знаю» отделаться нельзя было. Следователь так заковыристо ставил вопрос, что Дзенис порою давился им, как горячим куском.

«Значит, вы утверждаете, что революционное движение рабочих несовместимо с террором? Как вы это докажете? Где это зафиксировано? Ах в революционных изданиях? Назовите, пожалуйста, в каких? Ну назовите, назовите! Так вы говорите, в «Манифесте Коммунистической партии» Маркса и Энгельса? В каком именно издании? Кто вам его дал? Сами достали? Где? И как это вам пришло в голову доставать его? Так что, с гражданином Дагисом вы знакомы по профсоюзу? Но что вас побудило искать близкой дружбы с ним, да еще столь близкой? Ведь вы ходили к нему домой?»

Изощренные приемы допроса. Порою Дзенису казалось, что сейчас он следователя так обрежет, что тому тошно станет. Но категоричное «хватит» у него все же не сорвалось, когда противник опять кинул ему коварный вопрос, на который Дзенис должен был ответить, если не хотел навредить товарищам. Был опять вынужден изворачиваться и выкручиваться. Не скажет же он: «Да, я такой-то и такой-то, деятель Коммунистической партии Латвии, вот и все, и ничего больше не ждите!» Ведь вместе с ним арестованы те, кто еще не вовлечен в организованную борьбу, а также школьники. Он не вправе своей декларацией губить их.