Наталья Суханова - Искус

Ей все же было интересно, что вот случилось у нее нечто вроде видения. Как всегда в таких случаях, каждый, кому рассказывала она, тоже вспоминал что-нибудь подобное. Среди же баб озерищенских она явно стала популярна — не раз, проходя по улице, ловила на себе пристальные, не то любопытные, не то испуганные взгляды. Посовещавшись с подругами, тетка Клавдя объяснила Ксении, что видела она не то домового, не то дворового — который уже не столько домом, сколько скотиной ведает. А видела к тому, что у коровы что-то неладно с выменем; ничего, видно, не сделаешь, — надо сводить со двора, другую — угодную дворовому заводить…

В Москве ребята над ней потешались: ничего себе комсомольский вожак, с привидениями знается, с нечистой силой водится.

— Не с нечистой, а с нежитью, — поправляла грамотная Ксения. — Домовой — хозяин, а не какая-то там нечисть.

Вызвал ее рассказ неожиданный интерес и у Анны Кирилловны, Костиной жены, к которой ходили они с Маргаритой.

— Теперь, конечно, меньше привидений стало — потому что электричество, — сказала Анна Кирилловна, и, приняв это за шутку, Ксения весело рассмеялась. Но Анна Кирилловна, оказывается, не шутила. Привидения, так же как домовые, воспринимались ею всерьез, как нечто сродни магнетизму и биоэнергии.

— То, что Мессинг показывает, — говорила между тем Анна Кирилловна, — только двадцатая часть того, что он может. — И рассказывала о знакомстве Мессинга с Пономаренко, о случае, когда Мессинг изгнал откуда-то, где не могли с ними справиться, крыс, наконец, об испытании, которое устроил Мессингу один человек, принесший в дом, куда пригласили Мессинга, камень с могилы Месмера. Мессинг, едва войдя в квартиру, забеспокоился, а потом быстро направился в ту комнату, где лежал камень. «Не может быть, — сказал Мессинг, — великий Месмер?»

— Ну, уж это мистика, — улыбнулась Маргарита, в то время как Ксения пыталась рассказать о том, как она видела неудачный сеанс Мессинга, и скрыть, что она представления не имеет о Месмере.

— Ничего мистического! — живо откликнулась Анна Кирилловна на замечание Маргариты. — Разве вы не знаете, что этим занимаются специальные лаборатории? Ставятся опыты. Трудность в том, что имеет место свободный прием… Вертятся около и не могут понять. Сверхпроводимость и мгновенный свободный прием, то есть, возможно, мы одновременно принимаем всю Вселенную. Вероятно, более сложная форма энергии. У меня бывают биофизики, они рассказывают такое! Свободный, неуправляемый прием — вот что самое странное. На этом сложные формы йоги. Возможно, на этом и Шамбала. Американцы проводят опыты на подводных лодках. Биофизики подходят вплотную к чему-то такому, что, видимо, и называлось раньше душой.

Так что Ксения со своим «видением» оказалась вполне на уровне современных проблем и догадок.

На зимний престольный праздник пошел дядя Митрий в деревню к дочери. А когда ночью в подпитии возвращался, задел его на узком мостике поезд — насмерть не раздавил, а отрезал руку и ногу, сильно помял бок. В больницу доставили Митрия без сознания. Туда же вызвали ночью тетку Клавдию. Приходил в себя дядя Митрий, говорил:

— Тяжело, ох тяжело, матка. Теперь уже всё. Пропал, пропал я совсем.

К утру умер. Привезли его тело из больницы, обрядили. Над простыней, прикрывавшей тело, виден был черный костюм, рубашка, застегнутая под горло. Приходившие посидеть возле покойного бабы приподнимали, подходя к гробу, простыню — интересно им было посмотреть, приложили к телу его отрезанные руку и ногу или же нет. Потом рассаживались по сторонам и уставлялись на Ксению — потому что именно ей загодя, почти за полгода дано было увидеть, в той самой праздничной красной рубахе, в которой он был в последнюю ночь своей жизни, душу дяди Дмитрия, прощавшуюся с домом и скотиной.

Тетка Клавдия молилась у иконы на кухне. И вдруг сказала сухо:

— Бог долго смотрит да больно бьет.

Старухи читали ночью у гроба псалтырь, поразив Ксению торжественностью и красотой текстов.

Весь следующий день пекли и готовили на кухне поминальное. Входила тетка Клавдия в комнату, где лежал Митрий, утирала темной рукою слезы. Сморщившись, плакала тоненько:

— Батька ты, батька, чего тебе было не жить?

К похоронам поспели два сына: щеголеватый лейтенант Костя из Германии и красивый Сашка в морских клешах со срочной службы. Старший сын, полковник, был в дальней, ответственной командировке — за него «отбила» телеграмму его жена и выслала телеграфом деньги.

Перед выносом тела явились музыканты во главе с Николаем Смородиным. Понесли гроб, взвыла тетка Клавдия, заголосили бабы. Ксению вместе с оркестрантами оттеснили в кухню к столам с блюдами, накрытыми полотенцами. Смородин подмигнул Ксении на блюда, и, только что полная тоскливого недоумения перед смертью, Ксения снова втиснулась в обиход: пусть похоронный, но обиход. На морозной улице оркестранты снова застонали трубами, заглушая баб. Прямо за гробом, поддерживаемая дочкой и сыном, шла своей кивающей походкой маленькая тетка Клавдия, голосила, но все поглядывала по сторонам. Потому что еще накануне сказали ей бабы, что Дуська ревет и хочет проститься с Митрием.

— Пущай только попробует, б…. такая! — с мгновенно просохшими, загоревшимися глазами вскинулась тогда Клавдия.

И вот теперь, голося, не забывала она посматривать по сторонам.

Когда шли мимо сельпо, среди высыпавших на порожки баб возникло какое-то движение — это выскочила Дуська, но ее тут же запихали обратно в сельпо.

За поселком, встреченные резким морозным ветром, пошли быстрее, почти бегом. На кладбище, когда снова взмыла музыка и заголосили в крик бабы, тетка Клавдя сомлела. И пока ее приводили в себя, гроб заколотили и опустили в могилу.

Следующие дни были обыденны, словно просто ненароком собралась вместе семья. Открывалась дверь, и казалось, именно дядя Митрий сейчас покажется в дверях: усмешливый или сумрачный и хмурый.

На девятый день тетка Клавдя, помолившись, сказала задумчиво:

— Где-то теперь наш батька?

— Как — где? — оторопела Ксения.

— А это уж где пропишут. Грешен был, да может, простится. Ох, грешен был — и на язык, и всяко. Бабы его сгубили — а так бы цены ему не было.

— Хватит вам, мама, некультурщину нести, — вмешался Костя. Он целыми днями читал книжки, так что тетя Клавдя уже и беспокоилась:

— А ты бы прогулялся, Костенька. Что же книги? Сходил бы до знакомых!

Костя и прошелся раза два — в лейтенантской форме, разумеется. Все же остальное время или выпивал с забредающими гостями, или читал лежа. С Ксенией он вел себя кокетливо, рассказывал про Германию, говорил прозрачно о достоинствах немецких женщин. После них, говорил он, со своими отечественными женщинами как-то и дела иметь не хочется: нет той четкости, организованности и… как бы это сказать… приветливости… уравновешенности… нет, не подумай, что они какие-нибудь рыбы холодные, совсем наоборот… но никаких там слез, вопросов… а главное, очень чистоплотные… куда нашим… все как положено, чистота, гигиена… а это, если конечно понимать, много значит…