Наталья Суханова - Искус

Потом бабуля плакала, вся сжавшись. Ксения протягивала руку дотронуться, та отодвигалась:

— Уезжайте, уезжайте, все уезжайте, бросайте меня, беспомощную старуху, одну с ним и этой стервой, которой нужна единственно наша площадь. Он прибьет меня, и слава богу, я уже устала от жизни, любая смерть лучше такой жизни. А потом она отравит его и будет свое дебильное дитя здесь растить!

— Что тебе бабуся говорила? — спрашивал, но не собирался выпытывать ответ Кирилл. — Что Таиска — дрянь и стерва? Чепуха все это — она со мной так же мучится, как бабуля. И что ребенок не мой, да? К сожалению, мой, то-то и плохо: глаз косит, по ночам мочится. А ты уезжай — тебе в этом бедламе делать нечего. И забудь о том, что было. Считай, что ты девушкой осталась. Это так и есть. Запомнила?

Ей было уже все равно. У нее вот только денег на дорогу не было. Кирилл пошел вытрясать деньги из бабули. Там опять разразился скандал.

— Нет, нет у меня денег! — кричала бабуля. — На, пойди заложи мои рваные трусики! Ты давно уже высосал из меня все что можно! Нет ни одного человека в городе, который бы еще согласился дать нам взаймы! На, убивай бабку, если из нее уже нечего вытянуть!

Но ушла и заняла денег. Увы, Кирилл, вместо того, чтобы купить билет, пропил их. И Таиса приехала прежде чем смогла уехать Ксения. Странный дом, где встречаются две любовницы и ничего страшного от этого не происходит. Таиска сама пришла к ней поговорить, смотрела на нее круглыми, бесцветными от старания понять глазами:

— Зачем тебе это надо было, не доходит до меня. Кирка говорит, ты его брата любила, это правда? Но Кирилл тебе не нужен, совсем не нужен. Я и то другой раз от него бежать на край света готова. Он и прибить может. Меня он только один раз ударил, он больше бабку трясет. Но бабку он не убьет, а меня убить может. Когда ему что примерещится. В него бес, бывает, вселяется. Верю ли я в Бога? Не знаю. Но только знаешь, раз Бес есть, то и Бог должен быть. А Бес есть, это я точно знаю. У нас в роду колдуны. Нет, совсем тебе такой мужик не нужен. Да и какой из него муж? Он уже и не мужчина совсем. Ты девушка была?

— Нет.

— А он сказал, что девушка. Притворилась? Но даже если была девушка — тем более Кирилл тебе не нужен. Он, может, и мне не нужен, хоть я его и люблю, вонючку.

Таиса улыбнулась, и враз потеплело и стало миловидным и нежным ее лицо.

— Но все же таки ребенку отец, — сказала Таиса, подумав. — Ребенок-то не его. Он знает это. И бабуля знает. И соседи. Но он сказал: «Убью, кто это скажет». И убьет. Как в войну тыловую крысу убил. Его тогда разжаловали — и в штрафной. Мне его характер нравится. Я бы от него ребенка имела, но от него не может быть детей. От него выкидыши были. Нужен был очень сильный сперматозоид, понимаешь? А что бабуля треплет, что ребенок ненормальный, так это ей так хочется. Я тоже до пяти лет не говорила, только все огороды соседние зорила — все повыдергаю, а потом меня хоть убивай. Глазик — операцию сделаю. Я уже деньги коплю. Это он из бабули может деньги вытрясать — из меня не вытрясешь. Мне для ребенка деньги нужны. Ты мне понравилась. Может, если бы меньше понравилась, я бы оставила тебя с Кириллом. Хоть на год. Больше бы ты и сама не выдержала.

— Зайди сюда, — сказал из своей комнаты Кирилл, когда Ксения проходила мимо.

— Что же ты врал, что ребенок-то твой? — со зла сказала Ксения, но Кирилл не рассердился.

— Худая трава из поля вон, — сказал он примирительно. — Что тебе Тайка-то рассказывала?

И сам рассказывал о Таиске, как та в аэропорту, когда он потерял в запое билет, сдернула с него шапчонку и пошла тут же просить милостыню на билет ему, а заодно уж и на бутылку, которую, как ни бесновался он, выдала ему только у выхода на поле.

