Михаил Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Михаил Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Советская классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты
Автор:

Михаил Булгаков
Жанр:

Советская классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Михаил Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты краткое содержание

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Михаил Булгаков, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

«Белая гвардия» — не просто роман, но своеобразная «хроника времени» — хроника, увиденная через призму восприятия «детей страшных лет России». Трагедия издерганной дворянской семьи, задыхающейся в кровавом водовороте гражданской войны, под пером Булгакова обретает черты эпической трагедии всей русской интеллигенции — трагедии, отголоски которой доносятся до нас и теперь…

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Михаил Булгаков

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Guard her well, I pray you.'	Ты охрани ее.
At that moment even Talberg, who had never been a prey to sentimental feelings, recalled the dense black chords and the tattered pages of the age-old family copy of Faust.	Даже Тальбергу, которому не были свойственны никакие сентиментальные чувства, запомнились в этот миг и черные аккорды, и истрепанные страницы вечного Фауста.
Never again would Talberg hear the cavatina 'Oh God Almighty', never again hear Elena accompanying Shervinsky as he sang.	Эх, эх... Не придется больше услышать Тальбергу каватины про бога всесильного, не услышать, как Елена играет Шервинскому аккомпанемент!
But long after the Turbins and Talbergs have departed this life the keys will ring out again and Valentine will step up to the footlights, the aroma of perfume will waft from the boxes and at home beautiful women under the lamplight will play the music, because Faust, like the Shipwright of Saardam, is quite immortal.	Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом, потому что Фауст, как Саардамский Плотник, - совершенно бессмертен.
Talberg stood beside the piano as he said his piece.	Тальберг все рассказал тут же у пианино.
The brothers listened in polite silence, trying not to raise their eyebrows - the younger from pride, the elder from lack of courage.	Братья вежливо промолчали, стараясь не поднимать бровей. Младший из гордости, старший потому, что был человек-тряпка.
Talberg's voice shook.	Голос Тальберга дрогнул.
'You will look after Elena, won't you?' The upper layer of Talberg's eyes looked at them anxiously, pleadingly.	- Вы же Елену берегите, - глаза Тальберга в первом слое посмотрели просительно и тревожно.
He stuttered, glanced awkwardly at his pocket watch and said nervously: 'It's time to go.'	Он помялся, растерянно глянул на карманные часы и беспокойно сказал: - Пора.
Elena embraced her husband, hastily made a fumbling sign of the cross over him and kissed him.	Елена притянула к себе за шею мужа, перекрестила его торопливо и криво и поцеловала.
Talberg brushed his brothers-in-law on the cheek with his clipped, bristly moustache.	Тальберг уколол обоих братьев щетками черных подстриженных усов.
With a nervous glance through his wallet he checked the thick bundle of documents in it, re-counted the thinner wad of Ukrainian money and German marks; then smiling tensely he turned and went.	Тальберг, заглянув в бумажник, беспокойно проверил пачку документов, пересчитал в тощем отделении украинские бумажки и немецкие марки и, улыбаясь, напряженно улыбаясь и оборачиваясь, пошел.
The light went on in the lobby, there came the sound of his trunk bumping downstairs.	Дзинь... дзинь... в передней свет сверху, потом на лестнице громыханье чемодана.
Leaning over the banisters, the last thing that Elena saw was the sharp peak of his hood.	Елена свесилась с перил и в последний раз увидела острый хохол башлыка.
At one o'clock in the morning an armored train like a gray toad pulled out from Track 5, through the dark graveyards of rows of idle, empty freight cars, snorting and picking up speed as it spat hot sparks from its ash-pit and hooted like a wild beast.	В час ночи с пятого пути из тьмы, забитой кладбищами порожних товарных вагонов, с места взяв большую грохочущую скорость, пыша красным жаром поддувала, ушел серый, как жаба, бронепоезд и дико завыл.

