Михаил Булгаков - Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты

Beside that Shervinsky was loaded with an enormous bouquet, swathed in three layers of paper - roses for Elena, of course. Шервинский, кроме того, был нагружен громаднейшим букетом, наглухо запакованным в три слоя бумаги, - само собой понятно, розы Елене Васильевне. Karas gave him his news on the doorstep: he was back in artillery uniform. He had lost patience with studying at the university, which was pointless now anyway; everybody had to go and fight, and if Petlyura ever got into the City time spent at the university would be worse than useless. Карась тут же у подъезда сообщил новость: на погонах у него золотые пушки, - терпенья больше нет, всем нужно идти драться, потому что из занятий в университете все равно ни пса не выходит, а если Петлюра приползет в город - тем более не выйдет. It was everyone's duty to volunteer and the mortar regiment needed trained gunnery officers. Всем нужно идти, а артиллеристам непременно в мортирный дивизион. The commanding officer was Colonel Malyshev, the regiment was a fine one - all his friends from the university were in it. Командир - полковник Малышев, дивизион -замечательный: так и называется - студенческий. Karas was in despair because Myshlaevsky had gone off to join that crazy infantry detachment. Карась в отчаянии, что Мышлаевский ушел в эту дурацкую дружину. All that death-or-glory stuff was idiotic, and now where the hell was he? Глупо. Сгеройствовал, поспешил. И где он теперь, черт его знает. Maybe even killed at his post somewhere outside the City . . . Может быть, даже и убили под Городом... But Myshlaevsky was here - upstairs! Ан, Мышлаевский оказался здесь, наверху! At her mirror, with its frame of silver foliage, in the half-light of the bedroom the lovely Elena hastily powdered her face and emerged to accept her roses. Золотая Елена в полумраке спальни, перед овальной рамой в серебряных листьях, наскоро припудрила лицо и вышла принимать розы. Hurrah! Ур-ра! They were all here. Все здесь.

Karas' golden crossed cannon on his crumpled shoulder-straps and carefully pressed blue breeches.	Карасевы золотые пушки на смятых погонах были форменным ничтожеством рядом с бледными кавалерийскими погонами и синими выутюженными бриджами Шервинского.
A shameless spark of joy flashed in Shervinsky's little eyes at the news of Talberg's departure.	В наглых глазах маленького Шервинского мячиками запрыгала радость при известии об исчезновении Тальберга.
The little hussar immediately felt himself in excellent voice and the pink-lit sitting-room was filled with a positive hurricane of gorgeous sound as Shervinsky sang an epithalamion to the god Hymen - how he sang!	Маленький улан сразу почувствовал, что он, как никогда, в голосе, и розоватая гостиная наполнилась действительно чудовищным ураганом звуков, пел Шервинский эпиталаму богу Гименею, и как пел!
Shervinsky's voice was surely unique.	Да, пожалуй, все вздор на свете, кроме такого голоса, как у Шервинского.
Of course he was still an officer at present, there was this stupid war, the Bolsheviks, and Petlyura, and one had one's duty to do, but afterwards when everything was back to normal he would leave the army, in spite of all his influential connections in Petersburg -and they all knew what sort of connections those were (knowing laughter) - and ... he would go on the stage.	Конечно, сейчас штабы, эта дурацкая война, большевики, и Петлюра, и долг, но потом, когда все придет в норму, он бросает военную службу, несмотря на свои петербургские связи, вы знаете, какие у него связи - о-го-го... и на сцену.
He would sing at La Scala and at the Bolshoi in Moscow - as soon as they started hanging Bolsheviks from the lamp-posts in the square outside the theatre.	Петь он будет в La Scala и в Большом театре в Москве, когда большевиков повесят в Москве на фонарях на Театральной площади.
Once at Zhmerinka, Countess Lendrikov had fallen in love with him because when he had sung the Epithalamion, instead of C he had hit E and held it for five bars.	В него влюбилась в Жмеринке графиня Лендрикова, потому что, когда он пел эпиталаму, то вместо fa взял la и держал его пять тактов.
As he said 'five', Shervinsky lowered his head slightly and looked around in an embarrassed way, as though someone else had told the story instead of him.	Сказав - пять, Шервинский сам повесил немного голову и посмотрел кругом растерянно, как будто кто-то другой сообщил ему это, а не он сам.
'Mm'yes. Five bars.	- Тэк-с, пять.
Well, let's have supper.'	Ну ладно, идемте ужинать.
And now the room was hung with wispy pennants of smoke . . .	И вот знамена, дым...
'Where are these Senegalese troops? Come on, Shervinsky, you're at headquarters: tell us why they aren't here.	- И где же сенегальцев роты? отвечай, штабной, отвечай.
Lena, my dear, drink some more wine, do.	Леночка, пей вино, золотая, пей.
Everything will be all right.	Все будет благополучно.
He was right to go.	Он даже лучше сделал, что уехал.
He'll make his way to the Don and come back here with Denikin's army.'	Проберется на Дон и приедет сюда с деникинской армией.
'They're coming,' said Shervinsky in his twinkling voice, 'reinforcements are coming.	- Будут! - звякнул Шервинский, - будут.

I have some important news for you: today on the Kreshchatik I myself saw the Serbian billeting-officers and the day after tomorrow, in a couple of days' time at the latest, two Serbian regiments will arrive in the City.'	Позвольте сообщить важную новость: сегодня я сам видел на Крещатике сербских квартирьеров, и послезавтра, самое позднее, через два дня, в Город придут два сербских полка.
'Listen, are you sure?'	- Слушай, это верно?
Shervinsky went red in the face.	Шервинский стал бурым.
'Well, really.	-Гм, даже странно.
If I say I saw them myself, I consider that question somewhat out of place.'	Раз я говорю, что сам видел, вопрос этот мне кажется неуместным.
'That's all very well, but what good are two regiments?'	- Два полка-а... что два полка...
'Kindly allow me to finish what I was saying.	- Хорошо-с, тогда не угодно ли выслушать.
The prince himself was telling me today that troop-ships are already unloading in the port of Odessa: Greek troops and two divisions of Senegalese have arrived.	Сам князь мне говорил сегодня, что в одесском порту уже разгружаются транспорты: пришли греки и две дивизии сенегалов.
We only have to hold out on our own for a week - and then we can spit on the Germans.'	Стоит нам продержаться неделю, - и нам на немцев наплевать.
' Treacherous bastards.'	- Предатели!
'Well, if all that's true it won't be long before we catch Petlyura and hang him!	- Ну, если это верно, вот Петлюру тогда поймать да повесить!
String him up!'	Вот повесить!
' I'd like to shoot him with my own hands.'	- Своими руками застрелю.
' And strangle him too.	- Еще по глотку.
Your health, gentlemen.'	Ваше здоровье, господа офицеры!
Another drink. By now minds were getting fogged.	Раз - и окончательный туман! Туман, господа.
Having drunk three glasses Nikolka ran to his room for a handkerchief, and as he passed through the lobby (people act naturally when there's no one watching them) he collapsed against the hat-stand.	Николка, выпивший три бокала, бегал к себе за платком и в передней (когда никто не видит, можно быть самим собой) припал к вешалке.
There hung Shervinsky's curved sabre with its shiny gold hilt.	Кривая шашка Шервинского со сверкающей золотом рукоятью.
Present from a Persian prince.	Подарил персидский принц.
Damascus blade.	Клинок дамасский.
Except that no prince had given it to him and the blade was not from Damascus, butit was still a very fine and expensive one.	И принц не дарил, и клинок не дамасский, но верно - красивая и дорогая.
A grim Mauser in a strap-hung holster, beside it the blued-steel muzzle of Karas' Steyr automatic.	Мрачный маузер на ремнях в кобуре, Карасев "стейер" - вороненое дуло.
As Nikolka stumbled against the cold wood of the holster and fingered the murderous barrel of the Mauser he almost burst into tears with excitement.	Николка припал к холодному дереву кобуры, трогал пальцами хищный маузеров нос и чуть не заплакал от волнения.

