Арон Эрлих - Молодые люди

Восьмого июля Наташа с утра работала особенно много. Репетиция была назначена в помещении хореографической школы, потому что театр был занят приехавшей на гастроли в столицу труппой Саратовской оперы.

Румянцев, не жалея ни сил, ни времени, повторял с Наташей дуэт Гирея и Марии. То была большая и сложная хореографическая сцена. Крымский хан и заточенная в глубине роскошных покоев гарема пленница вели меж собою ожесточенный душевный поединок. Хан неистов в страсти, но с благоговейной кротостью молит о любви. Повелитель — он раб. А пленница — царица в непокоренной своей гордости, в непоколебимой верности своим былым клятвам.

Музыка звучит бурно и жарко, когда хан в исступлении и в полузабытьи готов силой сломить сопротивление прекрасной девушки, а она, хрупкая, мечущаяся, как былинка в бурю, изворачивается, извивается в его объятиях, упираясь в грудь противника крепко сжатыми кулачками. А потом в музыке снова слышатся медлительные и печальные мотивы — сила склоняется перед слабостью, неистовство опять оборачивается в кротость, истинная любовь снова ищет только любви, только ответного, со счастьем слитого чувства…

Полина Ивановна и Саша в кратких перерывах между повторами делились множеством замечаний, которые Наташа с жадностью запоминала. Оба платка, что захватила она с собою в сумочку, так увлажнились, что были больше непригодны. Пришлось вытащить из чемоданчика полотенце.

За дверями класса — стеклянными в верхней половине — начинали, как в школьные годы, собираться непрошеные зрители.

Снова маленький отдых. Саша в синих, стянутых резинкой у пояса и у щиколоток рабочих штанах, в белой, заправленной под пояс рубашке и Наташа в хитоне с развевающимися полами неутомимо бродили по залу — как принято отдыхать среди занятий в балетном классе.

— Десять дней такой работы… — сказал он. — Знаешь, сколько это убытков? Хочешь, подсчитаем?

— А ну их! — отказывалась она. — Наверстаем в свое время.

— А все-таки! Для интереса… Хотя бы за одну последнюю неделю! Подобьем итог?

— Давай!

Саша пересчитал, сколько было за последнюю неделю приглашений «налево», от которых они отказались, чтобы беречь силы. Выводило, что он потерял около полутора тысяч дополнительного заработка и она — половину этой суммы.

— И сегодня уговаривали в два места: в Колонный зал и в Зеленый театр, — весело заглядывая в ее разгоряченное лицо, добавил он. — К черту! Еще до отпуска надо окончательно добить Сатрапа, чтобы у него ни малейших колебаний… Есть?

— Есть! — ответила Наташа и тряхнула головкой, туго стянутой голубой лентой. — Обязательно! — подтвердила она свое полное согласие с партнером, подтвердила с вызовом, с горделивой уверенностью в своих силах, со счастливой преданностью тайного, готового к любым жертвам сообщника.

И все бродили, гуляли они по залу — в одну, в другую сторону. Давая отдыхать мускулам, Наташа ступала в балетках во всю ступню, прижимая ладони к бедрам и чуть-чуть раскачиваясь. За стеклами дверей все прибавлялось зрителей.

— А в Зеленый театр мы сегодня все-таки с тобою сходим… Нет, нет, не танцевать, а так, посидеть в публике, отдохнуть, подышать на вольном воздухе.

— Не могу. Ей-богу, не могу сегодня, — встревожилась Наташа. — И чего тебе вдруг вздумалось?

— Я о тебе забочусь. Так работать, как ты сейчас работаешь! Надо и отдыхать с расчетом, сил набираться… «Не могу!» Что за глупости…

Но тут Полина Ивановна похлопала ладонями, призывая к дальнейшим занятиям, и разговор прекратился.

Снова танцовщики повторяли сцену. Был миг, когда Наташа в бешеных кружениях по залу уловила мгновенным боковым зрением, что стеклянная дверь, блеснув пучком отраженных солнечных лучей, открылась и закрылась. Коридорные зрители расступились перед кем-то в почтительном испуге. За вихрем туров мелькнула и исчезла седая голова…

Гирей поймал ускользающую от него Марию, прижал к себе, она выгнулась всем корпусом назад — и теперь отчетливо увидела: стройная, худенькая, гордой и властной осанки седая женщина здоровается с Полиной Ивановной. Троян! Да, да, это сама Троян, у которой с малых лет училась Наташа. Это Вера Георгиевна, знаменитая балерина прошлого, ставшая балетным педагогом, чье слово в искусстве непререкаемо и свято для всех, даже для главного постановщика балетов, даже для самого Сатрапа, при всей его заносчивости.

— Наташа! Рисунок! — окликнула Полина Ивановна после долгого, казалось — слишком затянувшегося, молчания.

Музыкальные такты в неумолимо быстрой ритмической смене не дают никакого роздыху; Мария в ночной тиши гарема не может даже на миг обернуться Наташей в классе, чтобы подглядеть за своими строгими ценителями и в выражении их лиц найти себе одобрение, подкрепиться духом.

«Рисунок!» — о, как понятен Наташе этот сердитый окрик репетитора, раз в классе Троян.

Теперь — ни малейшей поблажки, даже самой ничтожной. Под зорким и непримиримым к любой неточности глазом учительницы — только предельная четкость движений, только идеальная завершенность всех поз, и не деланых, боже сохрани, не старательных только, а одухотворенных, непринужденных и легких, возникающих как бы сами собой, по инстинкту и вдохновению, и певучая гармония всех линий тела в полете. Носок откинутой в арабеске ноги, хотя бы чуть-чуть недотянутый, спина, недостаточно выпрямленная, руки, утерявшие хоть на кратчайшее мгновение выразительность и грациозность, — все теперь будет отмечено, ничто не обойдется без замечаний, без упреков, без окриков, резких, как свист хлыста…

И вот снова близится сцена к концу: отвергнутый и подавленный горем, уходит Гирей. Вконец измученная борьбой Мария едва плетется к своему воображаемому алькову… На сцене в этот самый миг старуха надсмотрщица расстелет свой коврик на полу, чтобы стеречь сон чужестранки…

Теперь наконец Наташа смогла обернуться, глянуть попристальнее на свою старую учительницу: победа!.. Троян — сама Троян! — одобрительно улыбалась ей!..

В этот день по окончании репетиции Наташа и Румянцев отдыхали на скамейке дворового скверика при школе. Милый, незабываемый садик, как все, связанное с ушедшим детством. Вот здесь, на этой самой скамейке, маленькая Наташа однажды в поздний вечер нашла Алешу и Толю. Мальчики долго дожидались ее под густым снегопадом, совсем зазябли, осыпанные снегом, и простодушно признались ей: «Мы прямо из школы. Даже не обедали».

Теперь взрослая Наташа, артистка, сидит на той же скамье рядом с премьером балетной труппы. На нем ярко-синий пиджак, кремовые фланелевого сукна брюки, тугим узеньким узлом повязанный галстук павлиньей пестроты и желтые сверкающие ботинки.