Covering six miles in seven minutes it reached Post-Volynsk with a roar and a rattle and a flash of its lights, arousing a vague sense of hope and pride in the cadets and officers huddled in railroad cars or on guard duty. Without slowing down the armored train was switched off the main line and headed boldly away towards the German frontier.	Он пробежал восемь верст в семь минут, попал на Пост-Волынский, в гвалт, стук, грохот и фонари, не задерживаясь, по прыгающим стрелкам свернул с главной линии вбок и, возбуждая в душах обмерзших юнкеров и офицеров, скорчившихся в теплушках и в цепях у самого Поста, смутную надежду и гордость, смело, никого решительно не боясь, ушел к германской границе.
After it, ten minutes later, a passenger train with a colossal locomotive and dozens of brilliantly-lit windows passed through Post-Volynsk.	Следом за ним через десять минут прошел через Пост сияющий десятками окон пассажирский, с громадным паровозом.
Massive as obelisks and swathed to the eyes, German sentries flashed by on the platforms at the end of the cars, their black bayonets glinting.	Тумбовидные, массивные, запакованные до глаз часовые-немцы мелькнули на площадках, мелькнули их широкие черные штыки.
Hunched up from the cold and lit by rapid shafts of light from the windows, the switchmen watched as the long pullman cars rattled over the junction.	Стрелочники, давясь морозом, видели, как мотало на стыках длинные пульманы, окна бросали в стрелочников снопы.
Then everything vanished and the cadets were seized with envy, resentment and alarm.	Затем все исчезло, и души юнкеров наполнились завистью, злобой и тревогой.
'Ah, the swine . . .' a voice groaned from the switches as the blistering gust of a snowstorm lashed the railroad cars housing the cadets.	-У... с-с-волочь!.. - проныло где-то у стрелки, и на теплушки налетела жгучая вьюга.
That night Post was snowed up.	Заносило в эту ночь Пост.
In the third car back from the locomotive, in a compartment upholstered in checkered calico, smiling politely and ingratiatingly, Talberg sat opposite a German lieutenant and spoke German.	А в третьем от паровоза вагоне, в купе, крытом полосатыми чехлами, вежливо и заискивающе улыбаясь, сидел Тальберг против германского лейтенанта и говорил по-немецки.
'Oh, ja', drawled the fat lieutenant from time to time and chewed his cigar.	- O, ja, - тянул время от времени толстый лейтенант и пожевывал сигару.
When the lieutenant had fallen asleep, when all the compartment doors were shut and all that could be heard in the warm, brilliantly lit car was the monotonous click of the wheels, Talberg went out into the corridor, opened one of the pale-colored blinds with their transparent letters	Когда лейтенант заснул, двери во всех купе закрылись и в теплом и ослепительном вагоне настало монотонное дорожное бормотанье, Тальберг вышел в коридор, откинул бледную штору с прозрачными буквами
' S. - W.R.R.' and stared long into the darkness.	"Ю.-З. ж.д." и долго глядел в мрак.
Occasional sparks, snow flickered past, and in front the locomotive raced on and with a howl that was so sinister, so threatening that even Talberg was unpleasantly affected by it.	Там беспорядочно прыгали искры, прыгал снег, а впереди паровоз нес и завывал так грозно, так неприятно, что даже Тальберг расстроился.
Three	3
In the downstairs apartment at No. 13, which belonged to Vasily Lisovich, engineer and householder, absolute silence reigned at that hour of the night, a silence only occasionally dis-turbed by a mouse in the dining-room.	В этот ночной час в нижней квартире домохозяина, инженера Василия Ивановича Лисовича, была полная тишина, и только мышь в маленькой столовой нарушала ее по временам.

Busily and insistently the mouse gnawed and gnawed away at an old rind of cheese, cursing the meanness of the engineer's wife, Wanda Mikhailovna.	Мышь грызла и грызла, назойливо и деловито, в буфете старую корку сыра, проклиная скупость супруги инженера, Ванды Михайловны.
The object of this abuse, the bony and jealous Wanda, was sound asleep in the dark bedroom of their damp, chilly apartment.	Проклинаемая костлявая и ревнивая Ванда глубоко спала во тьме спаленки прохладной и сырой квартиры.
Lisovich himself was still awake and ensconced in his study, a draped, book-lined, over-furnished and consequently extremely cosy little room.	Сам же инженер бодрствовал и находился в своем тесно заставленном, занавешенном, набитом книгами и, вследствие этого, чрезвычайно уютном кабинетике.
The standard lamp, in the shape of an Egyptian queen and shaded in green flowered material, lit the room with a gentle mysterious glow; there was something mysterious, too, about the engineer himself in his deep leather armchair.	Стоячая лампа, изображающая египетскую царевну, прикрытую зеленым зонтиком с цветами, красила всю комнату нежно и таинственно, и сам инженер был таинствен в глубоком кожаном кресле.
The mystery and ambiguity of those uncertain times was expressed above all in the fact that the man in the armchair was not Vasily Lisovich at all, but Vasilisa	Тайна и двойственность зыбкого времени выражалась прежде всего в том, что был человек в кресле вовсе не Василий Иванович Лисович, а Василиса...
He, of course, called himself Lisovich, many of the people he met called him Vasily, but only to his face.	То есть сам-то он называл себя - Лисович, многие люди, с которыми он сталкивался, звали его Василием Ивановичем, но исключительно в упор.
Behind his back no one ever called him anything but Vasilisa.	За глаза же, в третьем лице, никто не называл инженера иначе, как Василиса.
This had come about because since January 1918, when the strangest things began happening in the City, the owner of No. 13 altered his distinctive signature, and from a vague fear of committing himself to some document that might be held against him in the future, instead of a bold	Случилось это потому, что домовладелец с января 1918 года, когда в городе начались уже совершенно явственно чудеса, сменил свой четкий почерк и вместо определенного
'V. Lisovich' he began signing his name on questionnaires, forms, certificates, orders and ration cards as	"В. Лисович", из страха перед какой-то будущей ответственностью, начал в анкетах, справках, удостоверениях, ордерах и карточках писать
'Vas.	"Вас.
Lis.'	Лис.".
On January 18th 1918, with a sugar ration card signed by Vasily Lisovich, instead of sugar Nikolka had received a terrible blow on his back from a stone on the Kreshchatik and had spat blood for two days. (A shell had burst right over the heads of some brave people standing in line for sugar.) When he reached home, clutching the wall and turning green, Nikolka had managed to smile so as not to alarm Elena. Then he had spat out a bowlful of blood and when Elena shrieked:	Николка, получив из рук Василия Ивановича сахарную карточку восемнадцатого января восемнадцатого года, вместо сахара получил страшный удар камнем в спину на Крещатике и два дня плевал кровью. (Снаряд лопнул как раз над сахарной очередью, состоящей из бесстрашных людей.) Придя домой, держась за стенки и зеленея, Николка все-таки улыбнулся, чтобы не испугать Елену, наплевал полный таз кровяных пятен и на вопль Елены:
' God - what's happened to you?' he replied:	-Господи! Что же это такое?! Ответил:
'It's Vasilisa's sugar, damn him!' After that he turned white and collapsed.	- Это Василисин сахар, черт бы его взял! - и после этого стал белым и рухнул на бок.