Мира Смирнова - За окнами сентябрь

Перечитав и сложив письмо, она подумала: «Что я делаю? Почему «мой»? Два раза «милый»? «Нежно обнимаю»… И сразу нашла оправдание: «Он так одинок». И тут же призналась себе: «Вру! Именно так чувствую». И решительно надписала адрес.

Когда Римма и Ляля вышли из школы, стало уже совсем светло. Вчерашняя метель выбелила город, прикрыла пеленой его раны, и улица выглядела светлой, даже праздничной. В исполком идти было еще рано, и Римму потянуло к их дому, но Лялька не пустила:

— Все равно ничего не увидишь — все замело, только расстроишься. Пойдем лучше хлеб выкупим, а потом в магазин — посмотрим, что из продуктов дают.

В булочной они получили полтора кило хлеба! 22 февраля снова — в четвертый раз! — увеличили хлебные нормы, и они еще не привыкли получать сразу так много. И хлеб стал другим — хорошо выпеченным, душистым, с румяной хрустящей корочкой.

— Давай съедим довесок? Можно? — спросила Лялька. — Так пахнет — сил нет терпеть!

Она разломила порядочный кусок — грамм двести — пополам, и они, с наслаждением откусывая хлеб маленькими кусочками — считалось, что медленно есть сытнее, — двинулись по тихой улице.

— Знаешь, Риша, — задумчиво говорила Лялька, — я думаю: когда-нибудь будет много-много всякой еды, а все равно хлеб — главней всего. Я всегда каждую крошку буду беречь.

В магазине выдавали подсолнечное масло, но у них не было бутылки, они выкупили только сто грамм сливочного по Лялиной карточке, полкило пшена и на один сахарный талой — леденцов. Лялька уговорила.

— Они знаешь какие выгодные, — убеждала она сомневавшуюся Римму, — с одним леденчиком две чашки можно выпить. И так сосать их долго. Я один полчаса сосала.

В исполкоме Медведев уже ждал их — директор ехал на совещание и подбросил его на машине.

У двери жилотдела стояла небольшая очередь, но выглянул пожилой однорукий человек — второй рукав был засунут в карман телогрейки — и сказал:

— Разбомбленные есть? Давайте вне очереди.

Выяснив состав семей, он посмотрел списки и написал им два адреса: один на их же улице, второй — на параллельной, пояснив:

— Рекомендую в этот (на их улице), там водопровод и канализация действуют, а по этому адресу еще нет, но скоро пустят. Съемщики умерли, так что вам комнаты на постоянное житье. В одной квартире три свободные, во второй — четыре. Выбирайте. Найдите дворника, он покажет. Как посмотрите, приходите за ордерами.

По дороге они решили сразу идти в тот дом, где водопровод и канализация, — страшно было подумать: снова таскать воду, выносить нечистоты…

Дом, в который они шли, находился на их улице, ближе к Обводному. Дворничиха — высокая худая старуха — обрадовалась им:

— Давайте въезжайте — больше народу лучше.

Она привела их на второй этаж. В передней зажгла огарок свечи — ток давали только с семи до двенадцати вечера — и повела по широкому коридору, загибающемуся буквой «г», поясняя:

— Эти вот четыре комнаты опечатаны — мужики воюют, а семьи их эвакуированы, тут вот женщина молодая живет, на заводе работает, раз-два в неделю забежит, а так на казарменном. А эти три — пустые стоят, померли съемщики, все до одного. Считайте, в отдельной квартире жить будете.

Они осмотрели свободные комнаты. Одна — большая, метров тридцать, почти квадратная — зияла пустыми высокими окнами, часть ее была занесена снегом, он не таял.

— Как тут жить? — горестно развела руками Римма. — Разве ее натопишь?

Вторая — узкая, длинная, с одним окном, выходящим во двор, — имела более жилой вид: в окне сохранились треснувшие стекла, а главное, в углу возле круглой печки стояла буржуйка. Римма решила взять эту, хотя Андрей Михайлович отговаривал ее:

— Сейчас, конечно, здесь жить легче, а потом как будете? Ведь не на день, не на два берешь. А там окна как-нибудь заделаем, и печурку перенесу.

— Андрей Михайлович, миленький, — со слезами прошептала Римма. — Не могу я думать о «потом»! Будет ли оно?

— Ну-ну, что ты так захандрила, — успокаивающе заговорил Медведев, — даже непохоже на тебя. На лучшее надо надеяться, тем и живем.

Сам он выбрал небольшую квадратную комнату с двумя выбитыми окнами, объяснив:

— Я все равно на заводе, Лизонька с Ленкой раньше лета не приедут, а к тому времени что-нибудь придумаю.

— А с вещами что делать? — растерянно спросила Римма, с тоской оглядывая комнату: на всем лежала страшная печать сорок первого — никелированная кровать с истлевшим бельем и ворохом грязных одеял, тряпок. Продавленный диван с твердыми подушками и валиками, покрытый толстым слоем пыли, платяной шкаф — дверцы выломаны, наверно, сожгли вместе со стульями — нет ни одного. На стеле закопченная дочерна кастрюлька с окаменевшими остатками какой-то еды, кажется, студня из клея… Обои от сырости отстали, висят… Ей казалось, что она читает историю медленной мучительной гибели живших здесь людей.

— Хотите — пользуйтесь, хотите — выкиньте, — прервала ее размышления дворничиха.

Больше всего Римме хотелось уйти отсюда и никогда не возвращаться, но она понимала, что в других комнатах будет то же самое.

Лялька, все время молча следившая за ней и, как всегда, чувствовавшая ее состояние, решительно сказала:

— Уходи! Иди с Андреем Михайловичем за ордерами, к бабушке съезди, хлеба ей свези. Подольше ходи, а придешь — ничего тут не узнаешь. Крупу оставь, я кашу сварю.

— А сестренка потолковее тебя будет, — заметила дворничиха. — Что стоишь как деревянная?

— Бабушка, — ласково обратилась к ней Лялька, — где бы нам немножко дров достать, мы потом купим…

— Дам дровишек, и мыльца дам. Получите — отдадите. И прибрать тебе помогу. Как такой обходительной девчонке не пособить? — потрепала она Лялю по голове.

— Пойдем, Риммочка, — подтолкнул ее к выходу Медведев, — закончим дело, и мне на завод надо — сколько времени потерял.

Ляля проводила их до площадки и, беспокойно заглядывая Римме в лицо, попросила:

— Только ты не оставайся в клинике, ладно? Непременно вернись.

— Что ты, Ляленька, — улыбнулась Римма. — Неужели я тебя брошу здесь одну!

Вечером Римма, еле живая от усталости, возвращалась в их новый дом. Она обошла, объездила чуть не полгорода, и всюду нужно было рассказать об их беде. В военно-шефской комиссии обещали похлопотать об ордерах на самые необходимые вещи. В клинике Римму перехватила старшая сестра, велела подождать и вручила ей два больших узла:

— Мы тут вам кое-что собрали на первое обзаведение. Тяжеловато, но трамваи ходят, как-нибудь донесешь.

А Наталью Алексеевну Римма видела одну минуту: та вышла из бокса, где лежала привезенная вчера девочка, и оборвала Риммин рассказ о комнате:

— Очень хорошо. Хлеб и адрес оставь в ординаторской. Я сегодня не приду.