He suddenly felt an urge to go out and fight, now, this minute, out on the snow-covered fields outside the City.	Захотелось драться сейчас же, сию минуту, там за Постом, на снежных полях.
He felt embarrassed and ashamed that here at home there was vodka to drink and warmth, while out there his fellow cadets were freezing in the dark, the snow and the blizzard.	Ведь стыдно! Неловко... Здесь водка и тепло, а там мрак, буран, вьюга, замерзают юнкера.
They must be crazy at headquarters - the detachments were not ready, the students not trained, no sign of the Senegalese yet and they were probably as black as a pair of boots . . .	Что же они думают там в штабах? Э, дружина еще не готова, студенты не обучены, а сингалезов все нет и нет, вероятно, они, как сапоги, черные...
Christ, that meant they'd freeze to death - after all, they were used to a hot climate, weren't they?	Но ведь они же здесь померзнут к свиньям? Они ведь привыкли к жаркому климату?
'As for your Hetman,' Alexei Turbin was shouting, 'I'd string him up the first of all!	- Я б вашего гетмана, - кричал старший Турбин, -повесил бы первым!
He's done nothing but insult us for the past six months.	Полгода он издевался над всеми нами.
Who was it who forbade us to form a loyalist Russian army in the Ukraine?	Кто запретил формирование русской армии?
The Hetman.	Гетман.
And now that things have gone from bad to worse, they've started to form a Russian army after all.	А теперь, когда ухватило кота поперек живота, так начали формировать русскую армию?
The enemy's practically in sight and now - now! - we have to rake up troops, form detachments, headquarters, - and in conditions of total disorder!	В двух шагах враг, а они дружины, штабы?
Christ, what lunacy!'	Смотрите, ой, смотрите!
' You're spreading panic', Karas said coolly.	- Панику сеешь, - сказал хладнокровно Карась.
Turbin lost his temper.	Турбин обозлился.
'Me?	-Я?
Spreading panic?	Панику?
You are simply shutting your eyes to the facts.	Вы меня просто понять не хотите.
I'm no panic-monger. I just want to get something off my chest.	Вовсе не панику, а я хочу вылить все, что у меня накипело на душе.
Panic?	Панику?
Don't worry.	Не беспокойся.
I've already decided to go and enrol in that Mortar Regiment of yours tomorrow, and if your Malyshev won't have me as a doctor I shall enlist in the ranks.	Завтра, я уже решил, я иду в этот самый дивизион, и если ваш Малышев не возьмет меня врачом, я пойду простым рядовым.
I'm fed up with the whole damn business!	Мне это осточертело!
It's not panic . . .' A piece of cucumber stuck in his throat, he began to cough furiously and to choke, and Nikolka started thumping him on the back.	Не панику, - кусок огурца застрял у него в горле, он бурно закашлялся и задохся, и Николка стал колотить его по спине.

'Well done!' Karas chimed in, beating the table. 'In the ranks hell - we'll fix you to be the regimental doctor.'	- Правильно! - скрепил Карась, стукнув по столу. -К черту рядовым - устроим врачом.
'Tomorrow we'll all go along together,' mumbled the drunken Myshlaevsky, 'all of us together.	- Завтра полезем все вместе, - бормотал пьяный Мышлаевский, - все вместе.
The whole of our class from the Alexander I High School.	Вся Александровская императорская гимназия.
Hurrah!'	Ура!
'He's a swine,' Turbin went on with hatred in his voice, 'why, he can't even speak Ukrainian properly himself!	- Сволочь он, - с ненавистью продолжал Турбин, -ведь он же сам не говорит на этом языке!
Hell - the day before yesterday I asked that bastard Kuritsky a question. Since last November, it seems, he's forgotten how to speak Russian.	А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года.
Changed his name, too, to make it sound Ukrainian . .	Был Курицкий, а стал Курицький...
Well, so I asked him-what's the Ukrainian for "cat"?	Так вот спрашиваю: как по-украински "кот"?
"Kit" he said.	Он отвечает "кит".
All right, I said, so what's the Ukrainian for "kit"?	Спрашиваю: "А как кит?"
That finished him. He just frowned and said nothing.	А он остановился, вытаращил глаза и молчит.
Now he doesn't say good-morning any longer.'	И теперь не кланяется.
Nikolka roared with laughter . . .	Николка с треском захохотал и сказал: - Слова "кит" у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты, а в России всего много. В Белом море киты есть...
'Mobilisation - huh', Turbin continued bitterly. 'A pity you couldn't have seen what was going on in the police stations yesterday.	- Мобилизация, - ядовито продолжал Турбин, -жалко, что вы не видели, что делалось вчера в участках.
All the black marketeers knew about the mobilisation three days before the decree was published.	Все валютчики знали о мобилизации за три дня до приказа.
How d'you like that?	Здорово?
And every one of them had a hernia or a patch on his lung, and any one of them who couldn't fake lung trouble simply vanished as if he'd fallen through a hole in the ground.	И у каждого грыжа, у всех верхушка правого легкого, а у кого нет верхушки, просто пропал, словно сквозь землю провалился.
And that, my friends, is a very bad sign.	Ну, а это, братцы, признак грозный.
If the word's going round all the cafes even before mobilisation is officially announced and every shirker has a chance to dodge it, then things are really bad.	Если уж в кофейнях шепчутся перед мобилизацией, и ни один не идет - дело швах!
Ah, the fool - if only he had allowed us to form units manned by Russian officers back in April, we could have taken Moscow by now.	О, каналья, каналья! Да ведь если бы с апреля месяца он начал бы формирование офицерских корпусов, мы бы взяли теперь Москву.

Don't you see? Here in the City alone he could have had a volunteer army of fifty thousand men-and what an army!	Поймите, что здесь, в Городе, он набрал бы пятидесятитысячную армию, и какую армию!
An elite, none but the very best, because all the officer-cadets, all the students and high school boys and all the officers - and there are thousands of them in the City - would have gladly joined up.	Отборную, лучшую, потому что все юнкера, все студенты, гимназисты, офицеры, а их тысячи в Городе, все пошли бы с дорогою душой.
Not only would we have chased Petlyura out of the Ukraine, but we would have reached Moscow by now and swatted Trotsky like a fly.	Не только Петлюры бы духу не было в Малороссии, но мы бы Троцкого прихлопнули в Москве, как муху.
Now would have been the time to attack Moscow - it seems they're reduced to eating cats.	Самый момент, ведь там, говорят, кошек жрут.
And Hetman Skoropodsky, the son of a bitch, could have saved Russia.'	Он бы, сукин сын, Россию спас.
Turbin's face was blotchy and the words flew out of his mouth in a thin spray of saliva.	Турбин покрылся пятнами, и слова у него вылетали изо рта с тонкими брызгами слюны.
His eyes burned.	Глаза горели.
'Hey, you shouldn't be a doctor - you should be the Minister of Defense, and that's a fact', said Karas.	-Ты... ты... тебе бы, знаешь, не врачом, а министром быть обороны, право, - заговорил Карась.
He was smiling ironically, but Turbin's speech had pleased him and excited him.	Он иронически улыбался, но речь Турбина ему нравилась и зажигала его.
'Alexei is indispensable at meetings, he's a real orator', said N'ikolka.	- Алексей на митинге незаменимый человек, оратор, - сказал Николка.
'Nikolka, I've told you twice already that you're not funny', his brother replied. 'Drink some wine instead of trying to be witty.'	- Николка, я тебе два раза уже говорил, что ты никакой остряк, - ответил ему Турбин, - пей-ка лучше вино.
'But you must realise,' said Karas, 'that the Germans would never have allowed the formation of a loyalist army - they're too afraid of it.'	- Ты пойми, - заговорил Карась, - что немцы не позволили бы формировать армию, они боятся ее.
'Wrong!' exclaimed Alexei sharply. 'All that was needed was someone with a good head on his shoulders and we could have always come to terms with the Hetman.	- Неправда! - тоненько выкликнул Турбин. -Нужно только иметь голову на плечах и всегда можно было бы столковаться с гетманом.
Then we should have made it clear to the Germans that we were no threat to them.	Нужно было бы немцам объяснить, что мы им не опасны.
That war is over, and we have lost it.	Конечно, война нами проиграна!
Now we have something much worse on our hands, much worse than the war, worse than the Germans, worse than anything on earth - and that is Trotsky.	У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем все на свете. У нас - Троцкий.
We should have said to the Germans - you need wheat and sugar, don't you?	Вот что нужно было сказать немцам: вам нужен сахар, хлеб? - Берите, лопайте, кормите солдат.
Right - take all you want and feed your troops.	Подавитесь, но только помогите.

