Николай Горбачев - Белые воды

В один из таких дней заведующая общим сектором разыскала его по телефону на руднике:

— Получена телеграмма, Михал Васильевич… Из Москвы.

— И что?.. — лишь усилием воли сдерживаясь, чтоб не вскрикнуть, спросил Куропавин, и все же сердце сбило такт, захолодило грудь.

— Вам, Ненашеву и начальнику Шахтстроя явиться в Москву.

В приемной секретаря ЦК, куда они вошли втроем, к их удивлению оказался Буханов, бледный, кажется, чуть похудевший, с опалыми, но до синевы выбритыми щеками, поднялся в заметной неловкости, суетливо кивнул — плохо лежащие на большой голове волосы гривасто вскинулись. Секундное колебание коснулось Куропавина: подойти поздороваться или тоже обойтись кивком? Переломил себя, ступив вперед, пожал руку, знакомо влажную, размягченную, мелькнуло: в конце концов не подлец и не враг — безвольный, неспособный человек, только и всего.

Их троих пригласили в кабинет, а Буханова попросили еще подождать. Распахнулась высокая дверь, и Куропавин тотчас увидел — секретарь ЦК стоял у ближнего конца длинного стола, а на стуле, спокойно и вольно, сидел незнакомый, еще довольно молодой человек с острым и упрямым взглядом: Куропавин подумал, что секретарь ЦК не изменился; открытая, ото лба лысина не старила его, а черные усы были пышными, аккуратно подстриженными. Что ж, встречались, виделись много раз: он, Куропавин, до Семипалатинска работал в профсоюзах, близко сталкивались, когда вырабатывали первые нормативы и расценки на угольных шахтах.

Подойдя, тот поздоровался — пожатие было крепким, уверенным.

— С приездом, товарищи. — Взяв Куропавина под локоть, подвел к сидевшему незнакомому человеку. — Вот свинцовогорцы! Знакомьтесь. Это Михаил Куропавин. Он у нас большим доверием, скажу, пользуется. А это товарищ Заломин, наркомом советской цветной металлургии назначается. Значит, ваш нарком. — И подчеркнуто, с заметной чеканностью сказал Заломину: — Так что помогайте свинцовогорцам всячески. — Обернувшись и упористо, из-под темных бровей оглядев стоявших чуть в отдалении Ненашева и начальника Шахтстроя, перевел прямой взгляд на Куропавина. — Есть замысел… Товарищей, прибывших с вами, представите потом, а сейчас — к столу, рассказывайте! Хотя мы и получили вашу записку, расчеты к ней.

Стараясь быть точным и предельно кратким, Куропавин изложил смысл предложений, взглядывая иногда на спокойное и даже будто непроницаемое, удлиненно-бледное лицо наркома, оказавшегося напротив, через стол, и вместе подспудно Куропавина бередило: что-то замышляется здесь, ведь не зря же в приемной оказался Буханов? Да и оброненное как бы между прочим секретарем ЦК — «есть замысел» — обретало грозное значение, таило подвох. Возможно, возникшая тревога заставляла Куропавина быть собранным, кратким, — закончив, он взглянул на секретаря ЦК, однако не уловил в спокойном и открытом взгляде ответа на свой вопрос.

— Ну что, кажется, дельно, — сказал тот, как бы в удовольствии подвигавшись на стуле. — Докладывал товарищу Сталину — предложено вынести на Политбюро. Завтра и поставим ваш вопрос. Придется задержаться, товарищ Куропавин, — потребуется проект постановления подготовить. Так что устраивайтесь, в приемной по всем вопросам помогут.

Куропавин поднялся, полагая, что беседа исчерпана и, выходит, появление Буханова все же никак не связано с ними. Встали и Ненашев с начальником Шахтстроя Спекторовым.

— Не всё еще… — остановил движением руки секретарь ЦК.

