Наталья Суханова - Искус

— Ведь это любовь, как ты думаешь? — и пела: — Верни-ись, тебя любовь зовет, вернись, одно лишь слово вернет нам снова любовь и жизнь!

Любовь и жизнь. Почти по Пушкину. Ксения объявила краковяк, пригласила пожилого шахтера, который любовно звал ее «Павловной», и, проходя в танце мимо новичка, спросила:

— А вы почему не танцуете?

Он пожал плечами, улыбнулся.

Следующим было «голубое танго с хлопками». На этот раз она выбрала безрукого. Тот не преминул, конечно, сказать:

— Мне, простите, даму держать нечем!

По любому поводу он выделывался: «Кому я такой нужен?». Как-то Ксения ответила опрометчиво:

— Ой, да о чем вы — всего-то и нет одной руки! Посмотрите, безногие и то находят свое счастье!

И, конечно, получила в ответ сполна.

На этот раз в препирательство насчет его увечья и характера она вступать не стала, да и он в общем-то не сопротивлялся ее приглашению. Но она серьезно опасалась, что его у нее никто не «отхлопает», так что она и отбудет этот танец с ним до конца. Однако нашлась-таки храбрая одинокая курортница, позарившаяся на желчного инвалида. И тогда Ксения вытянула танцевать новичка. Увы, не успела она и слова молвить, как у самых ушей раздался хлопок. Он просидел почти весь танец, никто не подумал его пригласить, а стоило Ксении поднять его, и вот уже отхлопывают. А он взял да и не откликнулся на хлопки, утащил Ксению в другой конец зала. Молоденькая санитарка обиженно следовала за ними, продолжая (уже сердито) хлопать. Негоже было Ксении нарушать ею же установленный порядок. Улыбнувшись парню, она уступила его санитарочке.

Были меж танцами еще игры. Во всех них молодой человек — очень молодой, интересно, или ровесник ей? — неизменно участвовал. Неужели возвращалась самая ранняя юность? Ведь танцуя с ним, она испытывала то же, что в давние, школьные времена в танце с парнем, который ей нравился: не влечение, а сердцебиение и как бы слепоту. И еще страх, не слишком ли заметно, что он ей нравится. Она и лица-то новичка не видела, даже если взглядывала на него — она только нежно ощущала под своей рукой на его плече простую, хлопчатобумажную рубашку, да видела, что эта рубашка по-мальчишески застегнута на запястьях и по-мальчишески же расстегнута на шее.

В общей сложности ее рабочий день не был больше рабочего дня любого другого служащего. Но день был непоправимо располосован, и обычно ее это злило. Обычно — но не теперь. Теперь, занимаясь своими утренними делами, она то и дело поглядывала в окно, сразу же замечая его. Он определенно напоминал ей Виктора. Чем дальше, тем больше. Может быть — чуть выше среднего — ростом. Может, сухостью, почти хрупкостью фигуры. Неброскостью черт? Хотя она и называла Виктора красавчиком, но именно неброскость черт лица отличала его. Возможно, эта неброскость и казалась ей аристократичной. Откуда ей, в самом деле, знать, что такое аристократичность? Незаметность или именно заметность? Мягкая гармония черт или, наоборот, — характерность, безобразность? Средний рост или гренадерский? У новичка было очень гармоничное лицо. Неброско-правильное лицо. Мягче, чем у Виктора. Было даже что-то детское в этом лице — может быть, округлость подбородка. Да, вот, пожалуй, единственная неправильность: подбородок был чуть больше, чуть длиннее положенного, уравновешенный однако хорошим, высоким, очаровательным лбом… Но не в некой среднести облика было их главное сходство с Виктором — было нечто глубже, что дается современникам — людям не только общих лет, но и одного времени: в одном темпе жившим, одни книжки читавшим, одни формулы учившим, в одинаковых общежитиях обитавшим.

Киномеханик крутил в своей будке пластинки. Конечно, Лолиту Торес:

Конечно, Бернеса:

И Ива Монтана:

Эта «Красная розочка» звучала чаще всего:

Солнце высоко, ступени ослепительно белы, и бел асфальт. А тени всё чернее. Солнечный жар пугает, тень очаровывает. Упоительно пахнет цветами. Всё ярко — всё видимое и всё ощущаемое. Даже вечно недовольные курортницы укрощены, вогнаны в блаженную обалделость ослепительным днем — роскошно, распарено розовы, алы. Пожилой шахтёр — родственно-ласков, однорукий — кокетливо-желчен.

— Ну, как вы себя чувствуете? — мягко спрашивает Ксения рафинированного интеллигента, с которым не в первый раз уже беседует о его здоровье, даже мамины советы передает.

— Хорошо, — проникновенно говорит интеллигент и оглядывается, достаточно ли далеко библиотекарша. — Спасибо, очень хорошо, Ксения Павловна. Наверное, вы правы, очень, очень эффективное лечение, — он еще раз оглядывается на библиотекаршу, та что-то списывает сосредоточенно с книги, и он решается пооткровенничать. — Знаете, вы меня, конечно, извините. Но вы дочь врача, вы меня верно поймете. Говоря сугубо медицинским языком, раньше у меня был стул неоформленный, а теперь, вы понимаете, оформленный! — он еще раз оглядывается на библиотекаршу, но радость его распирает, и он говорит блаженно.

— Я… я смотрю и… глазам не верю!

Ксения поперхивается, ее разбирает смех, но, что называется, сама напросилась:

— Я очень, очень рада за вас!

И в это время входит Новенький, может, даже к ней, но возле — рафинированный интеллигент с оформленным стулом, и парень проходит дальше, к библиотекарше. Библиотекарша молода, подчеркнуто скромна и при этом, сдается, очень опытна. Курортники это чувствуют, задерживаются около нее. Но, надо надеяться, Новенького опытностью не проймешь. И все-таки… Ксения уже не слушает рафинированного интеллигента, слава богу, тот и сам торопится на свои эффективные процедуры. Парень уже что-то читает, примостившись у стола библиотекарши, а та по-кошачьи гибко ходит вокруг него. Не старайся, милочка, все равно он не заметит! Вот уже выбрал книгу, идет к двери, медленно, ему хочется остановиться возле Ксении — что же, поможем:

— А шахматы вам не нужны? — интересуется Ксения.

Улыбается:

— А вы научите?

— Увы, я сама не умею.

Неустойчивая зацепка — сейчас ему придется уйти.

— Как вам нравятся Джемуши?

— Очень.

— Где вы уже были?

Ну, вот так-то лучше, — присел на ручку кресла:

— Я по лесу много хожу.

— Вас не Виктор случайно зовут?

— Виктор? Похоже. Виталий.

Ну да, конечно, как это она не догадалась? Он мягче, значит не Виктор, а Виталий.

— Но мама меня действительно зовет Витей. Точнее даже Витьком.