Occupy the Ukraine if you like, only help us. Let us form our army - it will be to your advantage, we'll help you to keep order in the Ukraine and prevent these God-forsaken peasants of ours from catching the Moscow disease.	Дайте формироваться, ведь это вам же лучше, мы вам поможем удержать порядок на Украине, чтобы наши богоносцы не заболели московской болезнью.
If there were a Russian-manned army in the City now we would be insulated from Moscow by a wall of steel.	И будь сейчас русская армия в Городе, мы бы железной стеной были отгорожены от Москвы.
And as for Petlyura . . . k-khh ...' Turbin drew his finger expressively across his throat and was seized by a furious coughing fit.	А Петлюру... к-х... - Турбин яростно закашлялся.
' Stop!' Shervinsky stood up. 'Wait.	- Стой! - Шервинский встал. - Погоди.
I must speak in defense of the Hetman.	Я должен сказать в защиту гетмана.
I admit some mistakes were made, but the Hetman's plan was fundamentally correct.	Правда, ошибки были допущены, но план у гетмана был правильный.
He knows how to be diplomatic.	О, он дипломат.
First of all a Ukrainian state ... then the Hetman would have done exactly as you say - a Russian-manned army and no nonsense.	Край украинский... Впоследствии же гетман сделал бы именно так, как ты говоришь: русская армия, и никаких гвоздей.
And to prove that I'm right ...' - Shervinsky gestured solemnly toward the window - ' the Imperial tricolor flag is already flying over Vladimirskaya Street.'	Не угодно ли? - Шервинский торжественно указал куда-то рукой. - На Владимирской улице уже развеваются трехцветные флаги.
' Too late!'	- Опоздали с флагами!
'Well, yes, you may be right.	-Гм, да. Это верно.
It is rather late, but the Hetman is convinced that the mistake can be rectified.'	Несколько опоздали, но князь уверен, что ошибка поправима.
'I sincerely hope to God that it can', and Alexei Turbin crossed himself in the direction of the ikon of the Virgin in the corner of the room.	- Дай бог, искренне желаю, - и Турбин перекрестился на икону божией матери в углу.
'Now the plan was as follows,' Shervinsky announced solemnly. 'Once the war was over the Germans would have recovered, and turned to help us against the Bolsheviks.	- План же был таков, - звучно и торжественно выговорил Шервинский, - когда война кончилась бы, немцы оправились бы и оказали бы помощь в борьбе с большевиками.
Then when Moscow was captured, the Hetman would have laid the allegiance of the Ukraine at the feet of His Majesty the Emperor Nicholas II.'	Когда же Москва была бы занята, гетман торжественно положил бы Украину к стопам его императорского величества государя императора Николая Александровича.
At this remark a deathly silence fell on the room.	После этого сообщения в столовой наступило гробовое молчание.
Nikolka turned white with agony.	Николка горестно побелел.
'But the Emperor is dead', he whispered.	- Император убит, - прошептал он.
'What d'you mean - Nicholas II?' asked Alexei Turbin in astunned voice, and Myshlaevsky, swaying, squinted drunkenly into Shervinsky's glass.	- Какого Николая Александровича? - спросил ошеломленный Турбин, а Мышлаевский, качнувшись, искоса глянул в стакан к соседу.

Obviously Shervinsky had had one too many to keep his courage up.	Ясно: крепился, крепился и вот напился, как зонтик.
Leaning her head on one hand, Elena stared in horror at him.	Елена, положившая голову на ладони, в ужасе посмотрела на улана.
But Shervinsky was not particularly drunk. He raised his hand and said in a powerful voice:	Но Шервинский не был особенно пьян, он поднял руку и сказал мощно:
'Not so fast. Listen.	- Не спешите, а слушайте.
But I beg you, gentlemen, to remain silent until I've finished what I have to say.	Н-но, прошу господ офицеров (Николка покраснел и побледнел) молчать пока о том, что я сообщу.
I suppose you all know what happened when the Hetman's suite was presented to Kaiser Wilhelm?'	Ну-с, вам известно, что произошло во дворце императора Вильгельма, когда ему представлялась свита гетмана?
'We haven't the slightest idea', said Karas with interest.	- Никакого понятия не имеем, - с интересом сообщил Карась.
'Well, I know.'	- Ну-с, а мне известно.
' Huh!	-Тю!
He knows everything', sneered Myshlaevsky.	Ему все известно, - удивился Мышлаевский. - Ты ж не езди...
' Gentlemen!	-Господа!
Let him speak.'	Дайте же ему сказать.
'After the Kaiser had graciously spoken to the Hetman and his suite he said:	- После того, как император Вильгельм милостиво поговорил со свитой, он сказал:
"I shall now leave you, gentlemen; discussion of the future will be conducted with ..."	"Теперь я с вами прощаюсь, господа, а о дальнейшем с вами будет говорить..."
The drapes parted and into the hall came Tsar Nicholas II.	Портьера раздвинулась, и в зал вошел наш государь.
"Go back to the Ukraine, gentlemen," he said, "and raise your regiments.	Он сказал: "Поезжайте, господа офицеры, на Украину и формируйте ваши части.
When the moment comes I shall place myself in person at the head of the army and lead it on to the heart of Russia-to Moscow." With these words he broke down and wept.'	Когда же настанет момент, я лично стану во главе армии и поведу ее в сердце России - в Москву", -и прослезился.
Shervinsky beamed round at the whole company, tossed down a glass of wine in one gulp and grimaced.	Шервинский светло обвел глазами все общество, залпом глотнул стакан вина и зажмурился.
Ten eyes stared at him and silence reigned until he had sat down and eaten a slice of ham.	Десять глаз уставились на него, и молчание царствовало до тех пор, пока он не сел и не закусил ветчиной.
'See here . . . that's all a myth', said Alexei Turbin, frowning painfully. 'I've heard that story before.'	-Слушай... это легенда,- болезненно сморщившись, сказал Турбин. - Я уже слышал эту историю.
'They were all murdered,' said Myshlaevsky, 'the Tsar, the Tsarina and the heir.'	- Убиты все, - сказал Мышлаевский, - и государь, и государыня, и наследник.

Shervinsky glanced sideways towards the stove, took a deep breath and declared:	Шервинский покосился на печку, глубоко набрал воздуху и молвил:
' You're making a mistake if you believe that.	- Напрасно вы не верите.
The news of His Imperial Majesty's death . . .'	Известие о смерти его императорского величества...
'Is slightly exaggerated', said Myshlaevsky in a drunken attempt at wit.	- Несколько преувеличено,- спьяна сострил Мышлаевский.
Elena shivered indignantly and boomed out of the haze at him.	Елена возмущенно дрогнула и показалась из тумана.
'You should be ashamed at yourself, Viktor - you, an officer.'	- Витя, тебе стыдно. Ты офицер.
Myshlaevsky sank back into the mist.	Мышлаевский нырнул в туман.
'. . . was purposely invented by the Bolsheviks', Shervinsky went on.	- ...вымышлено самими же большевиками.
'The Emperor succeeded in escaping with the aid of his faithful tutor . . . er, sorry, of the Tsarevich's tutor, Monsieur Gilliard and several officers, who conveyed him to er, to Asia.	Государю удалось спастись при помощи его верного гувернера... то есть, виноват, гувернера наследника, мосье Жильяра и нескольких офицеров, которые вывезли его... э... в Азию.
From there they reached Singapore and thence by sea to Europe.	Оттуда они проехали в Сингапур и морем в Европу.
Now the Emperor is the guest of Kaiser Wilhelm.'	И вот государь ныне находится в гостях у императора Вильгельма.
'But wasn't the Kaiser thrown out too?' Karas enquired.	- Да ведь Вильгельма же тоже выкинули? - начал Карась.
'They are both in Denmark, with Her Majesty the Empress-Dowager Maria Fyodorovna, who is a Danish princess by birth.	- Они оба в гостях в Дании, с ними же и августейшая мать государя, Мария Федоровна.
If you don't believe me, I may tell you that I was personally told this news by the Hetman himself.'	Если ж вы мне не верите, то вот-с: сообщил мне это лично сам князь.
Nikolka groaned inwardly, his soul racked with doubt and confusion.	Николкина душа стонала, полная смятения.
He wanted to believe it.	Ему хотелось верить.
'Then if it's true,' he suddenly burst out, jumping to his feet and wiping the sweat from his brow, 'I propose a toast: to the health of His Imperial Majesty!' His glass flashed, the cut-crystal arrows on its side piercing the German white wine.	- Если это так, - вдруг восторженно заговорил он и вскочил, вытирая пот со лба, - я предлагаю тост: здоровье его императорского величества! - Он блеснул стаканом, и золотые граненые стрелы пронзили германское белое вино.
Spurs clinked against chair-legs.	Шпоры загремели о стулья.
Swaying, Myshlaevsky stood up and clutched the table.	Мышлаевский поднялся, качаясь и держась за стол.
Elena stood up.	Елена встала.
Her crescent braid of golden hair had unwound itself and her hair hung down beside her temples.	Золотой серп ее развился, и пряди обвисли на висках.