Пройдя к дальнему концу стола, он нажал кнопку, и Куропавин, не оборачиваясь, понял, что в кабинет вошел Буханов. Возвращаясь вновь на свое место, секретарь ЦК сказал, должно быть, Буханову: «Проходите, проходите!»

— Ну вот, товарищ Куропавин, директор комбината… Надеюсь, виделись в приемной?

— Виделись, — сдержанно, чувствуя, как пережало горло, ответил Куропавин.

— Теперь представьте нам с наркомом ваших товарищей, в том числе и товарища Буханова… — И кивнул. Легкая, какая-то поощрительная веселость промелькнула в его глазах и загасла.

Лишь секундная скованность, даже ровно бы выветренность вступила в тело Куропавина, в голове возникло: «Не растекайся по древу… Коротко, самую суть! С Буханова и начни». Повернувшись, встретил теперь бурячно-взопрелое, рябившее от бисеринок пота лицо недавнего директора комбината и — странно — ощутил успокоенность.

— Буханов Алексей Фадеевич. — И с протяжкой спросил будто самого себя: — Что сказать? Неплохой человек, точнее можно и так — очень неплохой… — И отметил: секретарь ЦК понимающе кивнул. — Начальник Шахтстроя Спекторов Александр Ильич, тоже человек хороший и… организатор. Ненашев Дмитрий Николаевич, директор свинцового завода, — и руководитель дельный, и человек прочный, надежный. Вот, если коротко.

— Ясно! — с внутренними переливчатыми нотками подхватил секретарь ЦК, и Куропавин по этой интонации понял, что тот все уловил. Жестом руки секретарь ЦК предложил всем садиться, сел и сам. — А мы получили жалобу, товарищ Куропавин: зажимаешь руководителей, дохнуть самостоятельно не даешь. Товарищ Буханов, пожалуйста, давайте!

Краснота на лице Буханова как бы уплотнилась, взялась пунцовостью, и он в привычной суетливости поднялся, и Куропавин вдруг в непрошеной жалости, отодвинувшей то неудовольствие, точнее даже раздражение, вызванное неожиданной встречей с Бухановым, с участием подумал: «Уж хоть бы дельно сказал, выдержал бы…» Глаза Буханова вперились в стол.

— Имейте в виду, я как директор комбината не существовал. Стал с самого начала вроде инструктора у товарища Куропавина: утром докладываю, вечером докладываю о делах на комбинате. Никакой самостоятельности, будто в обручах зажат. Считаю такое положение ненормальным.

— Так. Понятно. Все у вас? — спросил секретарь ЦК, вскинув брови, изучающе-остро скосив взгляд, и, получив ответ: «Все», — сказал: — Садитесь! А что вы скажете, товарищ Спекторов?

Сухоликий, лысеющий, с рыжеватыми подпалинами на висках, Спекторов хриплым от прокуренности голосом сказал твердо:

— Считаю товарища Куропавина опытным и зрелым партийным работником. Умеет руководить! У нас, в Свинцовогорске, такого секретаря не помню, не знаю. Но… есть и зажимы, скажу прямо. — И Спекторов замолчал, открыто взглянул на собеседника.

— И у вас все? Так? — Секретарь ЦК улыбнулся, перевел взгляд с Ненашева, прочно, по-бергальски сидевшего за столом, на Куропавина. — Товарища Ненашева обойдем, не дадим слова: боюсь, вовсе хвалить секретаря станет, получится по басне о кукушке и петухе… — Он теперь рассмеялся весело, всем лицом. — Пусть уж лучше сам секретарь горкома скажет, что может, в свое оправдание!

У Куропавина тоже полегчало на душе: понял, что «атмосфера» всецело складывается в его пользу — ни Буханов, ни Спекторов ничего по существу не сказали, тем более худого или поразившего его, хотя примешивалась и грусть: «Все же, выходит, тебя не оценили до конца, считают «зажимщиком»! Добро бы один — Буханов, а то вон и Спекторов согласен».