Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

— Что тебе?

— Истребитель вот мой подбили, нельзя здесь бросать. Помоги дотянуть до аэродрома.

— А я и подумал: почему вдруг самолет на дорогу выскочил? — Тракторист едва заметно улыбнулся: — Никогда так близко не видел самолета.

Луговой ткнул рукой в планшет:

— Аэродром наш недалеко.

Он боялся, что пограничник откажется помочь. Но тот явно не спешил уезжать: спрыгнул на мостовую и внимательно осматривал «Чайку», словно от результата осмотра зависело его решение.

Своими неторопливыми движениями тракторист напомнил летчику механика Михаила Потаповича. Тот тоже зря не чесал языком, чаще молчал. А дело знал хорошо. Пограничник долго ходил вокруг истребителя, что-то высматривал, вымеривал. Отыскал в кабине трактора топор. Срубил два вяза. Старательно обтесал. Потом еще срубил несколько деревьев.

Луговой терялся в догадках, что тот хотел делать, но ни о чем не спрашивал — полностью доверился опыту товарища.

За трактором пограничник сделал небольшую площадку. Вместе с Николаем поставили на нее хвост истребителя. Костыль утонул между связанными стволами деревьев, которые двумя оглоблями поднялись за трактором.

— Звать тебя как, пограничник? — спросил летчик.

— Иван Сироткин.

— Вот и познакомились. Я — Николай Луговой.

Они долго возились с проволокой — прикручивали хвост самолета к выступающей серьге. Надежно прикрепив самолет к трактору, Сироткин обошел его, любуясь своей работой. Несколько раз подергал за стабилизатор — вроде надежно! Он выжал ногой педаль, и машина осторожно тронулась с места, все ускоряя ход. Иван Сироткин то и дело дергал рычаги, зажимая и отпуская фрикционы.

Солнце уже низко висело над горизонтом. Дорогу перечеркивали длинные тени. Они вытягивались от деревьев, плетней, стоящей на возвышении скульптуры девы Марии с младенцем на руках. Сбоку дороги вырос костел с островерхой крышей. На ступеньках стоял ксендз в черной сутане. Мимо костела, взбив ногами пыль, проходил стрелковый полк. Примкнутые штыки винтовок поблескивали на солнце.

Пограничник резко затормозил трактор. Ксендз, высоко держа в вытянутой руке крест, читал молитву и крестил шеренги. Солдаты в запыленных, с темными пятнами пота гимнастерках с любопытством поглядывали на ксендза. Трактор, тащивший краснозвездный истребитель, отвлек их внимание.

— Смотри, дырки в крыльях! — удивился кто-то.

Полк прошел. На дороге сидел красноармеец и старательно перематывал свалившуюся с ноги обмотку. Иван Сироткин медленно направил трактор в узкую улочку. Когда поравнялись с костелом, ксендз размашисто перекрестил и их.

— Зачем он крестит? — удивился Сироткин, оторопело смотря на ксендза.

— Наверное, так полагается! Провожает в бой…

Прогремев по широкой улице, трактор выкатился за околицу. Снова замелькали знакомые поля и перелески. Дорога пошла вниз, к заливному лугу. Николай, оторвавшись от карты, громко сказал:

— Скоро мост. Проскочим — прямая дорога к аэродрому!

Глухой взрыв прокатился по полям. Трактор сильно тряхнуло.

— Как думаешь — в нас стреляли? — спросил Сироткин.

— Не пойму. — Луговой выглянул в окно. Подпрыгнув, «Чайка» мягко упала на колеса. — Похоже, на засаду напоролись. Жми скорее!

— Далеко до моста?

— По карте не больше километра.

Дорожная пыль накрыла трактор тяжелым пологом. Сироткин сбросил ногу с тормоза и резко послал трактор вперед. Он сосредоточенно работал рычагами, нацелившись красными от усталости и бессонницы глазами на дорогу. Каждую минуту ждал выстрелов. От волнения щеки его побелели, со лба скатывались капли пота. Сразу за лесистым бугром открылась неширокая река с зелеными камышовыми берегами. Над мостом оседала пыль от недавнего взрыва, и острые языки пламени лизали развороченные бревна и разбитые доски.

— Сволочи, мост взорвали! — выругался в сердцах Сироткин и растерянно посмотрел на сидевшего рядом летчика. — Кто это мог?

— Наверное, диверсанты! — авторитетно пояснил Луговой. Он чувствовал себя более знающим. — Немцы к войне давно готовились, они забрасывали к нам много шпионов… — Он повторял слова своего командира. — Я уже столкнулся с одним… Разворачивайся скорей…

— Проскочим! — улыбнувшись какой-то своей мысли, сказал Сироткин. Видимо, рассчитывал на маневренность. И точно — быстро развернул трактор в обход.

С правого берега реки открыли стрельбу. Рассыпалась дробь автоматов. Но они сумели проскочить опасное место и скрылись за высоким бугром. Снова гусеницы загремели по знакомой деревенской улице, где стояли дома под соломенными крышами с маленькими окошками. На высокой площадке лестницы костела по-прежнему стоял ксендз в черной сутане с крестом в руке. О чем думал он, глядя на подходивший трактор с краснозвездным истребителем, неизвестно. Но рука его время от времени поднималась в крестном знамении…

Луговой, забыв о взорванном мосте и о подстерегающей на каждом шагу опасности, вдруг подумал о том, как его встретит командир, когда он прикатит на аэродром со своей «Чайкой». Словно насмехаясь над его мыслями, налетело раскатистое гудение самолетов. Выплыли два тупых треугольника вражеских бомбардировщиков. Закатное солнце подсвечивало желтые концы крыльев.

— Везу-везу-везу! — подражая звуку мотора, громко запел пограничник и, сжав кулак, погрозил немецким летчикам.

— Ю-88 летят, — мрачно отозвался Николай. — Живучие, сволочи! Одного такого я гробанул.

Немецкие бомбардировщики улетели, а гул их моторов еще долго разносился по всей округе.

Трактор тащился медленно. На машине можно было бы скорее доставить «Чайку», но машина не попадалась.

Из радиатора трактора выбило пробку, и он запарил.

— Остановка! — деловито сказал Сироткин и подвернул к плетеному забору, освободив проезжую часть дороги.

Крылья «Чайки» оказались в саду под большой яблоней.

— Пойду похлопочу насчет обеда. Может, что и получится, — сказал он Луговому.

Широким шагом пересек улицу и скрылся в маленькой хатке под соломенной крышей. Вернулся довольно быстро.

— Все в порядке. Хозяйка приглашает к столу.

«Удивительно все легко и просто дается этому Сироткину», — подумал Луговой.

Они ели старательно, не торопясь, словно хотели насытиться на неделю вперед. Старая женщина в белом платке по-доброму улыбалась бойцам, подставляла поближе миски и ни о чем не спрашивала. Радовалась, когда они похвалили ее борщ, и молча, подперев рукой щеку, смотрела, как они с аппетитом ели. Ей казалось, будто угощала своих сыновей — таких же молодых и ладных, как эти парни.

— А почему ксендз там стоит? — неожиданно спросил Сироткин.

— Герман брата его расстрелял, — тихо сказала хозяйка и перекрестилась. — У меня два сына в жолнежах. Матка Боска, заступись. Я, старая, снова войны дождалась. А кому идти воевать? Одна осталась. Сыны мне внуков не оставили!