'I don't care - even if he is dead', she cried, hoarse with misery. 'What does it matter now?	- Пусть! Пусть! Пусть даже убит, - надломленно и хрипло крикнула она. - Все равно.
I'll drink to him.'	Я пью. Я пью.
'He can never, never be forgiven for his abdication at Dno Station.	- Ему никогда, никогда не простится его отречение на станции Дно.
Never.	Никогда.
But we have learned by bitter experience now, and we know that only the monarchy can save Russia.	Но все равно, мы теперь научены горьким опытом и знаем, что спасти Россию может только монархия.
Therefore if the Tsar is dead - long live the Tsar!' shouted Alexei and raised his glass.	Поэтому, если император мертв, да здравствует император! - Турбин крикнул и поднял стакан.
' Hurrah!	- Ур-ра!
Hur-rah!	Ур-ра!
Hur-ra-ah!' The threefold cry roared across the dining-room.	Ур-ра-а!! - трижды в грохоте пронеслось по столовой.
Downstairs Vasilisa leaped up in a cold sweat.	Василиса вскочил внизу в холодном поту.
Suddenly weakened, he gave a piercing shriek and woke up his wife Wanda.	Со сна он завопил истошным голосом и разбудил Ванду Михайловну.
'My God, oh my God . . ' Wanda mumbled, clutching his nightshirt.	-Боже мой... бо... бо... - бормотала Ванда, цепляясь за его сорочку.
'What the hell's going on?	- Что же это такое?
At three o'clock in the morning!' the weeping Vasilisa shrieked at the black ceiling. 'This time I really am going to lodge a complaint!'	Три часа ночи! - завопил, плача, Василиса, адресуясь к черному потолку. - Я жаловаться наконец буду!
Wanda groaned.	Ванда захныкала.
Suddenly they both went rigid.	И вдруг оба окаменели.
Quite clearly, seeping down through the ceiling, came a thick, greasy wave of sound, dominated by a powerful baritone resonant as a bell:	Сверху явственно, просачиваясь сквозь потолок, выплывала густая масляная волна и над ней главенствовал мощный, как колокол, звенящий баритон:
'. . . God Save His Majesty, Tsar of all Russia . . .'	...си-ильный, де-ержавный царр-ствуй на славу...
Vasilisa's heart stopped and even his feet broke out into a cold sweat.	Сердце у Василисы остановилось, и вспотели цыганским потом даже ноги.
Feeling as if his tongue had turned to felt, he burbled:	Суконно шевеля языком, он забормотал:
'No ... it can't be . . . they're insane .. .	- Нет... они, того, душевнобольные...
They'll get us into such trouble that we'll never come out of it alive.	Ведь они нас под такую беду могут подвести, что не расхлебаешь.
The old anthem is illegal now!	Ведь гимн же запрещен!
Christ, what are they doing?	Боже ты мой, что же они делают?
They can be heard out on the street, for God's sake!'	На улице-то, на улице слышно!!

Wanda had already slumped back like a stone and had fallen asleep again, but Vasilisa could not bring himself to lie down until the last chord had faded away upstairs amid a confused babble of shouts.	Но Ванда уже свалилась как камень и опять заснула. Василиса же лег лишь тогда, когда последний аккорд расплылся наверху в смутном грохоте и вскрикиваньях.
'Russia acknowledges only one Orthodox faith and one Tsar!' shouted Myshlaevsky, swaying.	- На Руси возможно только одно: вера православная, власть самодержавная! -покачиваясь, кричал Мышлаевский.
' Right!'	- Верно!
'Week ago ... at the theater . . . went to see Paul the First', Myshlaevsky mumbled thickly, 'and when the actor said those words I couldn't keep quiet and I shouted out	-Я... был на "Павле Первом"... неделю тому назад... - заплетаясь, бормотал Мышлаевский - и когда артист произнес эти слова, я не выдержал и крикнул:
"Right!" - and d'you know what? Everyone clapped.	"Верр-но!" - и что ж вы думаете, кругом зааплодировали.
All except some swine in the upper circle who yelled	И только какая-то сволочь в ярусе крикнула:
"Idiot!" '	"Идиот!"
'Damned Yids', growled Karas, now almost equally drunk.	- Жи-ды, - мрачно крикнул опьяневший Карась.
A thickening haze enveloped them all . . .	Туман. Туман. Туман.
Tonk-tank . . . tonk-tank . . . they had passed the point when there was any longer any sense in drinking more vodka, even wine; the only remaining stage was stupor or nausea.	Тонк-танк... тонк-танк... Уже водку пить немыслимо, уже вино пить немыслимо, идет в душу и обратно возвращается.
In the narrow little lavatory, where the lamp jerked and danced from the ceiling as though bewitched, everything went blurred and spun round and round.	В узком ущелье маленькой уборной, где лампа прыгала и плясала на потолке, как заколдованная, все мутилось и ходило ходуном.
Pale and miserable, Myshlaevsky retched violently.	Бледного, замученного Мышлаевского тяжко рвало.
Alexei Turbin, drunk himself, looking terrible with a twitching nerve on his cheek, his hair plastered damply over his forehead, supported Myshlaevsky.	Турбин, сам пьяный, страшный, с дергающейся щекой, со слипшимися на лбу волосами, поддерживал Мышлаевского.
' Ah-aakh	- А-а...
Finally Myshlaevsky leaned back from the bowl with a groan, tried painfully to focus his eyes and clung to Alexei's arms like a limp sack.	Тот, наконец, со стоном откинулся от раковины, мучительно завел угасающие глаза и обвис на руках у Турбина, как вытряхнутый мешок.
'Ni-kolka!' Someone's voice boomed out through the fog and black spots, and it took Alexei several seconds to realise that the voice was his own. 'Nikolka!' he repeated.	- Ни-колка, - прозвучал в дыму и черных полосах чей-то голос, и только через несколько секунд Турбин понял, что этот голос его собственный. -Ни-колка! - повторил он.
A white lavatory wall swung open and turned green.	Белая стенка уборной качнулась и превратилась в зеленую.
' God, how sickening, how disgusting.	"Боже-е, боже-е, как тошно и противно.
I swear I'll never mix vodka and wine again.	Не буду, клянусь, никогда мешать водку с вином".
Nikol . . .'	Никол...