Как шляпу ему покупала. Подошла к очереди во всю улицу, но стоять не стала, пошла сразу к дверям: «К администратору мне!». У прилавка протиснулась в очередь. В очереди, было, зашумели: «Она же здесь не стояла! Безобразие! Откуда она взялась?». А Тайка, тыча в женщину, к которой притиснулась: «Её не было? Да вы что, женщины, она тут с самого начала стояла», и ведь все это, даже и денег не имея. Уже у прилавка, взяв шляпу, примерила ее на голову парню, стоявшему рядом: «Пойдет! У моего мужика такая же в точь головенка. У тебя есть шестьдесят рублей? Заплати за меня — я недалеко живу, отдам». И с парнем под ручку, с дефицитной шляпой, как раз такой, чтобы ее Кирка, даже и пьяный, гордо на людей глядел, вышла спустя какие-нибудь двадцать минут из осажденного универмага.

Как отхлестала, беременная, толкнувшего ее парня его же шапкой, с парня же сорванной.

Как Кирилл однажды допился до белой горячки, и казалась ему Таиска белокожей ведьмой, и совсем уже черные мысли приходили ему в свихнувшуюся голову, и все таращился он в потолок, перебарывая ужас, готовясь к свершению, а она, сонная, расслабленными пальцами прикрывала его вытаращенные глаза: «Спи, лысуня, хватит ужо таращиться». Вполне мог ее убить, но она не боялась.

Ни на кого не похожая. А ведь почти неграмотная. Говорит мечтательно: «Пушкин? А знаешь, я его что-то читала! Не веришь? Честное слово, ей-богу не вру! Да ты что — «Пиковая дама»? Это ж не его. Это этого, как его, Чиковского, да? Нет, честное слово, что-то читала!».

Вот это уровень любого, самого умного мужчины, говорила себе уязвленная втайне Ксения. К чему ум, культура, тонкости? Бесшабашность полуграмотной девицы и «Не знаю, есть ли Бог, но Бес точно есть, я знаю: раз Бес, значит, и Бог должен быть». Но невольно очаровывала эта фраза. Да и милая улыбка Таиски, которая уже приняла Ксению — без ревности, раз все равно уезжает, но с любопытством: неужто такая молоденькая и образованная могла на лысатика её польститься, который и не по силам, и не по характеру ей совсем?

И уж настолько глянулась Ксения Таисии, что та и о первом браке своем ей рассказала.

Брала она на базаре яблоки у грузина, обругала его за дороговизну. А он к вечеру пришел свататься к ней. Вышла она за него без любви, обрадовавшись возможности уехать. Встречалась до этого Таисия с шофером, который возил ее вечерами на своей машине, а увидев на дороге пьяного, вылазил и оттаскивал его в сторону. Не сразу до неё дошло, что он обирает этих пьяных. А дошло — она наотрез отказалась встречаться с ним. Он злился, грозил, что убьет, и уже подсылал к ней парней припугнуть ее, да она убежала. Она и этого шофера не любила, а любила машину — во всю свою жизнь только и мечтала шофером работать. Так вот она вышла за Шалву, чтобы уехать из города, где охотился за ней шофер из плохой компании. Шалва был с высшим образованием, учитель, но не работал. Он Сталина не любил. А ей Сталин нравился — за усы его. Но Шалва на нее за это не сердился. Вот скажи же, и училась всегда плохо, и дальше шести классов не пошла, а любили ее такие образованные мужики. С Шалвой она хватила лиха. И нежный был, и улыбчивый, и красивый, и в деревне ее приняли, все бегали смотреть, какая у Шалвы русская жена, и свекровь души в ней не чаяла, не то что бабуся, которая один раз даже сказала: «К нашему берегу одно дерьмо прибивает». Хоть она и старая, а вредная, эта бабуля, за Кирку со свету сживет, совсем с ума спятила. В рваных штанах ходит, а на всех сверху вниз смотрит. Не любит Таиска людей, которые себя выше всех считают. А Сталин? У него усы красивые были, вот так бы его за добрые эти усы по головке и гладила, такие добрые усы, а сам, говорят — сумасшедший, вроде Кирки был. Кирке, конечно, далеко до Сталина, настоящей жесткости у Кирки нет, он человека только в крайности может убить. Или по дурости. Шалва — мог. Хотя никогда не говорил, чтобы убил кого. Это неважно. Человек может за всю жизнь никого не убить, но знаешь, что способен. Без всяких Киркиных слов. Шалва много понимал. Кирка перед ним котенок. Она Шалве однажды, озлясь, на смерть сделала. Принесла ему суп — он отодвинул и усмехается на нее. Второе тоже не стал есть. «Кого ты обмануть хочешь, девочка? Ты еще только подумаешь — я уже знаю». Кирилл только головой умный, а так — дурачок дурачком. Но характер все ж таки есть.