Наталья Суханова - Искус

— Ну и ну! — сказала Ксения не то возмущенно, не то восхищенно, но Сурен сделал ей жест, несколько покоробивший Ксению — мол, подожди, не мешай, очень важно, подожди, ты тоже сейчас поймешь.

Гипнотизер поставил перед собой Танькину соседку и, попросив расслабиться и слушать его, стал говорить, как тяжелеют у нее ноги, а потом вдруг сказал, не очень даже и громко, что, мол, она не может сдвинуться с места. Танькина соседка растерянно моргнула, но когда он поманил ее к себе, действительно не смогла шагнуть, даже пошатнулась, и он поддержал ее.

— Ну же, идите ко мне! — еще раз поманил он.

— Не могу, — сказала она испуганно.

Черт знает что, какой-то гипнотический день, вот она, Ксения, тоже — все понимает, а сделать, как должно, почему-то не может.

Между тем гипнотизер предложил двум курортникам, переминавшимся без дела на сцене, надавить человеку, сидящему с раззявленным ртом, на голову и подбородок. Те нерешительно, осторожно давили, рот не закрывался, гипнотизер успокаивал: строение челюстей, дескать, такое, что их сейчас никаким давлением не повредишь. Он попросил из зала в помощь этим курортникам еще двух желающих. В зале подскочил со словами «Это я могу, это я — пожалуйста!» рысцой побежал к сцене знакомый парень. Теперь уже четыре человека давили изо всех сил на голову и подбородок разиноротому, причем парень-балагур все время делал знаки в зал: мол, в самом деле не закрывается, во дает! — ну и дела, не хотел бы он быть на месте этого курортника! — и даже раскрывал пробно рот и пристукивал ладонью подбородок снизу.

Гипнотизер разрешил курортнику закрыть рот и тот поспешно смотался со сцены, а Танькиной соседке разгипнотизировали ноги, но она очень напугалась и ступала осторожно.

— Заметь! — значительно сказал Сурен. — Гипноз без усыпления!

Переждав, пока умолкнут разговоры, гипнотизер стал объяснять, что ничего сверхъестественного во всем этом нет: крепко спящая мать не услышит и выстрелов, но просыпается, едва шевельнется ребенок — она действительно устала и крепко спит, но участок мозга, настроенный на определенные волны, бодрствует. Существует точно так же восприятие этих, индивидуальных у каждого человека, волн на расстоянии, то, что неверно называют предчувствием, тогда как это не пред-, а со-чувство. Это так же передается и принимается на расстоянии, как радиоволны.

Сурен взглядывал серьезно на Ксению, но при этом ухитрялся каким-то образом любовно пожать ей руку. Артподготовка заканчивается, думала она смешливо и уже немного раздраженно: вместе с сегодняшним разговором о том, что биология уже нащупывает пути перехода от неживой материи к живой, этот развернутый вечер гипнотизера явно должен был ее подготовить к роли подруги, а если заслужит, и жены биолога Сурена как-его-там-по-отчеству.

Когда они вышли на улицу, была уже ночь. Она почувствовала, как волнуется Сурен, и снова разозлилась на себя. Целый день они были вместе, весь день она участвовала в игре «жених и невеста», и вот теперь ей нужно было либо не допустить объяснения, либо заставить Сурена страдать. Несколько раз он попытался придвинуться к ней, но то, что днем приятно льстило, сейчас было тягостно и неловко Она принялась усердно расспрашивать его о занятиях в институте. На какое-то время хитрость удалась. Хотя как сказать! Сурен рассказывал так серьезно, что явно это было все то же — подготовка ее к роли подруги. А может, и ассистентки. «Ну уж дудки!» — строптиво подумала она и принялась высмеивать биологию. Сурен и не подумал отшучиваться. Он стал так грустен и несчастен, что Ксения раскаялась. Не принимает ли он ее шуток всерьез, примирительно сказала она, разве он не знает ее характера? Сурен восторженно оживился, стал ласково подтрунивать. Она почувствовала, что, как ее бог из поэмы от людей неразумных, устает от всего этого. Ее обессиленное молчание ускорило развязку.

— Я думал о тебе все время, — проникновенно сказал Сурен. — Я давно уже думаю о тебе.

— Ну брось — давно! — неловко сказала Ксения, и только подлила масла в огонь.

Сурен заставил ее остановиться, взял за руку, и она не смогла высвободить руку, заставил выслушать, как он засыпал с мыслью о ней и с мыслью о ней просыпался. И Сурен не был бы Суреном, хорошим, серьезным парнем, если бы тут же не поставил точки над «i»:

— Я хотел тебе предложить: давай будем вместе.

Он все еще удерживал ее, но при этом, потупившийся, большой, был так беззащитен, что Ксения чуть не лопнула от жалости.

— Нет, — сказала она как можно мягче, — нет, это невозможно.

Он сразу выпустил ее руку, стоял, понурясь, потом спросил:

— Ты с кем-нибудь дружишь?

Он все еще был школьником, хотя и посматривал победоносно на тридцатилетних женщин.

— Не в этом дело, — поморщилась Ксения.

— Тебе кто-то нравится, ты любишь, да?

— Да нет же, — сказала она, хотя короче и проще было бы сказать «да», и тут же обозлилась на себя, сказала резче. — Дело не в том, люблю ли я кого-нибудь. Дело в том, что я не люблю никого, даже себя.

— Я понимаю.

Господи, подумала Ксения в тоске, ну какое это имеет значение, люблю я его или нет, я не хочу, чтобы он был так несчастен, я больше не могу, пора уходить.

— Ну, хватит, — сказала она с неуверенной веселостью. — Не нужно быть таким несчастным. Я тоже не очень-то счастлива, ну и что? У тебя есть биология, и у меня тоже кое-что есть в этом роде. Ты еще полюбишь, поверь мне.

Она не выдержала и провела ладонью по его волосам, но он отвел ее руку.

— Ты не бойся — сказал он, — я ничего с собой не сделаю.

«Ничего с собой». Этого еще не хватало! — испуганно и брезгливо подумала она.

Проходившая мимо пара оглянулась на них с любопытством, и Ксения, взяв Сурена под руку, повела его прочь. Теперь на Сурена напала горестная разговорчивость. Он все говорил и говорил: о том, как ему вообще не везет, о женщинах, которые ему не приятны, о ней, Ксении — как он всегда любил смотреть на нее, как он уважал ее, но только этим летом понял, что любит. И, слушая его, Ксения понимала, что только ее одну и можно любить, что без нее, без ее любви нет ни в чем радости и смысла, и какое это горькое, безрадостное мужество — продолжать жить, учиться, заниматься биологией, зная, что никогда ее не будет рядом. Безумно жалко было его. А вокруг было так прекрасно, так душисто, так нежно-прохладно.

Посреди аллеи с сильным лунным светом Сурен вдруг остановился, и она поняла, что он хочет вглядеться в нее, запомнить в конце этого дня, который они провели вдвоем так счастливо. Он смотрел на нее, взяв за локти. И… что-то сдвинулось: глаза его были прикованы к ней, а лицо клонилось все ниже и ниже. И так опрокинуто к ней было его лицо, словно теперь уже ничто не могло приподнять, отвести его. Ксения хотела перевести дыхание — и задохнулась, поперхнулась: большой, горячий, странно обнаженный рот захватил ее губы. И еще раз пыталась она вздохнуть — и не могла, задыхалась.