Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Майор Федоров свернул в сторону штаба, а летчики направились в столовую. Захарушкин выждал, пока замполит дошел до конца кирпичного дома и, резко обернувшись к другу, сказал:

— Какая тебя муха укусила? Взял и наговорил на себя черт-те что! — Он внимательно всматривался в глаза товарища. Черные зрачки Кузовлева сузились от гнева.

— Отстань, Константин. Прекрасно понимаешь — иначе я поступить не мог.

— Засветку видел? Чего тебе еще надо? Не пойму, к чему ты шум поднял? Удивить кого решил? Так бы все спокойно провели выходной день, а после твоего признания и командиру эскадрильи с замполитом не поздоровится от командира полка. «Плохо учите, — скажет. — Принять у Кузовлева зачет по производству полетов безотлагательно». Вот тебе и погуляли в выходной!

— Я поразил цель на выходе за рубеж перехвата.

— Главное, что поразил. Что тебе надо еще? Начальник внесет в графу: вылет состоялся, цель поражена. Галочки сошлись.

— Брось, Костя, шута разыгрывать! Ты меня не собьешь! Кого мы хотим обмануть своими формальными галочками? Если бы был настоящий противник, то нашего аэродрома уже не существовало бы. Усек?

— Теоретически правильно. Но пока у нас не война.

— Не надо грешить против совести. Мы с тобой тренируемся не для показа высшего пилотажа на авиационных праздниках в Тушино. Нам никогда нельзя забывать, что настоящий противник может появиться в любую секунду. И надо готовить себя к этому, а не к отчету с формальными галочками.

— Ты фантазер, Володька. Если объявят настоящую военную тревогу, вылетишь на перехват не один. А я для чего? И собьем, не волнуйся. А пока войны нет, на жизнь надо смотреть оптимистически. Сегодня в Доме офицеров танцы. Зоя с Надей будут. Рванем? Такое ведь не всегда у нас. А вылетов хватит за глаза! Ну, ты как?

— Отстань с ерундой! Я должен был обить с первой атаки. Не сумел — виноват! Ты вылетишь на перехват, тебе отвечать. Вылет второй пары и третьей — страховка. Не думаю, что во время войны ты будешь летать лучше!

— Спасибо за чистосердечное признание. — Захарушкин рукой потер лоб. — Знаю, почему злишься. Приревновал к Наде.

— Балда!

Захарушкин, громко насвистывая, свернул на тропинку, которая вела вправо, в сторону Черных скал.

Кузовлев остановился на краю рулежной дорожки. Не первый раз они схватывались с Захарушкиным, а бывало, порой и не разговаривали по нескольку дней. Потом мирились и громко хохотали, вспоминая свои глупые пререкания. Сейчас причина ссоры куда серьезнее. Почему Константин выступил против простых и ясных вещей? В военном училище и инструктор внушал: летчик-истребитель живет для воздушного боя. Разве можно себя так настраивать — сейчас учеба, как летаю — неважно, а во время войны покажу класс? «Тяжело в ученье, легко в бою». Зачем забывать это золотое правило? Каждый полет должен быть с полной отдачей, как в боевой обстановке. Только тогда можно подготовить себя по-настоящему к любому испытанию.

Пренебрежительное отношение к полетам появилось у Захарушкина не сегодня. Он давно уже поговаривал о главных и второстепенных полетах. Второстепенные — все учебные. Не удался перехват — не беда. Слетаю еще раз. А во время войны покажем себя, никого не пропустим! «Тоже мне, герой бумажный!» — с беспокойством подумал Кузовлев. Он чувствовал особую ответственность за каждый вылет. Не делил их на тренировочные и боевые. Всегда прикидывал: а как бы поступил с настоящим противником? И получилось, что в этот раз — промазал. Неприятно признавать свою ошибку, но это лучше, чем ее отрицать. Командир эскадрильи с замполитом проведут разбор. Неужели Костя не понял всей серьезности и важности его слов? А как другие товарищи отнесутся к его заявлению?

В таких невеселых размышлениях Кузовлев провел весь оставшийся день.

Сержант Сироткин понял, что во время последнего полета в эскадрилье что-то произошло. Он со всеми подробностями вспоминал весь этот длинный и хлопотливый день — от подъема до полетов. Все самолеты отлетали хорошо, не выходили из строя рации и строгие приборы электроники. Техсостав эскадрильи справился со своими задачами. В этом была и его, механика самолета, заслуга. Но что же тогда обеспокоило майора Карабанова? О своей тревоге Сироткин рассказал старшему лейтенанту технической службы, но тот, не дослушав его до конца, засмеялся, морща курносый нос:

— Сироткин, ты что, психологию изучал? Ну проверь себя: скажи, что мне сегодня хочется делать? — Он нетерпеливо вертел головой, поворачиваясь к Сироткину то одной, то другой стороной обветренного, задубевшего на ветру лица, и его маленькие светлые глазки хитро помаргивали. — Ну; скажи?

Сироткин обиженно молчал.

На другой день, прислушиваясь на аэродроме к оживленным разговорам, он узнал, что Кузовлев не перехватил цель.

В летном полку и летчики и техники — одна семья. Механики самолетов, специалисты по приборам, радисты, оружейники и укладчики парашютов — первые помощники пилотов. В дни полетов все в одинаковых синих комбинезонах, без знаков различия. Летчики умеют по-настоящему ценить золотые руки специалистов. В кажущейся простоте обращения, которая принята в авиации, беспрекословен авторитет командира. Его слово — закон для каждого механика самолета и инженера технической службы.

— Товарищ командир, самолет к вылету готов! — торжественно летит по линейке рапорт за рапортом.

Техники и механики докладывают задорно, они по-настоящему влюблены в свой нелегкий, но романтичный труд.

Сироткин очень переживал за своего командира. Ладно бы кто другой, а то Кузовлев — его командир!

— Товарищ командир, — взволнованно обратился он к Захарушкину. — Лейтенант Кузовлев вчера не выполнил перехват. Прицел подвел?

— Прицел тут ни при чем. — Захарушкин усмехнулся. — Сам виноват! Пропустил цель!

Сироткин ожидал, что Захарушкин заступится за своего товарища, как-то оправдает. Такой ответ, а особенно улыбка, которая едва заметно промелькнула на лице лейтенанта, обидели механика. Он недовольно нахмурил брови и зашагал к своему инструментальному ящику…

Оторвав листок от календаря, Кузовлев задумчиво повертел его в руке. «Июль. Двадцатое. Восход солнца в четыре часа тридцать минут, — медленно прочитал он, проникаясь к сообщению астрономов особым интересом. — Долгота дня: шестнадцать сорок. Заход солнца в двадцать пятьдесят семь».

— А у нас солнце здесь живет совсем по другим законам! — громко сказал сам себе Кузовлев.

Он отдернул тяжелую темную штору. Открыл окно и посмотрел на улицу. Напротив общежития девчонки прыгали через веревочку, вокруг них носились неугомонные мальчишки с футбольным мячом. Белая ночь перепутала представление о времени. Детям давно бы надо спать, а они играют вовсю и сна ни в одном глазу. Кузовлев хотел посмотреть на часы, но поленился подойти к тумбочке.