'Ah-ah', Myshlaevsky groaned hoarsely and sat down on the floor.	- А-а, - хрипел Мышлаевский, оседая к полу.
A black crack widened and through it appeared Nikolka's head and chevron.	Черная щель расширилась, и в ней появилась Николкина голова и шеврон.
'Nikol. . . help me to get him up.	- Никол... помоги, бери его.
There, pick him up like this, under his arm.'	Бери так, под руку.
'Poor fellow', muttered Nikolka shaking his head sympathetically and straining himself to pick up his friend.	-Ц... ц... ц... Эх, эх, - жалостливо качая головой, бормотал Николка и напрягался.
The half-lifeless body slithered around, twitching legs slid in every direction and the lolling head hung like a puppet's on a string.	Полумертвое тело моталось, ноги, шаркая, разъезжались в разные стороны, как на нитке, висела убитая голова.
Tonk-tank went the clock, as it fell off the wall and jumped back into place again.	Тонк-танк. Часы ползли со стены и опять на нее садились.
Bunches of flowers danced a jig in the vase.	Букетиками плясали цветики на чашках.
Elena's face was flushed with red patches and a lock of hair dangled over her right eyebrow.	Лицо Елены горело пятнами, и прядь волос танцевала над правой бровью.
'That's right.	- Так.
Now put him to bed.'	Клади его.
' At least wrap him in a bathrobe.	- Хоть халат-то запахни ему.
He's indecent like that with me around.	Ведь неудобно, я тут.
You damned fools - you can't hold your drink.	Проклятые черти. Пить не умеете.
Viktor!	Витька!
Viktor!	Витька!
What's the matter with you?	Что с тобой?
Vik . . .'	Вить...
' Shut up, Elena.	- Брось.
You're no help.	Не поможет, Николушка, слушай.
Listen, Nikolka, in my study . . . there's a medicine bottle ... it says "Liquor ammonii", you can tell because the corner of the label's torn off . . . anyway, you can't mistake the smell of sal ammoniac.'	В кабинете у меня... на полке склянка, написано Liquor ammonii, а угол оборван к чертям, видишь ли... нашатырным спиртом пахнет.
' Yes, right away . . .'	- Сейчас... сейчас...
'You, a doctor - you ought to be ashamed of yourself, Alexei. ..'	Эх-эх. - И ты, доктор, хорош...
' All right, I know . . .'	- Ну, ладно, ладно.
'What?	-Что?
Has his pulse stopped?'	Пульса нету?
'No, he's just passed out.'	- Нет, вздор, отойдет.
'Basin!'	- Таз! Таз! - Таз извольте.

'Ah-aah	- А-а-а...
' Christ!'	- Эх вы!
Violent reek of ammonia.	Резко бьет нашатырный отчаянный спирт.
Karas and Elena held Myshlaevsky's mouth open.	Карась и Елена раскрывали рот Мышлаевскому.
Nikolka supported him while Alexei twice poured white cloudy liquid into his mouth.	Николка поддерживал его, и два раза Турбин лил ему в рот помутившуюся белую воду.
' Aah . . . ugh . . . urkhh . . .'	-А... хрр... у-ух... Тьф... фэ...
' The snow . . .'	- Снегу, снегу...
' God almighty.	- Господи боже мой.
Can't be helped, though. Only way to do it . . .'	Ведь это нужно ж так...
On his forehead lay a wet cloth dripping water, below it the swivelling, bloodshot whites of his eyes under half-closed lids, bluish shadows around the sharpened nose.	Мокрая тряпка лежала на лбу, с нее стекали на простыни капли, под тряпкой виднелись закатившиеся под набрякшие веки воспаленные белки глаз, и синеватые тени лежали у обострившегося носа.
For an anxious quarter of an hour, bumping each other with their elbows, they strove with the vanquished officer until he opened his eyes and croaked:	С четверть часа, толкая друг друга локтями, суетясь, возились с побежденным офицером, пока он не открыл глаза и не прохрипел:
' Aah ... let me go . . .'	- Ах... пусти...
'Right. That's better. He can stay and sleep here.'	- Тэк-с, ну ладно, пусть здесь и спит.
Lights went on in all the rooms and beds were quickly made up.	Во всех комнатах загорелись огни, ходили, приготовляя постели.
'Leonid, you'd better sleep in here, next to Nikolka's room.'	- Леонид Юрьевич, вы тут ляжете, у Николки.
' Very well.'	- Слушаюсь.
Copper-red in the face but cheerful, Shervinsky clicked his spurs and, bowing, showed the parting in his hair.	Шервинский, медно-красный, но бодрящийся, щелкнул шпорами и, поклонившись, показал пробор.
Elena's white hands fluttered over the pillows as she arranged them on the divan.	Белые руки Елены замелькали над подушками на диване.
'Please don't bother ... I can make up the bed myself.' 'Nonsense.	- Не затрудняйтесь... я сам. - Отойдите вы.
Stop tugging at that pillow - I don't need your help.'	Чего подушку за ухо тянете? Ваша помощь не нужна.
'Please let me kiss your hand ...'	- Позвольте ручку поцеловать...
' What for?'	- По какому поводу?
' Gratitude for all your trouble.'	- В благодарность за хлопоты.
'I can manage without hand-kissing for the moment . .	- Обойдется пока...
Nikolka, you're sleeping in your own bed.	Николка, ты у себя на кровати.

Well, how is he?'	Ну, как он?
'He's all right, sleeping it off.'	- Ничего, отошел, проспится.
Two camp beds were made up in the room leading to Nikolka's, behind two back-to-back bookcases.	Белым застелили два ложа и в комнате, предшествующей Николкиной. За двумя тесно сдвинутыми шкафами, полными книг.
In Professor Turbin's family the room was known as the library. #	Так и называлась комната в семье профессора -книжная.
As the lights went out in the library, in Nikolka's room and in the dining-room, a dark red streak of light crawled out of Elena's bedroom and into the dining-room through a narrow crack in the door.	И погасли огни, погасли в книжной, в Николкиной, в столовой. Сквозь узенькую щель, между полотнищами портьеры в столовую вылезла темно-красная полоска из спальни Елены.
The light pained her, so she had draped her bedside lamp with a dark red theater-cloak.	Свет ее томил, поэтому на лампочку, стоящую на тумбе у кровати, надела она темно-красный театральный капор.
Once Elena used to drive to an evening at the theater in that cloak, once when her arms, her furs and her lips had smelled of perfume, her face had been delicately powdered - and when under the hood of her cloak Elena had looked like Liza in The Queen of Spades.	Когда-то в этом капоре Елена ездила в театр вечером, когда от рук и меха и губ пахло духами, а лицо было тонко и нежно напудрено и из коробки капора глядела Елена, как Лиза глядит из "Пиковой Дамы".
But in the past year the cloak had turned threadbare with uncanny rapidity, the folds grown creased and stained and the ribbons shabby.	Но капор обветшал, быстро и странно, в один последний год, и сборки осеклись и потускнели, и потерлись ленты.
Still looking like Liza in The Queen of Spades, auburn-haired Elena now sat on the turned-down edge of her bed in a neglige, her hands folded in her lap.	Как Лиза "Пиковой Дамы", рыжеватая Елена, свесив руки на колени, сидела на приготовленной кровати в капоте.
Her bare feet were buried deep in the fur of a well-worn old bearskin rug.	Ноги ее были босы, погружены в старенькую, вытертую медвежью шкуру.
Her brief intoxication had gone completely, and now deep sadness enveloped her like a black cloak.	Недолговечный хмель ушел совсем, и черная, громадная печаль одевала Еленину голову, как капор.
From the next room, muffled by the bookshelf that had been placed across the closed door, came the faint whistle of Nikolka's breathing and Shervinsky's bold, confident snore.	Из соседней комнаты, глухо, сквозь дверь, задвинутую шкафом, доносился тонкий свист Николки и жизненный, бодрый храп Шервинского.
Dead silence from Mysh-Iaevsky and Karas in the library.	Из книжной молчание мертвенного Мышлаевского и Карася.
Alone, with the light shining on her nightgown and on the two black, blank windows, Elena talked to herself without constraint, sometimes half-aloud, sometimes whispering with lips that scarcely moved.	Елена была одна и поэтому не сдерживала себя и беседовала то вполголоса, то молча, едва шевеля губами, с капором, налитым светом, и с черными двумя пятнами окон.
' He's gone . . .'	- Уехал...
Muttering, she screwed up her dry eyes reflectively.	Она пробормотала, сощурила сухие глаза и задумалась.
She could not understand her own thoughts.	Мысли ее были непонятны ей самой.
He had gone, and at a time like this.	Уехал, и в такую минуту.

