Александр Ливанов - Притча о встречном
- Название:Притча о встречном
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1989
- Город:Москва
- ISBN:5-265-00580-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Ливанов - Притча о встречном краткое содержание
Притча о встречном - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Таким образом, Блок находит, что Лермонтов вполне правомерно явился «лозунгом» для русского декаданса, еще раз допустив перемежание редкостных по глубине озарений и начал субъективизма, философско-мистического мироощущения со всей присущей им символикой, со всем блоковским «роковым»…
«Прислушиваясь к боевым словам этих двух, все еще враждебных, станов, мы все яснее слышим, что речь идет о чем-то больше жизни и смерти — о космосе и хаосе, о поселении вечно-радостной гармонии… на месте пустынном, окаянном и хладном, — ее, этого вечного образа лермонтовской любви».
В своей искренней любви к Лермонтову, ограждая его от невезения «в истинной любви-потомков», от школьно-профессорского расхожего понимания, сознавая, что речь идет о жизни и смерти и даже о нечто большем, о гармонии или хаосе, когда продолжается битва между реализмом и декадансом, — Блок, в своей вечной, роковой увлеченности к гибельной пропасти сознания, сам «отрывает» Лермонтова от Пушкина, сам ставит его «лозунгом» литературного стана, облюбовавшего окаянную и хладную пустыню небытия…
И знаменательно, что Блок в своей мучительной борьбе между реализмом и декадансом, борьбе, не просто решающейся выбором и принадлежностью, а словно раздиравшей живую душу поэта, и так почти всю жизнь, — в этой статье, начав именами «Пушкин и Лермонтов», далее все чаще пишет уже «Лермонтов и Пушкин».
«Чем реже на устах — тем чаще в душе: Лермонтов и Пушкин — образцы «предустановленные», загадка русской жизни и литературы. Достоевский провещал о Пушкине — и смолкнувшие слова его покоятся в душе. О Лермонтове еще почти нет слов — молчание и молчание».
Блок полон тревоги о том, какими должны явиться эти «слова» о Лермонтове. Он опасается как излишней обобщенности и отвлеченности в так называемой творческой критике, упускающей дорогие сердцу «малости» о великой жизни, так и «беспощадного анатомического рассечения», «строжайшего наблюдения мельчайших фактов, в исследовании кропотливом», что «преступно перед жизнью», хотя и добывает «необходимую правду».
И после раздумий, сомнений, озарений о Лермонтове Блок приходит к главной, на наш взгляд, мысли — не только о истинно приемлемом пути исследований, о методах, а вообще о нашем, «в потомках», отношении к нему. Именно эта мысль, думается, делает статью ключевой для исследователей Лермонтова.
«Почвы для исследований Лермонтова нет — биография нищенская. Остается «провидеть» Лермонтова. Но еще лик его темен, отдален и жуток. Хочется бесконечного беспристрастия, пусть умных и тонких, но бесплотных догадок, чтобы не «потревожить милый прах». Когда роют клад, прежде разбирают смысл шифра, который укажет место клада, потом «семь раз отмеривают» кусок земли, в которой покоится клад. Лермонтовский клад стоит упорных усилий».
Иными словами — Блок против категоричности, «окончательности» и узости «хрестоматийного глянца», он за простор уважительной и сердечной мысли о поэте, против мелкотравчатой приземленности «точных фактов» из личной жизни великого поэта (в этом духовный, истинный смысл ратования за «бесплотность догадок»). Блок за неспешное, исключающее ошибки, отражение «руководящей мысли» и «господствующего чувства» в отношении к Лермонтову — именно такой мысли, такого чувства не было в России во время написания рецензируемой Блоком книги, не было их тем более в самой книге, хотя автор с легкостью и поспешно декларирует, по мнению Блока, «то, о чем так страшно еще мечтать».
Говоря о рецензируемой книге и ее авторе, Блок адресует им ряд справедливых укоров, которые уточняют — какими Блок хотел бы видеть литературное исследование вообще и о Лермонтове в частности. Он ждет мыслей, от которых начали бы «холмиться плоскости», от которых все приходит в движение, он требует от рассуждений «искры божией», полета, свободы, новизны, не всеобщности, «что установлено большинством, что применено к пониманию большинства».
…Обратим внимание здесь лишь на одно блоковское слово: «полет». Этим понятием поэт часто проверяет меру истинности: стихотворения, человеческого характера, наконец, явлений народной жизни — вплоть до самой революции. Слово-понятие было найдено не сразу. Потом оно варьировалось, чередовалось словом «окрыленность».
Приведем несколько блоковских записей, из которых виден и поиск этого слова и затем его конкретное «применение».
«Наше время — время, когда то, о чем мечтают как об идеале, надо воплощать сейчас. Школа стремительности(подчеркнуто мною. — А. Л. ).
«Сегодня я понял, наконец, ясно, что отличительное свойство этой войны — невеликость(подчеркнуто Блоком. — А. Л. ) (невысокое). Она — просто огромная фабрика на ходу, и в этом ее роковой смысл. Несомненно, она всех «прозаичнее» (ищу определений, путаясь в обывательском языке)».
Итак, Блоку импонирует то, что мечты стали действенными, а идеалы — жизненными, что само время стало «школой стремительности» воплощений идеалов и осуществлений мечты. Заметим, что существенно — выписки из записных книжек за 14 февраля и 6 марта 1916 года, то есть за год до Октября!
Тут два понятия, которые уже складывают понятие «полет» («окрыленность»): «стремительность» и «высота». Самое нужное, но еще не найденное — «крылатое» — слово (авиация, к которой, к слову сказать, Блок проявлял огромный интерес, делала только первые свои шаги в небе: шаги печальные, в крови, связанные с той же войной, «прозаичной», лишенной «великости»), поэт ищет, что тоже примечательно, не среди «обывательского языка».
Но самое интересное, что «беспартийный поэт» и здесь безошибочной интуицией ощутил приход нового времени — времени действенности идеалов и реальности мечты, ощутил именно посреди самой «прозаичной» и «невысокой», самой бесцельной войны!
В который раз можем поудивляться блоковской прозорливости, поистине пророчеству подобной…
И находит «слово» поэт не где-нибудь, а посреди окрыленных будней революции, когда приходит ясное понимание, что: «происходит совершенно необыкновенная вещь (как всё): «интеллигенты», люди, проповедавшие революцию, «пророки революции» оказались ее предателями. Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи».
«Вот, что я еще понял: эту рабочую сторону большевизма, которая за летучей, за крылатой(подчеркнуто мною. — А. Л. ). Тут-то и нужна им помощь. Крылья у народа есть, а в уменьях и знаньях надо ему помочь. Постепенно это понимается. Но неужели многие «умеющие» так и не пойдут сюда?»
И попутно найдено еще одно слово. Для обозначения всех «умеющих» и не «идущих сюда», для интеллигентов, лжепророков революции, оказавшихся предателями, трусами, натравливателями и прихлебателями буржуазной сволочи, найдено одно клеймящее безошибочно слово: «либерал». В устах Блока, кажется, нет более бранного слова во дни революции — и до последних дней жизни.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: