Мира Смирнова - За окнами сентябрь

— Хороша, нечего сказать! Избаловал тебя Василий до безобразия! — и, увидев стоящую в ночной рубашке сонную Веру, прибавила: — Девчонку напугала, всех взбаламутила.

— Что делать?.. Кому звонить?.. Куда ехать?.. — твердила мама, ломая руки и захлебываясь от слез.

— Ирина, прекрати истерику! — прикрикнула тетя Таня. — В семь утра звонить некуда. Выпей валерьянки, умойся, причешись — смотреть противно. А ты что стоишь как статуя? — накинулась она на Веру. — Мойся, одевайся, завтракай и — марш в школу.

От уверенного, насмешливого голоса тети Вера повеселела, с аппетитом съела два яйца и бутерброды, терпеливо выслушала обычные наставления мамы: «Будь очень осторожна. Когда переходишь улицу, посмотри сначала налево, потом — направо. Поняла? Сначала — налево, потом — направо». И, помахивая портфелем, вприпрыжку побежала в школу — так хорошо было убежать от маминых страхов и слез на заснеженную утреннюю улицу.

Домой Вера возвращалась в отличном настроении: получила две пятерки. Нужно было скорей пообедать, сделать часть уроков, а потом бежать на репетицию драмкружка. Они ставили пьесу «Есть и спать» из заграничной жизни, в ней Вера играла девочку из трущоб, которой постоянно хотелось есть и спать.

Вызвонив начало «Турецкого марша» Моцарта, что всегда означало победное возвращение, Вера нетерпеливо прыгала перед дверью — долго не открывают. Мама, наверно, спит после бессонной ночи, а Мария Тимофеевна вышла. Вера повторила свой победный сигнал, — дверь открыла тетя Таня и загородила ей дорогу. Как только Вера увидела ее странно застывшее лицо, у нее оборвалось сердце, она выронила портфель и крикнула:

— Папа? Что с ним?

— Не раздевайся, поедешь со мной, — ровным голосом сказала тетя Таня.

На вешалке висело много пальто, из комнаты доносились приглушенные голоса, из кухни быстро прошла женщина в белом халате, неся в руках блестящую коробочку. Вере стало так страшно, что она выскочила на площадку. Вышла тетя Таня, взяла ее за руку и молча потащила вниз. В полном молчании — Вера боялась спрашивать — они приехали к тете Тане. Там она сама раздела Веру, ввела в комнату, обняла, прижала к себе и с трудом заговорила:

— Случилось несчастье… Большое несчастье… Папы нет…

— Как?.. Почему?.. Откуда ты знаешь?.. — закричала Вера, вырываясь от нее. — Не может быть!.. Не может быть!!. Мама придумала, а ты поверила… — кричала Вера, надеясь криком заглушить подтверждение того страшного, непоправимого, что случилось.

Тетя Таня стояла молча, выпрямившись и так закусив нижнюю губу, что выступили капельки крови. Ее неподвижная, окаменевшая фигура, струйка крови, текущая к подбородку, убедили Веру больше слов. Она замолчала, придавленная свалившимся на нее горем, не понимая, что теперь нужно делать, как можно жить. Потом, сглотнув комок в горле, прошептала:

— Расскажи… скажи… как? Отчего?

— Сшиб автобус… скончался по дороге в больницу… — с трудом выговорила тетя Таня.

Это было так невероятно, нелепо — взрослый папа попал под автобус, — что у Веры появилась надежда: тут какая-то ошибка.

— Папа не мог попасть под автобус! Какие глупости! Кто тебе сказал? — снова закричала Вера.

— Звонили из Москвы… старик какой-то переходил улицу — поскользнулся, а тут автобус… Вася бросился к старику, отшвырнул с дороги, а автобус не успел затормозить — гололед… Старик жив… сотрясение мозга…

Вера упала ничком на диван, больно ударившись о его ручку. Ей хотелось кататься по полу, биться головой, чтобы физической болью заглушить боль разрывающегося от горя, ужаса и любви сердца.

— Я так люблю папу… Я так его люблю… — изо всех сил кричала Вера, словно надеясь силой своей любви вернуть отца. — Пусти меня к нему… Я хочу к нему… Я не отдам его…

— Завтра привезут тело… — сказала тетя Таня, поднимая ее. — Ляг, нам нужно много сил, чтобы пережить…

Оттого, что она сказала про папу «тело», Веру охватил такой мутный ужас, что она перестала видеть, слышать, понимать…

Очнулась она на диване. Незнакомый человек колол чем-то в руку, говоря: «Сильное потрясение. Глубокий обморок».

С неделю Вера проболела. Это была странная болезнь — она отупела. Ей ничего не хотелось: ни говорить, ни ходить, ни читать…

Тетя Таня лечила ее по-своему: сидела возле нее и рассказывала о папе — каким он был маленьким, как учился, про его шалости, увлечение техникой, в результате которого то перегорало электричество, то что-то взрывалось, про его самолюбие, вспыльчивость, отходчивость, доброту… Заканчивала она свои рассказы одним и тем же:

— Всегда помни: папа был прекрасным человеком — сильным, добрым, работящим. Он умер, осталась ты — его продолжение на земле, ты должна стать такой же.

Вера осталась жить у нее, маму забрал к себе ее старший брат, и Вера слышала, как тетя Таня говорила кому-то по телефону: «Не знаю, что будет с Ириной, она невменяема».

А Вера постепенно приходила в себя после оглушившего ее удара. Пойдя по настоянию тети Тани в школу, она невольно включилась в круг школьных дел и интересов, ее радовали хорошие отметки, поддерживало сочувствие подруг и учителей, нравилось жить у тети Тани — та давала ей больше свободы, купила коньки и разрешила ходить с девочками на каток, а мама запрещала, считая, что Вера непременно сломает ногу.

Она не забывала отца, он жил в ее памяти, в рассказах тети Тани, но она была не в силах осмыслить факт смерти, исчезновения человека. Вера не видела отца мертвым, на похороны ее не взяли, и убедила себя в том, что папа где-то далеко, когда-нибудь обязательно появится, и запоминала, копила все то, что потом расскажет ему. Теперь мысль о нем не причиняла ей боли, а была радостью — папа жил в ней. И когда, возвращаясь с отметками за третью четверть — четверка по рисованию, остальные пятерки, — она по привычке вызвонила свой победный сигнал, тетя Таня, открыв ей, улыбнулась и непонятно сказала:

— Какое счастье, что в детстве все быстро рубцуется.

Через два месяца мама вернулась домой и тетя Таня отвезла к ней Веру. Они не виделись с того страшного дня. Мама долго молча смотрела на Веру, потом хриплым, чужим голосом сказала:

— Ты теперь сирота… Ни во что не лезь… ни с кем не спорь, заступиться некому.

Тетя Таня сморщилась как от зубной боли, дернулась, чтобы ответить резко, но сдержалась и ровным голосом проговорила:

— Давай поговорим спокойно, без жалких слов. Я считаю, что Верочке следует до конца учебного года остаться у нас. Пока ты совсем оправишься, наладишь жизнь…

Вере было бы легче жить у тети, но мама вызывала такую мучительную жалость, что она с недетской твердостью сказала:

— Я останусь дома.

В двенадцать лет к Вере пришло первое взрослое чувство — чувство ответственности.