But then he was an extremely level-headed man and he had done the right thing by leaving ...	Но позвольте, он очень резонный человек и очень хорошо сделал, что уехал...
It was surely for the best.	Ведь это же к лучшему...
'But at a time like this . . .' Elena whispered, and sighed deeply.	-Но в такую минуту...- бормотала Елена и глубоко вздохнула.
'What sort of man is he?' In her way she had loved him and even grown attached to him.	- Что за такой человек? - Как будто бы она его полюбила и даже привязалась к нему.
Now in the solitude of this room, beside these black windows, so funereal, she suddenly felt an overwhelming sense of depression.	И вот сейчас чрезвычайная тоска в одиночестве комнаты, у этих окон, которые сегодня кажутся гробовыми.
Yet neither at this moment, nor for the whole eighteen months that she had lived with this man had there been in her heart of hearts that essential feeling without which no marriage can survive - not even such a brilliant match as theirs, between the beautiful, red-haired, golden Elena and a career officer of the general staff, a marriage with theater-cloaks, with perfume and spurs, unencumbered by children.	Но ни сейчас, ни все время - полтора года, - что прожила с этим человеком, и не было в душе самого главного, без чего не может существовать ни в коем случае даже такой блестящий брак между красивой, рыжей, золотой Еленой и генерального штаба карьеристом, брак с капорами, с духами, со шпорами, и облегченный, без детей.
Married to a sensible, careful Baltic German of the general staff.	Брак с генерально-штабным, осторожным прибалтийским человеком.
And yet -what was he really like?	И что это за человек?
What was that vital ingredient, whose lack had created the emptiness in the depth of Elena's soul?	Чего же это такого нет главного, без чего пуста моя душа?
'I know, I know what it is', said Elena to herself aloud. 'There's no respect.	- Знаю я, знаю, - сама сказала себе Елена, -уважения нет.
Do you realise, Sergei? I have never felt any respect for you', she announced meaningfully to her cloak, raising an admonitory finger.	Знаешь, Сережа, нет у меня к тебе уважения, -значительно сказала она красному капору и подняла палец.
She was immediately appalled at her loneliness, and longed for him to be there at that moment.	И сама ужаснувшись тому, что сказала, ужаснулась своему одиночеству, захотела, чтобы он тут был сию минуту. Без уважения, без этого главного, но чтобы был в эту трудную минуту здесь.
He had gone.	Уехал.
And her brothers had kissed him goodbye.	И братья поцеловались.
Did they really have to do that?	Неужели же так нужно?
But for God's sake, what am I saying?	Хотя позволь-ка, что ж я говорю?
What else should they have done?	А что бы они сделали?
Held back?	Удерживать его?
Of course not.	Да ни за что.
Well, maybe it was better that he shouldn't be here at such a difficult time and he was better gone, but they couldn't have refused to wish him Godspeed.	Да пусть лучше в такую трудную минуту его и нет, и не надо, но только не удерживать.
Of course not.	Да ни за что.

Let him go.	Пусть едет.
The fact was that although they had gone through the motions of embracing him, in the depth of their hearts they hated him.	Поцеловаться-то они поцеловались, но ведь в глубине души они его ненавидят.
God, yes-they did.	Ей-богу.
All this time you've been lying to yourself and yet when you stop to think for a moment, it's obvious -they hate him.	Так вот все лжешь себе, лжешь, а как задумаешься, - все ясно - ненавидят.
Nikolka still has some remnants of kindness and generosity toward him, but Alexei . . .	Николка, тот еще добрее, а вот старший...
And yet that's not quite true either.	Хотя нет.
Alexei is kind at heart too, yet he somehow hates him more.	Алеша тоже добрый, но как-то он больше ненавидит.
Oh my God, what am I saying?	Господи, что же это я думаю?
Sergei, what am I saying about you?	Сережа, что это я о тебе думаю?
Suddenly we're cut off . . .	А вдруг отрежут...
He's gone and here am I . . .	Он там останется, я здесь...
'My husband,' she said with a sigh, and began to unbutton her neglige, 'my husband . . .'	- Мой муж, - сказала она, вздохнувши, и начала расстегивать капотик. - Мой муж...
Red and glowing, her cloak listened intently, then asked:	Капор с интересом слушал, и щеки его осветились жирным красным светом. Спрашивал:
'But what sort of a man is your husband?' #	- А что за человек твой муж?
'He's a swine, and nothing more!' said Alexei Turbin to himself, alone in his room across the lobby from Elena.	- Мерзавец он. Больше ничего! - сам себе сказал Турбин, в одиночестве через комнату и переднюю от Елены.
He had divined what she was thinking and it infuriated him. 'He's a swine - and I'm a weakling.	Мысли Елены передались ему и жгли его уже много минут. - Мерзавец, а я, действительно, тряпка.
Kicking him out might have been going too far, but I should at least have turned my back on him.	Если уж не выгнал его, то по крайней мере, нужно было молча уйти.
To hell with him.	Поезжай к чертям.
And it's not because he left Elena at a time like this that he's a swine, that has really very little to do with it - no, it's because of something quite different.	Не потому даже мерзавец, что бросил Елену в такую минуту, это, в конце концов, мелочь, вздор, а совсем по-другому.
But what, exactly?	Но вот почему?
It's only too clear, of course.	А черт, да понятен он мне совершенно.
He's a wax dummy without the slightest conception of decency!	О, чертова кукла, лишенная малейшего понятия о чести!
Whatever he says, he talks like a senseless fathead -and he's a graduate of the military academy, who are supposed to be the elite of Russia . . .'	Все, что ни говорит, говорит, как бесструнная балалайка, и это офицер русской военной академии. Это лучшее, что должно было быть в России...

Silence in the apartment.	Квартира молчала.
The streak of light from Elena's room was extinguished.	Полоска, выпадавшая из спальни Елены, потухла.
She fell asleep and her thoughts faded away, but for a long time Alexei Turbin sat unhappily at the little writing desk in his little room.	Она заснула, и мысли ее потухли, но Турбин еще долго мучился у себя в маленькой комнате, у маленького письменного стола.
The vodka and the hock had violently disagreed with him.	Водка и германское вино удружили ему плохо.
He sat looking with red-rimmed eyes at a page of the first book he happened to pick up and tried to read, his mind always flicking senselessly back to the same line:	Он сидел и воспаленными глазами глядел в страницу первой попавшейся ему книги и вычитывал, бессмысленно возвращаясь к одному и тому же:
'Honor is to a Russian but a useless burden . . .'	Русскому человеку честь - одно только лишнее бремя...
It was almost morning when he undressed and fell asleep. He dreamed of a nasty little man in baggy check pants who said with a sneer:	Только под утро он разделся и уснул, и вот во сне явился к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:
' Better not sit on a hedgehog if you're naked!	- Голым профилем на ежа не сядешь?..
Holy Russia is a wooden country, poor and . . . dangerous, and to a Russian honor is nothing but a useless burden.'	Святая Русь - страна деревянная, нищая и... опасная, а русскому человеку честь - только лишнее бремя.
'Get out!' shouted Turbin in his dream. 'You filthy little rat-I'll get you!' In his dream Alexei sleepily fumbled in his desk drawer for an automatic, found it, tried to shoot the horrible little man, chased after him and the dream dissolved.	- Ах ты! - вскричал во сне Турбин, - г-гадина, да я тебя. - Турбин во сне полез в ящик стола доставать браунинг, сонный, достал, хотел выстрелить в кошмар, погнался за ним, и кошмар пропал.
For a couple of hours he fell into a deep, black, dreamless sleep and when a pale delicate light began to dawn outside the windows of his room that opened on to the verandah, Alexei began to dream about the City.	Часа два тек мутный, черный, без сновидений сон, а когда уже начало светать бледно и нежно за окнами комнаты, выходящей на застекленную веранду, Турбину стал сниться Город.
Four	4
Beautiful in the frost and mist-covered hills above the Dnieper, the life of the City hummed and steamed like a many-layered honeycomb.	Как многоярусные соты, дымился и шумел и жил Город. Прекрасный в морозе и тумане на горах, над Днепром.
All day long smoke spiralled in ribbons up to the sky from innumerable chimney-pots.	Целыми днями винтами шел из бесчисленных труб дым к небу.
A haze floated over the streets, the packed snow creaked underfoot, houses towered to five, six and even seven storeys.	Улицы курились дымкой, и скрипел сбитый гигантский снег. И в пять, и в шесть, и в семь этажей громоздились дома.
By day their windows were black, while at night they shone in rows against the deep, dark blue sky.	Днем их окна были черны, а ночью горели рядами в темно-синей выси.
As far as the eye could see, like strings of precious stones, hung the rows of electric globes suspended high from the elegant curlicues of tall lamp-posts.	Цепочками, сколько хватало глаз, как драгоценные камни, сияли электрические шары, высоко подвешенные на закорючках серых длинных столбов.

