Наталья Суханова - Искус

— Чудо и есть! Откуда только такие берутся? Неужели дома хоть пол никогда не мыла? «Ето как же ж, — говорит, — я красною тряпкой белый пол протирать стану?» Слыхали такое?

«Чуде» полагалось ездить на курорт и ахать на солнышке, а если взялась за труд, которым такие, как тетя Саня, зарабатывали сызмальства на жизнь, не было ей тут пощады и снисхождения.

— Я поражаюсь, — говорила несчастная интеллигентка Ксении, — как жестоки люди на юге. Природа тут такая щедрая, а люди поразительно недобрые.

Так это еще что — маленькая профессиональная заносчивость, щипки черных ворон, презирающих чудную альбиноску! А вот та же Александра Никитична рассказывала о гражданской войне в здешних местах. Делились люди на белых и красных по простому признаку: казаки — в белые, иногородние мужики — в красные. Так что очередная власть сразу заполняла камеры. Попала в камеру и она, тогда еще совсем девчонка — жена иногороднего, красноармейца. Избивали казаки заключенных зверски, изгалялись, изнущались как умели. И каждый день Саню от побоев спасало, что дядья ее, казаки, служили в белой армии. Тетки ее, их жены, каждый день с тюремщиками лаялись. И от расстрела они же ее спасли. Висли на ней, не давая ее, орали. На глазах у Саньки стреляли людей. Принесли домой Саню уже в беспамятстве. Месяц после того болела она тифом. Видела она и как уходили белые. У одного сапоги в починке были, жалко ему стало сапог, заскочил он за ними к сапожнику и поотстал. Босой, с сапогами через круп, бросился верхи догонять своих, а красные — вот уже. Один красный и вовсе наперерез выскочил. Босой впереди скачет, а этот за ним, саблею машет, достать шашкою исхитряется, да все по хвосту лошади попадает — уже изрубил в шмотья весь хвост, когда достал наконец и босого. И снова Санька сомлела. Хоть и бойка, уж очень пуглива и жалостлива всю жизнь была.

— Татарин ли он, хто б ни был — всех жалко, — говорила Александра Никитична, качая головою. — Вот уж враги были — немцы, румынцы — а пришли наши, согнали их под конвой, ведуть оборванных, голодных, ранетых — ну жалко их, не могу!

Интеллигентка-уборщица вскоре исчезла — сделала, быть может, обратный обмен своей джемушинской коммуналки на туманный, но доброжелательный Ленинград. Ксения же решила, что останется в культорганизаторах, пока не «овладеет массами». От себя не убежишь — пряталась, бывало, от воскресников, перепоручая их Кате Пуговкиной, и вот опять один на один с массами, теперь даже и трудней, пожалуй: уже не работать — веселиться надо заставить. Культурно и весело организовать досуг работающих над поправлением своего здоровья.

Профессионалов на этой работе почти и не было — культорганизаторами в «здравницах» работали обычно по полной безвыходности положения и при первой же возможности уходили с малооплачиваемой этой, презираемой самими развлекаемыми работы. Чтобы текучие кадры поднатаскать немного, курортное управление ежемесячно, а то и дважды в месяц проводило семинары. Разучивали там и новые танцы, и песни, и игры. Ксения училась прилежно, как почти все новички. Опытные же относились к этим семинарам как к дополнительному выходному. На очередном семинаре держалась Ксения рядом с хорошенькой, округлой Лялей (ежедневно вертела Ляля хула-хуп, но обожала конфеты и пирожные, и это очень угрожало ее талии). Была Ляля ровесницей Ксении, но уже лет семь работала культорганизатором и была мамой десятилетней толстушки.

— Любишь ты свою работу? — поинтересовалась Ксения.

— Надоедает, а люблю, — со своим грудным смешком отозвалась Лялька. — Я старикашек люблю вертеть. Он уже старая перечница, песок из него сыплется, а разойдется, пыхтит, топает, кавалера изображает. Обхохочешься! А вон Саша! — без всякого перехода указала она на кудрявого, упитанного человечка. — Ухлестывает за мной, с ума сходит. Слушай, тебе не надоел еще этот семинар, пойдем перекусим чего-нибудь?

Сбежали, шли не торопясь по улицам, семечки грызли. Уже у кафе догнал их Саша с приятелем:

— Гуляем, девочки? А как же семинар?

— Смотреть, как животастая Хохлова танцы показывает? — хохотнула Ляля. — Сегодня танцует — завтра опять выкидыш будет.

— Как у Пушкиной Натальи Николаевны, — вставила Ксения. Лялька заинтересовалась, расспрашивала Ксению, мужички шли рядом, не вмешиваясь, терпеливо ожидая конца рассказа.

— Ну что, девочки, перекусим?

— Естественно, — сказала Ляля.

В кафе оказалось полно культорганизаторш с семинара, ядовито посматривали они на их, с мужчинами, столик, обменивались понимающими усмешками.

— Что пить, девочки, будем?

— Шампанское! — велела Лялька. — Как, здесь нет шампанского? Ни шампанского, ни шашлыков? Что за дыра!

— Слушайте, девочки, чего это мы будем в такой хороший день в забегаловке сидеть? Поехали куда-нибудь пикникнем?!

— Вы езжайте, я домой, — сказала Ксения не очень уверенно.

— Да ты чего? — удивилась Лялька. — Брось ты: дом! Брат уже здоровый, сам справится! Ты же на семинаре! У Сашки своя машина, а электрички сейчас, знаешь, как ходят!

Но машина оказалась не у Саши и даже не у его друга, а у третьего, какого-то немолодого человека, который, однако, согласился пригнать из гаража машину. Пока закупали вино и продукты, пока ждали машину, у Ксении голова разболелась, она уже двадцать раз пожалела, что согласилась на эту вылазку. Наконец поехали. Саша сидел впереди, рядом с водителем, но всё время оборачивался назад и клал руку на колено Ляльке. По пути несколько раз еще забегали в магазинчики. После одного из таких забегов вручил он им по резиновому котенку:

— На память о двух котах.

Лялька весело хохотала, Ксения вымученно улыбалась.

— Ляля, ну почему ты такая красивая? — мурлыкал Саша. Лялька по-детски пожимала плечиками, кокетливо-смущенно косила миндалевидным глазиком:

— Я не могу ответить на этот вопрос!

И возвращалась почему-то к разговору о своей профессии:

— Нет, вы знаете, мне нравится эта работа! Я скучаю без нее, представьте себе! Мне нравится, что я ими командую! Выстроишь их и делаешь с ними всякие смешные штуки. Какой-нибудь седой, толстый старикан скачет, пляшет, у него уже все трясется, сейчас его кондрашка хватит, а он старается! Обхохочешься! Я бы даже не знаю, как бы жила без своей работы!

— Ты и без своей работы, Лялечка, можешь кем угодно командовать, — откликался комплиментщик Саша. — Даже если бы ты была немой, ты бы и то могла кого угодно что угодно заставить делать.

— Ну уж спасибо — немой! — своим грудным коротким смешком смеялась Лялька. — Как бы я, интересно, объяснялась — пантоминой?

После недавней песенки Вертинского о маленькой балерине словечко стало модным. Лялька повторяет: