Наталья Суханова - Искус

— Вы понимаете, — говорила она Нестерову, — стоимость товара не аддитивна, не равна сумме стоимостей того, что потрачено на него!

— Естественно! — говорил ей находчивый в спорах Нестеров. — Это ведь и обозначает, что рабочему платят меньше, чем он того стоит, это ведь и означает эксплуатацию, насколько я понимаю?

Ах да ну его, Нестерова! — Эксплуатация не была бы возможна, если бы не возрастала ценность, если бы — ура Гегелю! — всеобщее (пусть это так называется!) не становилось на каждой ступени «все богаче и конкретнее», не «возвышало всю массу своего предыдущего содержания», неся «всё приобретенное и обогащаясь и сгущаясь внутри себя».

Прибавочная стоимость — равно идеальное и материальное, не количественное, а качественное. Прибавочная стоимость — не просто прибавившийся рубль, рубль только количественное выражение прибавившегося свойства. Нет, не прибавившегося, это ведь не сложение — это умножение, скачок, который и есть сущность человека. Не бородатое развитие, как говорит Мандельштам, — молния, событие! «Всем управляет молния» — прав Гераклит. И Антонио Мачадо: «Против наших доводов о высшем назначении человека, говорил мой учитель, есть только одно весомое возражение: эфемерность, краткость человеческой жизни. Но, в конечном счете, и этот аргумент не слишком-то убедителен для тех, кто вместе со стариком Гераклитом считает, что миром управляет молния».

Ценность — не цена, цена — извращение ценности. Ах, опять Мачадо (прекрасно, что она взялась читать его одновременно с Марксом): «Я не верю в реальность суммы качеств, ибо для получения ее требуется предварительное уравнивание этих качеств, что, в свою очередь, подразумевает их обесценивание». И — «Ничто из того, что есть, не может быть ни сосчитано, ни измерено». Человек прибавляет миру и себе сущности. Изобретенное колесо — это прибавленная сущность, новая ценность. Что привнесено при этом человеком в цивилизацию? Форма. Уровень. Качество. Молния. Событие. Сдвиг. Выброс из круга. Новая ветвь развития. То первое колесо давно истерто, а форма движется. Идеальное? Материальное? Сущностное. Живое.

Всегда казалось, что главное в марксизме — учение об эксплуатации и о непреложном пути освобождения от нее человека. Но это производное. Главное, что человек существо творческое. К этим мыслям лег и Дудинцев с его «Не хлебом единым», и Митчел Уилсон с его «Брат мой, враг мой». «Создавать что-то своими руками — вот о чем я говорю. Человеку это необходимо как воздух. Это инстинкт, который сейчас глушат — инстинкт мастерства, потребность сделать своими руками и на свой собственный лад то, что ты придумал. Даже названия этому не существует, и когда человек начинает тосковать, он даже не знает, отчего».

Ничего удивительного в коммунизме — потому что человеку гораздо важнее отдать, чем взять. Взять — это самое простое, самое первое: иль фо манже пур вивр — нужно есть, чтобы жить. Но — «Съешь мое лесное яблочко!»

Человечество находится в младенчестве, и доказательство тому, что для людей еще и до сих пор важно и трудно — взять, насытиться, продолжить плоть свою. И пока тебе — только жизнь поддержать, не дать роду твоему сойти на нет, воспроизвести круг — та сила, творческая, лежит неразвитая, свернута зародышем. Так эйнштейновские законы до поры до времени казались умозрительными — ученой заумью. Прямолинейный мир Ньютона, прямолинейный мир накопления и борьбы за существование, за выживание и власть, исчерпывают видимый мир, зримую Вселенную. И вот скорбь: накопил — и где оно всё? «Не собирайте своих сокровищ — душа не больше ли пищи и тело одежды? Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет».

В гостях у Анны Кирилловны слышала она однажды латышского писателя:

— Не что взял, а что дал — вот что, для чего жить.

Гремел какой-то новоявленный поэт Евтушенко. Стихи его выписывались, переписывались, декламировались наизусть:

И вот уже литсотрудник Женя Романенко читал свое, тоже с намеками:

— Ты что же, — усмехался Королёк, — жалеешь, что не попадал в цель, когда тебя соблазняли?

Маленькая аудитория тонула в смехе.

— Непоследовательно несколько, — замечал их руководитель Воронов. — Мозг на то и мозг, чтобы самому себя нацеливать. Это ведь не баллистическая ракета.

— Воспитание должно нацеливать.

Разговор, только уже с научными сотрудниками, зашедшими по каким-то делам, продолжался на другой день.

— А не надо было всего этого делать, — говорил один из них. — Сначала у людей отняли религию, теперь пошатнули веру в коммунизм. Раньше люди верили, а теперь: «Да пошло оно все к черту!».

— Верили! Шли как стадо баранов за одним бараном. Ах-ах! Отняли веру в барана!

— А они говорят: «Чем новый баран лучше старого барана?».

— Им нужно самим перестать быть баранами.

— Все заняты своей жратвой, своими сервантами, а на всё остальное плюют. Пусть мы были баранами, но мы не были мещанами. Мы были патриотами.

— Быть баранами — это и значит быть мещанами.

— Извините!

— Раньше верили, теперь думают.

— Они не думают, а отрицают.

— С этого начинается мысль.

— С этого ничего не начинается. Скептицизм никогда ни к чему не приводил. На нем все кончается. Почитайте Хемингуэя. Эти люди не могут забыть себя не потому, что они прирожденные эгоисты, а потому, что им не для чего забывать себя.

— По-вашему, только бараны не эгоисты?

Такие споры шли повсюду. Что все-таки случилось, что это было такое — культ личности? — время от времени вопрошала Ксения.

— Фашистский переворот, это был фашистский переворот, — сказал ей один из уцелевших, реабилитированный теперь.

— Диктатура партии — вот что это такое, — говорила Анна Кирилловна. — Диктатура партии. И поверьте мне, приди к власти не эта партия, а другая, было бы то же самое. Смотрите — Тито убил всех, с кем делал революцию. Одно и то же повсюду. А народ делает свое дело — народу это все до лампочки.

— Народ в мещан превращается.

— А что вы хотите? Надо растить детей, растить хлеб.

— Но детям надо и еще что-то кроме хлеба.

— Но прежде всего их надо сохранить, накормить и одеть.

Петр Филаретович пожимал плечами:

— Что ж Сталин? История сложная штука, но разговоры о злом дяде — это уже как-то не по-марксистски получается.

Попутчик в вагоне отвечал не спеша:

— Я через многое прошел, через что лучше бы не проходить, но мне довелось повидать настоящих людей. И теперь удивляться не приходится. Снятое молоко это снятое молоко. Это же не механический процесс.