By day the streetcars rolled by with a steady, comfortable rumble, with their yellow straw-stuffed seats of handsome foreign design.	Днем с приятным ровным гудением бегали трамваи с желтыми соломенными пухлыми сиденьями, по образцу заграничных.
Shouting as they went cabmen drove from hill to hill and fur collars of sable and silver fox gave beauty and mystery to women's faces.	Со ската на скат, покрикивая, ехали извозчики, и темные воротники - мех серебристый и черный -делали женские лица загадочными и красивыми.
The gardens lay silent and peaceful, weighed down with white virgin snow.	Сады стояли безмолвные и спокойные, отягченные белым, нетронутым снегом.
And there were more gardens in the City than any other city in the world.	И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира.
They sprawled everywhere, with their avenues of chestnuts, their terraces of maples and limes.	Они раскинулись повсюду огромными пятнами, с аллеями, каштанами, оврагами, кленами и липами.
The beautiful hills rising above the Dnieper were made even lovelier by gardens that rose terrace-wise, spreading, at times flaming into colour like a million sunspots, at others basking in the perpetual gentle twilight of the Imperial Gardens, the terrifying drop over the escarpment quite unprotected by the ancient, rotting black beams of the parapet.	Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и, уступами поднимаясь, расширяясь, порою пестря миллионами солнечных пятен, порою в нежных сумерках царствовал вечный Царский сад. Старые сгнившие черные балки парапета не преграждали пути прямо к обрывам на страшной высоте.
The sheer hillsides, lashed by snowstorms, fell away to the distant terraces below which in turn spread further and wider, merging into the tree-lined embankments that curved along the bank of the great river. Away and away wound the dark river like a ribbon of forged steel, into the haze, further than the eye could see even from the City's highest eminence, on to the Dnieper Rapids, to the Zaporozhian Sech, to the Chersonese, to the far distant sea.	Отвесные стены, заметенные вьюгою, падали на нижние далекие террасы, а те расходились все дальше и шире, переходили в береговые рощи, над шоссе, вьющимся по берегу великой реки, и темная, скованная лента уходила туда, в дымку, куда даже с городских высот не хватает человеческих глаз, где седые пороги, Запорожская Сечь, и Херсонес, и дальнее море.
In winter, more than in any other city in the world, quiet fell over the streets and alleyways of the two halves of the City - the Upper City on the hilltops and the Lower City spread along the curve of the frozen Dnieper - and the City's mechanical roar retreated inside the stone buildings, grew muffled and sank to a low hum.	Зимою, как ни в одном городе мира, упадал покой на улицах и переулках и верхнего Города, на горах, и Города нижнего, раскинувшегося в излучине замерзшего Днепра, и весь машинный гул уходил внутрь каменных зданий, смягчался и ворчал довольно глухо.
All the City's energy, stored up during a summer of sunshine and thunderstorms, was expended in light.	Вся энергия Города, накопленная за солнечное и грозовое лето, выливалась в свете.
From four o'clock in the afternoon light would start to burn in the windows of the houses, in the round electric globes, in the gas street-lamps, in the illuminated house-numbers and in the vast windows of electric power-stations, turning people's thoughts towards the terrifying prospect of man's electric-powered future, those great windows through which could be glimpsed the machines whose desperate, ceaselessly revolving wheels shook the earth to its very core.	Свет с четырех часов дня начинал загораться в окнах домов, в круглых электрических шарах, в газовых фонарях, в фонарях домовых, с огненными номерами, и в стеклянных сплошных окнах электрических станций, наводящих на мысль о страшном и суетном электрическом будущем человечества, в их сплошных окнах, где были видны неустанно мотающие свои отчаянные колеса машины, до корня расшатывающие самое основание земли.
All night long the City shone, glittered and danced with light until morning, when the lights went out and the City cloaked itself once more in smoke and mist.	Играл светом и переливался, светился и танцевал и мерцал Г ород по ночам до самого утра, а утром угасал, одевался дымом и туманом.

But the brightest light of all was the white cross held by the gigantic statue of St Vladimir atop Vladimir Hill. It could be seen from far, far away and often in summer, in thick black mist, amid the osier-beds and tortuous meanders of the age-old river, the boatmen would see it and by its light would steer their way to the City and its wharves.	Но лучше всего сверкал электрический белый крест в руках громаднейшего Владимира на Владимирской горке, и был он виден далеко, и часто летом, в черной мгле, в путаных заводях и изгибах старика-реки, из ивняка, лодки видели его и находили по его свету водяной путь на Г ород, к его пристаням.
In winter the cross would glow through the dense black clouds, a frozen unmoving landmark towering above the gently sloping expanse of the eastern bank, whence two vast bridges were flung across the river.	Зимой крест сиял в черной гуще небес и холодно и спокойно царил над темными пологими далями московского берега, от которого были перекинуты два громадных моста.
One, the ponderous Chain Bridge that led to the right-bank suburbs, the other high, slim and urgent as an arrow that carried the trains from where, far away, crouched another city, threatening and mysterious: Moscow. #	Один цепной, тяжкий, Николаевский, ведущий в слободку на том берегу, другой - высоченный, стреловидный, по которому прибегали поезда оттуда, где очень, очень далеко сидела, раскинув свою пеструю шапку, таинственная Москва.
In that winter of 1918 the City lived a strange unnatural life which is unlikely ever to be repeated in the twentieth century.	И вот, в зиму 1918 года, Город жил странною, неестественной жизнью, которая, очень возможно, уже не повторится в двадцатом столетии.
Behind the stone walls every apartment was overfilled.	За каменными стенами все квартиры были переполнены.
Their normal inhabitants constantly squeezed themselves into less and less space, willy-nilly making way for new refugees crowding into the City, all of whom arrived across the arrow-like bridge from the direction of that enigmatic other city.	Свои давнишние исконные жители жались и продолжали сжиматься дальше, волею-неволею впуская новых пришельцев, устремлявшихся на Город. И те как раз и приезжали по этому стреловидному мосту оттуда, где загадочные сизые дымки.
Among the refugees came gray-haired bankers and their wives, skilful businessmen who had left behind their faithful deputies in Moscow with instructions to them not to lose contact with the new world which was coming into existence in the Muscovite kingdom; landlords who had secretly left their property in the hands of trusted managers; industrialists, merchants, lawyers, politicians.	Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, оставившие доверенных помощников в Москве, которым было поручено не терять связи с тем новым миром, который нарождался в Московском царстве, домовладельцы, покинувшие дома верным тайным приказчикам, промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели.
There came journalists from Moscow and Petersburg, corrupt, grasping and cowardly.	Бежали журналисты, московские и петербургские, продажные, алчные, трусливые.
Prostitutes.	Кокотки.
Respectable ladies from aristocratic families and their delicate daughters, pale depraved women from Petersburg with carmine-painted lips; secretaries of civil service departmental chiefs; inert young homosexuals.	Честные дамы из аристократических фамилий. Их нежные дочери, петербургские бледные развратницы с накрашенными карминовыми губами. Бежали секретари директоров департаментов, юные пассивные педерасты.
Princes and junk-dealers, poets and pawnbrokers, gendarmes and actresses from the Imperial theatres.	Бежали князья и алтынники, поэты и ростовщики, жандармы и актрисы императорских театров.
Squeezing its way through the crack, this mass of people converged on the City.	Вся эта масса, просачиваясь в щель, держала свой путь на Город.

