Наталья Суханова - Искус

— Этот вопрос за нас с вами решит будущее, — сказал Андреев. — И, думаю, решит иначе, чем вы. Ну а еще что?

— Планирование, — сказал твердо Кокорин, протер очки и снова надел их, чтобы лучше видеть во время наиважнейшего этого разговора Андреева. — Планирование. Что мне делать как председателю райплана? Люди ж говорят: «Вы нарушаете постановление». А мне цифры спускают из области и отступить от них не дают. Что делать, когда сверху же и нарушают? И как такое получается?

— Ну, я вам чем могу помочь, — сказал Андреев, — я попрошу Аристова принять вас.

И тут же по телефону:

— Вот тут у меня председатель райплана сидит. Вы сейчас собираете предложения с мест — у него есть интересные.

А Кокорину посоветовал: ты, мол, предложения разложи по группам, а не так, как у тебя — вперемешку, все равно по разным отделам — оплата труда, организационная работа или же идеологическая. Извинился еще: нехорошо, мол, вышло, что так затянулся ответ на письмо, но очень уж много государственных дел и проблем, зато теперь уже берутся за сельское хозяйство вплотную.

Отправился Кокорин к Аристову. Ну, тот посуше оказался. Не говорил и десяти минут. Однако выслушал. И насчет планирования тоже. Мы теперь, сказал, все коллегиально решаем, давайте ваши претензии и предложения по отделам. Приставил к Кокорину человека, и тот провел его по всем отделам. И везде всё внимательно записывали. Только о кукурузе записывать не стали, и о пойменных лугах.

Ехал назад Кокорин и удивлялся: в самом верху обо всем рассказать, все изложить. А ведь казалось — и жизни для этого не хватит!

Колхозные собрания, на которые ездила Ксения по поручению райкома партии, оглушали спорами, гомоном, духотой:

— Где звеньевые? Да там же, где были — в книге протоколов они!

— Оно записано: в книге протоколов будет тепереча пять лет лежать! Абы записано было!

— Мое мнение: одно звено!

— Ну правильно! Когда все работы, оне на льне! У нех и заработки, и почет, а вы гвоздайтесь на прочиих работах!

— Ышь вы! Загомонили тепереча! Когда лен расстилали, когда теребили — того вам не видно было, того вы не замечали!

— Надо мосты вычинить — вот что сперва!

— Стегануть как следует вас!

— Это надо вас долбануть, лентяев, а не нас стегануть! Ишь, разошлись!

— Во-во, покричите!

— Так ты вперед сказал, а я тебе и сказала!

— Тише, товарищи! Исакова, замолчи! Вот голос!

— Не мой голос такой, а нервы не выдерживают!

— Поскольку такое положение… Чтобы не было таких самовольцев, товарищи!

— Вы свой навоз оберите у свинарников — второй год лежит!

— Вы нам пособите!

— Слишком лёгко вам будет!

— Ох, хорошо нам было, лёгко! Такой хорошести вам желаем! Экось ты на нашу бригаду!

— А что вы за святые такие!

— Проклятые мы, а не святые!

— Конечно, нонешний год не понавозишь, ешшо год, а потом ужо на соседей валить давай!

— Не вам разевать рот — поработайте, как мы работали! А то умные больно — чужое оглядывать!

— И обглядим, и ваше свешаем!

— Тише, товарищи, тише! За плохую работу руководство штрафовать будет!

— Вот и штрафуй! Давай, держи крепче! Давай, крепче держи нас!

— Кто хочет выступить, выходите к трибуне! Что ж из-за спин-то кричать? Вот хотя бы ты, Степанова!

— Я, чего хотела, ему высказала, а к вам у меня претензиев нет.

— Нам надо так поля унавозить, чтобы вырастить положенный урожай!

— Давай бог! Вырастим — убирать только не будем! Вырастим да сгноим!

— Обратно ж, требуется строить! Если дружно возьмемся, то, конечно, эта стройка нам будет не грузна!

— Можно с сеном без сена остаться — об этим никто не спорит!

— Раньше был народ: парни, мужчины…

— На гласность колхозникам отдается!

— Бесполезно говорить — надо, чтобы в пользу было!

— Все говорили здеся: контролировать надо!

— Правительство взялось за это дело, значит!

— Надо внедрять! Оне сами сделают, только их не отвлекай!

Возвращаясь домой, она находила письма от хрупкого студента Игоря. Читала их жадно, но не всегда и понимала. Студент нежничал, подшучивал, играл словами, затевал с нею тонкое состязание. А она была сонная, грузная, с бессловесною тяжестью озабоченности.

Летом, после разрыва с Батовым, перед отпуском она другою была. Бродя с Игорем по дорогам над озером, в полях, словесные поединки она проводила лихо, видела, что очень нравится, восхищает. Расставаясь, о встречах они не уславливались. Но он находил ее — и снова эти быстрые побежки по окрестностям Озерищ, эти словесные игры. И их поцелуи были тоже как игра: поклев, а не целование. Все было игрой. Как-то он поднял ее на руки, чтобы перенести через ручей, и упал — она оказалась все же тяжелее его. В этом было что-то предостерегающее. Но упали они мягко и очень смеялись. И тут же принялись целовать-клевать друг друга куда не попадя. Потом она удирала, а он ловил ее и опять целовал-клевал.

На следующий день она встретила его в компании студенточек. Поздоровались. Но Игорь не оставил их. А студенточки, показалось Ксении, посмотрели на нее насмешливо. И потом уже целый день она чувствовала себя развратной старухой, нахально втершейся в их легкий, юный мир. Игорь был ее младше года на три. Но он был ее младше еще на целый мир беззаботного студенчества. В этот вечер она не вышла из дому, они не увиделись. А назавтра Игорь перехватил ее по дороге домой, сказал, что накануне, здороваясь с ним, была она пугающе-сурова, и опять они бегали по окрестностям, поклевывая друг друга быстрыми нежными поцелуями.

И вот, ездила она летом по городам и весям, а нежность и любовь, ничего не знающая о будущем и запрещающая себе желать это знать, радовали ее и делали тайно равной самым юным и самым старым, равным миру, свободно вливающемуся в нее. А сейчас она снова чувствовала себя безнадежно старшей. Очень тонкие, остроумные письма писал ей студент. А она была замордована. Но надо было писать и соответствовать. И вспоминался ей рассказ о девушке-преподавателе, заставляющей себя веселиться. «Так отдохнули бы, не ходили», — говорили ей. — «Ага, так и в старых девах останешься».

В торфартель на отчетно-выборное собрание ехала Ксения по еще неприкрытой, промерзшей земле. И хоть и было холодно, на крыльцо охлаждаться после собрания выходили они с Тоней, секретарем здешней организации, просто накинув пальто. Из зала, где уже начались танцы, слышались гармошка, голоса, смех — с крыльца же мир открывался белесый и пустынный, без единого огонька в уже уснувших избах. Широкая в плечах, плотная Тоня подправила какой-то подкосившийся столбик.

— Сильная ты, — сказала с почтением Ксения.

— Соседка зовет меня «обрубок», — засмеялась Тоня.