Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Кузовлев посмотрел на карту. От одного поворотного пункта до второго время полета точно рассчитано. В наушниках слышался полонез Огинского — это передача первой станции.

— Набираем высоту! — передал ведущий группы майор Карабанов.

Легкое движение штурвала — и грозная машина выскочила выше облаков. Комэск оглянулся. За ним, в правом пеленге, шли истребители. Пары не отрывались друг от друга и выдерживали нужную дистанцию.

Чуткие радиолокаторы засекли эскадрилью и вели ее к новому аэродрому. Планшетисты на КП старательно вычерчивали на светлом плексигласе маршрут, определяя высоту и скорость полета.

В лобовое стекло кабины истребителя Карабанова ударили первые капли дождя и струйками заскользили вниз. Кузовлев с удивлением разглядывал капли. О дожде не предупреждали. Хотя эскадрилья шла за флагманом, каждый следил за маршрутом, интересовался расходом топлива. Уже скоро должна блеснуть Волга. Радиообмен запрещен, а то бы он перебросился словцом с Захарушкиным. Как там ведомый себя чувствует? Готовится ли к посадке?

Аэродром небольшого волжского городка встретил летчиков третьей эскадрильи ярким, слепящим солнцем. Офицеры удивленно разглядывали обслуживающий персонал южного аэродрома, поражаясь их загару и легкой одежде. Пора и им стаскивать с себя шерстяные свитера и теплые куртки.

— Березки, братцы! — закричал кто-то из летчиков возбужденно, словно увидел какую-то диковину.

Летчики, как маленькие дети, бегали по аэродрому, срывали жесткие стебли цветущего клевера, ромашки, дышали и не могли надышаться пряным запахом цветов.

Через несколько часов на землю спустились сумерки. Еще несколько минут красным отблеском подсвечивались облака. И уже от высокого берега Волги стремительно набегала темнота. На черном небе ярко засверкали звезды.

Город за Волгой осветился электрическими фонарями, когда у прилетевших с Севера летчиков начались первые полеты. С реки то и дело доносились раскатистые гудки пароходов и самоходных барж. Даже ночью река продолжала жить своей напряженной жизнью.

Карабанов и Федоров возили на спарках офицеров. Полеты и посадки следовали друг за другом. Кузовлеву ночные полеты нравились за особую сложность. Привычная кабина преображалась, и все приборы горели зеленым фосфоресцирующим светом. В это время он чувствовал особую ответственность. Сверху небо, а внизу земля. Он один, наедине с приборами. Не на кого положиться, не от кого ждать подсказки.

Истребитель упрямо лез на высоту. Своим видом он скорее напоминал ракету, а его бортовые огни на крыльях, когда его окутывала темнота, новые звезды.

Прошло три ночи. Майор Карабанов остался доволен полетами Кузовлева. Крепко пожал ему руку перед строем и сказал:

— Задание выполнили на «отлично». Мы с вами дежурные по звездам! Так держать!

— Служу Советскому Союзу! — громко, с задором отозвался Владимир.

Бригадир колхозных строителей Иван Данилович Сироткин держал в руках письмо сына. Предчувствие его не обмануло: Роман полюбил армию, хотя первое время не всегда справлялся с заданиями и ждал конца службы. Это сквозило в каждом письме. А теперь нет. Поди ж ты, как о Родине написал складно. Молодец. И отца не забывает. Сироткин-старший всю жизнь чувствовал себя солдатом. Два солдата у них в доме, хотя, что говорить, по-разному проходила их служба. То время было другое…

Иван Сироткин медленно брел за поваром. Впереди слышалось тяжелое дыхание и посапывание. Сам он давно выбился из сил, но повару, с его большим и круглым животом — не ходоку, каждый шаг давался с трудом. Он осторожно опустился на землю, вытянул ноги и сразу захрапел. Рядом с ним присел еще один боец. Не успел скрутить из полоски газеты козью ножку — так, сидя, и заснул, уронив голову на грудь. Сироткин упал около куста лещины и затих. Ему показалось, что он не успел уснуть, как его уже начал расталкивать повар.

— Подъем, подъем! — тихим, спокойным голосом будил всех старший политрук.

По росистой траве, в наплывающих молочных облаках тумана пограничники двинулись дальше. Елкин шел впереди, загребая раненой ногой стебли травы. Сироткин поравнялся со старшим политруком. Он все порывался чем-то помочь выбившемуся из сил командиру. На выпирающих узких лопатках политрука белели разводья соли.

— Товарищ старший политрук, давайте я понесу ваш ручной пулемет.

— Стрелять умеешь?

— Научусь. Сейчас есть где развернуться.

— Молодец. — Елкин, то и дело облизывая пересохшие губы, быстро показал, как надо обращаться с ручным пулеметом Дегтярева.

Ручник с большим круглым диском оказался тяжелее винтовки. Но Сироткин не жалел, что поменялся оружием. Он стал пулеметчиком, и это возвышало его в собственных глазах.

Пограничники с трудом, но упрямо двигались на восток. На их пути все больше и больше попадалось брошенных в кюветах сожженных немецких машин, искорененных снарядами танков и бронетранспортеров. Они внимательно разглядывали фашистские танки, считали на их броне вмятины от артиллерийских снарядов, старались понять, чем их уничтожили:

— Солдаты наши злее становятся, вот вам живой пример тому, — говорил старший политрук Елкин, показывая на горы сгоревшего металла и исковерканные пушки с длинными стволами.

Даже сейчас, несмотря на тяжелое ранение и почти полное изнеможение от длительного и мучительного пути, Елкин был прежде всего политруком, призванным в любой обстановке поднимать настроение людей и вести их на борьбу с врагом.

— Армия Кутузова дралась под Смоленском. Здесь недалеко… А решающее сражение дали русские Наполеону под Бородино… Забыли, видимо, об этом фашисты. Русский народ им не победить! — убежденно говорил политрук.

Ветер переменился, и от сожженных танков потянуло горелым маслом и кислой вонью. Сироткин брезгливо сплюнул. Танки больше не пугали. Прав старший политрук. Его страстные слова вселяли уверенность, что фашистов Красная Армия одолеет. Решающее сражение впереди. Немцы напали неожиданно, их первый успех еще не победа! Не одолеют они нас! Сироткин больше не чувствовал обреченного уныния. Страх проходил, возвращалась былая сила. Он должен драться так же стойко, как эти простые русские парни, которые сожгли столько танков. Им надо скорее добраться до первой воинской части и стать в строй. В бою он покажет себя…

— Не отставать, не отставать! — торопил солдат Елкин. — Помните, наше место в строю!..

Второй привал сделали в густом перелеске.

— Будем выходить к Бугу, — сказал политрук. — Наши должны где-то здесь, скорее всего у реки остановить немцев.

— Может, прорываться надо? — бойко спросил Сироткин.