All spring, beginning with the election of the Hetman, refugees had poured into the City.	Всю весну, начиная с избрания гетмана, он наполнялся и наполнялся пришельцами.
In apartments people slept on divans and chairs.	В квартирах спали на диванах и стульях.
They dined in vast numbers at rich men's tables.	Обедали огромными обществами за столами в богатых квартирах.
Countless little restaurants were opened which stayed open for business until far into the night, cafes which sold both coffee and women, new and intimate little theatres where the most famous actors bent themselves into contortions to raise a laugh among the refugees from two capitals.	Открылись бесчисленные съестные лавки-паштетные, торговавшие до глубокой ночи, кафе, где подавали кофе и где можно было купить женщину, новые театры миниатюр, на подмостках которых кривлялись и смешили народ все наиболее известные актеры, слетевшиеся из двух столиц, открылся знаменитый театр
That famous theatre, the Lilac Negro, was opened and a gorgeous night club for poets, actors and artists called Dust and Ashes kept its cymbals ringing on Nikolaevsky Street until broad daylight.	"Лиловый негр" и величественный, до белого утра гремящий тарелками, клуб "Прах" (поэты -режиссеры - артисты - художники) на Николаевской улице.
New magazines sprang up overnight and the best pens in Russia began writing articles in them abusing the Bolsheviks.	Тотчас же вышли новые газеты, и лучшие перья в России начали писать в них фельетоны и в этих фельетонах поносить большевиков.
All day long cab-drivers drove their passengers from restaurant to restaurant, at night the band would strike up in the cabaret and through the tobacco smoke glowed the unearthly beauty of exhausted, white-faced, drugged prostitutes.	Извозчики целыми днями таскали седоков из ресторана в ресторан, и по ночам в кабаре играла струнная музыка, и в табачном дыму светились неземной красотой лица белых, истощенных, закокаиненных проституток.
The City swelled, expanded, overflowed like leavened dough rising out of its baking-tin.	Г ород разбухал, ширился, лез, как опара из горшка.
The gambling clubs rattled on until dawn, where some gamblers were from Petersburg and others from the City itself, others still were stiff, proud German majors and lieutenants whom the Russians feared and respected, card-sharpers from Moscow clubs and Russo-Ukrainian landlords whose lives and property hung by a thread.	До самого рассвета шелестели игорные клубы, и в них играли личности петербургские и личности городские, играли важные и гордые немецкие лейтенанты и майоры, которых русские боялись и уважали. Играли арапы из клубов Москвы и украинско-русские, уже висящие на волоске помещики.
At Maxim's cafe a plump, fascinating Roumanian made his violin whistle like a nightingale; his gorgeous eyes sad and languorous with bluish whites, and his hair like velvet.	В кафе "Максим" соловьем свистал на скрипке обаятельный сдобный румын, и глаза у него были чудесные, печальные, томные, с синеватым белком, а волосы - бархатные.
The lights, shaded with gypsy shawls, cast two sorts of light - white electric light downwards, orange light upwards and sideways.	Лампы, увитые цыганскими шалями, бросали два света - вниз белый электрический, а вбок и вверх -оранжевый.
The ceiling was draped starlike with swathes of dusty blue silk, huge diamonds glittered and rich auburn Siberian furs shone from dim, intimate corners.	Звездою голубого пыльного шелку разливался потолок, в голубых ложах сверкали крупные бриллианты и лоснились рыжеватые сибирские меха.
And it smelled of roasted coffee, sweat, vodka and French perfume.	И пахло жженым кофе, потом, спиртом и французскими духами.

All through the summer of 1918 the cab-drivers did a roaring trade and the shop windows were crammed with flowers, great slabs of rich filleted sturgeon hung like golden planks and the two-headed eagle glowed on the labels of sealed bottles of Abrau, that delicious Russian champagne.	Все лето восемнадцатого года по Николаевской шаркали дутые лихачи, в наваченных кафтанах, и в ряд до света конусами горели машины. В окнах магазинов мохнатились цветочные леса, бревнами золотистого жиру висели балыки, орлами и печатями томно сверкали бутылки прекрасного шампанского вина "Абрау".
All that summer the pressure of newcomers mounted - men with gristly-white faces and grayish, clipped toothbrush moustaches, operatic tenors with gleaming polished boots and insolent eyes, ex-members of the State Duma in pince-nez, whores with resounding names. Billiard players took girls to shops to buy them lipstick, nail-polish, and ladies' panties in gauzy chiffon, cut out in the most curious places.	И все лето, и все лето напирали и напирали новые. Появились хрящевато-белые с серенькой бритой щетинкой на лицах, с сияющими лаком штиблетами и наглыми глазами тенора-солисты, члены Государственной думы в пенсне, б... со звонкими фамилиями, биллиардные игроки... водили девок в магазины покупать краску для губ и дамские штаны из батиста с чудовищным разрезом. Покупали девкам лак.
They sent off letters through the only escape-hole across turbulent, insecure Poland (not one of them, incidentally, had the slightest idea what was going on there or even what sort of place this new country -Poland - was) to Germany, that great nation of honest Teutons - begging for visas, transferring money, sensing that before long they would have to flee Russian territory altogether to where they would be finally and utterly safe from the terrible civil war and the thunder of Bolshevik regiments.	Гнали письма в единственную отдушину, через смутную Польшу (ни один черт не знал, кстати говоря, что в ней творится и что это за такая новая страна - Польша), в Германию, великую страну честных тевтонов, запрашивая визы, переводя деньги, чуя, что, может быть, придется ехать дальше и дальше, туда, куда ни в коем случае не достигнет страшный бой и грохот большевистских боевых полков.
They dreamed of France, of Paris, in anguish at the thought that it was extremely difficult, if not nearly impossible to get there.	Мечтали о Франции, о Париже, тосковали при мысли, что попасть туда очень трудно, почти невозможно.
And there were other thoughts, vague and more frightening, which would suddenly come to mind in sleepless nights on divans in other people's apartments.	Еще больше тосковали во время тех страшных и не совсем ясных мыслей, что вдруг приходили в бессонные ночи на чужих диванах.
'And what if. . . what if that steel cordon were to snap	- А вдруг? а вдруг? а вдруг? лопнет этот железный кордон...
And the gray hordes poured in.	И хлынут серые.
The horror . . .'	Ох, страшно...
These thoughts would come at those times when from far, far away came the dull thump of gunfire: for some reason firing went on outside the City throughout the whole of that glittering, hot summer, when those gray, metallic Germans kept the peace all around, whilst in the City itself they could hear the perpetual muffled crack of rifle-fire on the outskirts.	Приходили такие мысли в тех случаях, когда далеко, далеко слышались мягкие удары пушек -под Г ородом стреляли почему-то все лето, блистательное и жаркое, когда всюду и везде охраняли покой металлические немцы, а в самом Г ороде постоянно слышались глухонькие выстрелы на окраинах: па-па-пах.
Who was shooting at whom, nobody knew.	Кто в кого стрелял - никому не известно.
It happened at night.	Это по ночам.
And by day people were reassured by the occasional sight of a regiment of German hussars trotting down the main street, the Kreshchatik, or down Vladimir Street.	А днем успокаивались, видели, как временами по Крещатику, главной улице, или по Владимирской проходил полк германских гусар.

And what regiments they were!

Ах, и полк же был!

Fur busbies crowning proud faces, scaly brass chinstraps clasping stone-hard jaws, the tips of red 'Kaiser WilheЧитать дальше 1 ...11 12 13 » 15 16 17 ...101 Конец ознакомительного отрывка Купить книгу Тёмная тема Шрифт: ↓ ↑ Georgia Georgia Tahoma Arial Verdana Symbol Сбросить Интервал: ↓ ↑ Закладка: Сделать Похожие книги на "Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты", Михаил Булгаков Книги похожие на "Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты" читать онлайн бесплатно полные версии. Михаил Булгаков - Белая гвардия Михаил Булгаков - Роковые яйца - русский и английский параллельные тексты Михаил Булгаков - Белая гвардия (Иллюстрированное издание) Михаил Булгаков - Белая гвардия. Мастер и Маргарита (Иллюстрированное издание) Михаил Булгаков - Собачье сердце - русский и английский параллельные тексты Михаил Булгаков - Дьяволиада - русский и английский параллельные тексты Михаил Шолохов - Судьба человека - русский и английский параллельные тексты Михаил Булгаков - Мастер и Маргарита - русский и английский параллельные тексты Михаил Салтыков-Щедрин - Господа Головлевы - русский и английский параллельные тексты Михаил Булгаков - Белая гвардия. Михаил Булгаков как исторический писатель Михаил Булгаков читать все книги автора по порядку Михаил Булгаков Михаил Булгаков - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки LibKing. Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты отзывы Отзывы читателей о книге Белая гвардия - русский и английский параллельные тексты, автор: Михаил Булгаков. Читайте комментарии и мнения людей о произведении. Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв или расскажите друзьям Напишите свой комментарий Отправить Детективы и триллеры Боевик Детектив Иронические Исторические Классические Крутые Триллеры Шпионские Фантастика и фэнтези Боевая Героическая Детективная Космическая Научная Психологическая Ужасы и Мистика Фэнтези Эпическая Любовные романы Исторические Короткие Фантастические Остросюжетные Современные Эротические Информация Правообладателям Политика конфиденциальности Обратная связь x