Наталья Суханова - Искус

А до вершины они так и не дошли. Хлынул дождь. Они промокли моментально, но тропка некоторое время еще оставалась сухой. Потом и она размокла, и они сбегали-съезжали по тройной скользоте — мокрых трав, мокрого камня и мокрой земли, а только вбежали в город — дождь кончился. В городе парило, блеск солнца, то и дело выскакивающего из-за туч, был уже веселый. За тучами угадывался радужный перламутр, как угадываются лица ангелов в клубящемся небе Рафаэля. Мир снова был горизонтальный, а гора, по которой еще недавно карабкались они вверх, казалась большой коровой, которую гонят к вечеру с пастбища — бока ее после недавнего дождя были как свежевылизанная рыжеватая шкура.

День был очень велик, как в лучшие времена жизни.

На базаре они поели. Базар был уже почти пустой — грязный, в мокрых и сухих обрывках газет, в оторванных листах капусты и зелени, в раздавленных помидорах, в грязных подтеках. Народ толокся у автобусной станции. И они туда подались. Читали надписи незнакомых мест на автобусах, глазели на людей.

У кассы жался народ. Нерусская, не по-русски подвязанная косынкой женщина постукивала свернутыми в трубочку деньгами по плечу ту, что стояла уже у самого окошка. Две девушки, быть может уже с билетами или такие же прогуливающиеся, как они, шли не спеша вдоль автобусов, упруго прогибая назад ноги, покачиваясь на каблуках. У ребенка, положившего голову на плечо матери, были бессмысленно-удивленные, тревожно вытаращенные глаза: зрачки их, не видя, смотрели вниз, веки были приподняты выше радужки. Младенец Сикстинской Мадонны? Но взгляд не младенца Иисуса — взгляд Мадонны, вот оно что. Цыганки курили, сидя на корточках, но вдруг поднимались и устремлялись к человеку, который по одним им ведомым приметам должен был «клюнуть».

— Глаза у тебя веселые, но сердце неспокойное. Скажу, кого опасаться, кто зло на тебя имеет…

Интонации у цыганки вопросительные, торопливые, настойчивые, серьезные, убеждающие, но уже и равнодушные — клиент не «клюёт», упирается… «Кто пятки твоей не стоил», — вспомнила Ксения. Хорошо, что Игорь не поддался ей. Отдайся он ей — и не было бы Виталия. А она-то думала, что уже изведала любовь, дошла до ее пределов.

Сбоку кто-то рассуждал:

— Наша бы гора давно вулканом исделалась, но источники спасають — усё ж таки выход есть!

Сзади другой разговор шел:

— Если у тебе зарплата семь тыщ — у тебе всё будет: и уют, и спокойствие, и любовь. А если семьсот…

В это время шофер из междугородного такси крикнул им:

— Вам куда? Недорого возьму!

Двое уже сидели в его машине.

— А вы куда? — спросил Виталий как-то даже сонно.

Шофер что-то ответил — Ксения не расслышала, не поняла.

Виталий взглянул на нее просительно, с выражением мальчишки, которому безумно захотелось вдруг поехать, и Ксения вспыхнула от радости.

— Сколько? — спросила она, боясь одного — что им не хватит денег.

И они уже лезли в машину, тесня неподвижного мужчину, под косыми недовольными взглядами женщины, сидевшей впереди. Шофер взял резко, в машине запахло бензином и свежим воздухом, они сидели, держась за руки, и ехали куда-то в горы — им предстояло незнакомое место, наверное, бессонная ночь — где, как? — но сначала долгая дорога по равнине, потом в горах. Они переглядывались, счастливые, на повороте занесло, прижало Ксению плечом к нему, он крепче сжал ее руку. И тут же машина затормозила, они въехали носами в потную спину раздраженной женщины — на повороте стоял милиционер, кому-то другому указывая свободный путь. Тут же протрещали один за другим мотоциклы.

— А, чтоб тебе! — ругнулся шофер. — Целый день гайцуют, делать им нечего! Мотоциклетные гонки, чтоб их!

Им-то с Виталием было, пожалуй, все равно, сколько они простоят — хотелось, правда, уже в поля, за пригороды. Еще промчались мотоциклы. Милиционер, наконец, махнул им — и Ксению вжало в мягкую спинку. Виталий покрутил ручку — стекло опустилось, ветер был почти горячий и все же свежий, волосами залепило лицо Ксении.

— Закройте! — распорядилась суровая женщина. — У шофера ж открыто — и хватит.

Они дружно «не расслышали».

Уже степь была впереди, уже на горизонте маячили, как туши больших черно-лиловых животных, горы, когда шофер опять резко затормозил: посреди дороги что-то лежало — серым холмиком. Виталий выскочил из машины и вслед за ним Ксения. Шофер тоже вышел, мужчина и женщина остались сидеть.

— Убил — и не остановился, — ругнулся шофер.

— Он жив, — сказал Виталии. — Нужно в больницу.

Еще машина остановилась позади. Выскочили люди. На руках у Виталия был мальчик — голову его поддерживала Ксения.

— Надо в больницу, — сказал уже кто-то другой. Верно, те мотоциклисты, которые промчались мимо них несколько улиц назад, как раз и сшибли мальчишку. — Его нельзя трогать — нужно вызвать милицию.

— Его надо срочно в больницу.

— Пусть эти свезут, — кивнул их шофер на вторую машину. — Мы не успеем — нам в горы, — он уже садился за руль. — Мы и так запаздываем. Запоздаем — тогда самих в больницу везти придется. Отдайте мальчика — садитесь.

Какая-то машина объехала их и помчалась дальше.

— Езжайте, — раздраженно торопила шофера сердитая женщина.

— Вы садитесь или нет?! — крикнул шофер.

— Как вам не стыдно!

— Надо срочно в больницу.

Машина рванулась и скрылась. Но кто-то уже раскрывал дверцу следующей машины, кто-то объяснял, куда ехать.

В машине не разговаривали. Мальчик на руках у Виталия казался мертвым — серый, холодный, без признаков жизни. Лет девяти-десяти? Весь как бы бескостный. «Держат не кости, а мысль», — это то, что она подумала словами: как самое важное — как не самое важное? «Только бы не умер», — это то, что она думала не словами, а страхом и недопусканием. «Только не… нет, нет!»

С отсутствующим мальчиком на руках оказались они в больнице.

Одни. Потому что те или тот, кто привез их, сразу же уехал. Они не могли ответить даже, где подобрали мальчика. Виталий что-то объяснял, сколько они проехали от станции, где стоял милиционер, и что видели они из машины. Мальчика бегом повезли куда-то. Они остались сидеть — наверное, для того, чтобы не оставить тело мальчика совсем без сознания, хотя бы их, чужого, но напряженного, настороженного, пылко тревожащегося. «Только не…», и «нет, нет, нет!» и «ну же, ну же!».

— Ничего, оживает, — сказали им.

Они все-таки не ушли, еще сидели, пока вбежала в домашнем халате и тапочках женщина и стала объяснять торопливо нянечке в белом халате, что где-то здесь должен быть сбитый мальчик. Ее позвали, всхлипывающую, куда-то. Нянечка, сходив наверх, сказала, что мальчика из шока вывели. Только тогда они вышли, поискали автобус, уехали на станцию, от которой несколько часов назад отправились в такое короткое путешествие.