Мира Смирнова - За окнами сентябрь

Но с телепатией не получалось — он молчал. Поискав нейтральную тему, она спросила:

— Как поживает Чип?

У него окаменело лицо, и он без выражения сказал:

— Попал под машину. Пришлось усыпить.

— Как?! — вскрикнула Вера.

Он попросил разрешения курить и, вынув сигареты, отошел к окну. Она знала, что для него это было настоящим горем, да и сама очень огорчилась. Она подошла к Глебу, остановилась за спиной и, положив ему руки на плечи, тихо спросила:

— Как это случилось?

Он на секунду прикоснулся щекой к ее руке и глухо ответил:

— Я виноват. Моя рассеянность. Спустил с поводка, на перекрестке не подозвал, на большой скорости вылетела машина… — и, повернувшись к ней, добавил: — Как-то сразу все навалилось…

— Почему ты не написал? Не позвонил?

— После твоего веселого письмеца…

— Неужели ты не понял…

— Во всем виноват я. Вел себя по-скотски…

— Тогда я не могла иначе!

— Очень хотел ребенка!

— Хоть бы спросил, выслушал… Потом бы написал…

— Был уверен, что не простишь.

— После твоего «официального запроса»…

— Иначе я не мог написать домой. А на почту, думал, ты больше не пойдешь.

— Бегала!

— Неужели? — выдохнул Глеб.

Он стоял перед ней напряженный, несчастный, и Вера, чувствуя, материнскую нежность, обняла его, усадила, близко придвинулась к нему, сказав:

— Довольно! Инвентаризация грехов закончена. Оба хороши!

Он впервые улыбнулся, снова поцеловал ее руку и, посмотрев на часы, грустно сказал:

— Уже поздно. Пора идти.

— Сидеть! — приказала Вера. — Не выпущу.

— Я-то не убегу, — снова улыбнулся Глеб, — но у тебя может быть неприятность. Коридорная видела, как я вошел, а после двадцати трех оставаться в гостинице посторонним запрещено.

Как он законопослушен!

— Сейчас притуплю бдительность коридорной, — пообещала Вера. Взяла кофейник, сковородку и, попросив: — Сними пиджак, галстук, стань домашним, — ушла.

Вернувшись, она весело объявила:

— Все вышло очень изящно: я сказала, что за мной неожиданно приехал муж, попросила разогреть и подать еду и за эту услугу сунула трешку.

— Дипломатка! — восхитился Глеб.

Коридорная принесла грибы и кофе, любезно поздоровалась с Глебом, спросила, не нужно ли чего-нибудь еще, и, уходя, не сдержала любопытства:

— Ваш супруг тоже артист?

— Генерал, — зачем-то соврала Вера, — только сегодня в штатском.

Коридорная юркнула в дверь, и Вера заперла за ней.

— Почему «генерал»? — удивился Глеб.

— «Как хорошо быть генералом! Как хорошо быть генералом!» — дурачась, запела она. Ей так хотелось расшевелить, развеселить его.

Он пошел в переднюю и вынул из кармана пальто бутылку коньяка.

— Алкоголиком стал? — поинтересовалась Вера. — Всегда при себе бутылочка?

— Иногда теперь пью один, — признался он. — Эту собирался выпить, вернувшись от тебя. Думал, что прогонишь.

— А мы выпьем за возвращение ко мне.

— Это возможно? — голос у него дрогнул.

— Такой умный и такой глупый! — воскликнула Вера. — Наливай!

Он понемногу плеснул в стаканы — рюмок не было.

— Не пойдет! — отобрала Вера бутылку. — Плохая примета. Пить надо из полного, — и налила стаканы доверху. («Что со мной будет!»)

Но ничего особенного не произошло — нервное напряжение было сильнее алкоголя, разве что появилась внутренняя свобода. Вера, наконец получив возможность, назвала причины своего поступка. Честно призналась, что мучилась все эти месяцы, старалась его возненавидеть. С юмором (теперь уже можно было смеяться) рассказала, как уничтожала его письма и утром «вынесла ведро любви», а он — как стер ее голос с пленки, чтобы не было соблазна слушать, как тяжело было ему все это время.

Поняв, как они измучили друг друга, каждый винил себя, свой характер.

— Я тяжелый человек, — каялся Глеб, — знаю. И жена так говорила.

— Я тоже не ангел, — утверждала Вера, — крылышки пока не прорезаются. И еще у меня «прелестная» особенность: сначала сделаю, а потом — подумаю.

Так они, бичуя себя, утешали друг друга. Примирение было полным.

Утром Глеб отправился на завод, а Вера на телевидение — записываться, оттуда на автозавод — шефское выступление.

— А почему не к нам? — огорчился Глеб.

— Не пригласили. Должен был вовремя сообразить.

Вечером, после концерта, она уезжала. Глеб умолял ее остаться хоть на день, но у нее был строгий график — завтра Ярославль. Он отвез ее на вокзал, они горько прощались — после долгой разлуки сутки оказались ничтожно малы. И снова Вера сидела одна в купе и смотрела на красные гвоздики.

Дома она застала небывалый порядок — Лида постаралась. Эта «пичуга», как называла ее Вера про себя, очень гордилась тем, что стала своим человеком в Верином доме. Знакомым она говорила: «Иду к жене моего мужа», «Вчера у нас была жена моего мужа», — ей казалось это очень остроумным. Дело в том, что Вера с Павлом так и не развелись официально. Лида, очевидно, не настаивала на законном браке, у Веры тоже пока необходимости не было, а процедура развода не слишком приятна.

Вера снова стала веселой, энергичной, легкой — как после дурного сна очнулась.

— Перемена обстановки имеет большое значение, — авторитетно заявила бабушка, — недаром в старину после болезни или душевного потрясения отправляли за границу.

Вера согласилась с ней, подумав: «Помогла бы мне заграница! Как же!»

Она увлеченно возилась со «своей тезкой» — как про себя называла программу о Вере Фигнер, терпеливо улаживала бесконечные Петькины конфликты в школе, там с ней очень считались: она постоянно выступала у них на вечерах, а иногда, попросив товарищей, устраивала настоящие профессиональные концерты. Перед сном писала длинные письма Глебу.

В конце апреля прилетел Глеб и остался на майские праздники. Весна пришла ранняя, дружная. Уже появилась нежная, кружевная зелень. Они бродили по прекрасному, светлому городу, и им казалось, что все омрачавшее их отношения уже позади, а теперь они на пороге того единственного решения, которое позволит им быть вместе.

А пока… она снова бегала привычной дорогой в Октябрьскую (дома в эти дни объявлялись загородные концерты), думая, что это уже в последний раз, скоро все будет ясно, чисто…

Пришел Глеб и к ним. Бабушка, попеняв за долгое отсутствие, попросила сделать антресоль в коридоре. Пятьдесят лет жила без антресоли, а теперь вот — вынь да положь!

Петька, сияя, не отходил от него. В этот приезд они окончательно сдружились. Когда Вера бывала занята, Глеб водил его в цирк, в Военно-морской музей, и как-то вечером Петька сообщил о своем твердом решении: после школы он поступит в Кораблестроительный. Идиллию нарушала только Таня. Глеб Сергеевич стал теперь с ней приветлив, пытался втягивать в разговор, но она, глядя в сторону, отвечала односложно или делала вид, что не слышит. А когда 1 Мая Глеб, зайдя поздравить, вручил всем маленькие подарки — Тане красивые лайковые перчатки, — эта мерзкая девчонка, не сказав «спасибо», брезгливо отодвинула целлофановый пакетик и процедила: