Наталья Суханова - Искус

Вот такой странный, тяжёлый рассказ получился.

В отличие от брата Федя Замулин был совсем не в чести, продолжая работать в сыром, холодном подвале. Но занят был не собой, а Топчием, который умирал от опухоли мозга.

Когда Федя и Ксения пришли его проведать, Топчий был совсем плох: лицо землисто, глаза тусклы, бледный рот открыт.

— А я диплом защитил, — сказал Федя, как бы призывая товарища к борьбе и жизни.

— Молодец… поздравляю, — одними губами сказал Топчий, но лицо его тепло просветлело. На минуту.

Его одолевала икота. Жена поила Топчия водой с ложечки, но икота не прекращалась. Только когда он впадал в забытье, икота сменялась коротким храпеньем, таким коротким, что он, наверное, и не замечал этих провалов. Но жена в короткие его провалы спешила рассказать, что он безнадежен, врачи сказали: последние дни живет. Ксению раздражала ее торопливость сообщить то, что и без слов было ясно. Федя сердился на безверие жены:

— Ничего, еще переборет и жить будет. Я его знаю. Он так просто не поддастся. Ему еще столько делать.

Хрип обрывался, поднималась икота, неясно было, видят ли тусклые глаза, но они следовали невидяще за говорящим, словно все уже спуталось и глаза слышали, а не видели. Но иногда глаза просветлялись, и Ксению поражало, что в короткие просветы Топчий был весь здесь — где жена и дети, где Федя с его дипломом. Он не стоял, как Андрей Болконский, на пороге иного, не отчуждался от забот и страстей этого мира, отступал не в высшее, а в низшее. Но ведь и по своей болезни она знала то же: слабение этого мира, но не просачивание, не высветление чего-то иного — все высоты и пропасти были по эту сторону.

Идти в здание, возвращаться к работе было невмочь, зная, что в нескольких сотнях метров отсюда человека душит смерть. Зашли в сквер, сидели удрученные.

— Если человек в себе выработал сильную волю, — яростно сопротивлялся Федя, — то он может заставить себя не умирать.

Ксения грустно возражала: на что уж сильная воля была у Овода, и что? — А у Островского?..

— Да что вы — «Овод»! — сердился Федя. — Бросьте вы эти книжные примеры! Если человек воспитал в себе сильную волю, он может не умереть! В Москве лежала девушка, совсем умирала, а вот захотела не умереть — со всей силой души, понимаете? — и выжила, переборола болезнь! Любую! Любую болезнь перебороть можно! Есть люди, которые по огню могут ходить и не обжигаться. Я слышал. От одних и тех же ран один человек умирает, а другой нет! Человек все может, только не знает этого. В бессмертие души — да, верю! Потому и верю, что материалист. Только для этого тоже усилие нужно, а то было бы слишком просто и за здорово живешь! Плохо то, что жена нисколько не помогает ему бороться. Она его подталкивает, понимаете? Она уже заранее верит в его смерть. Я бы и вас к нему не подпускал. Возьму отгулы — буду возле него. Ему главное сейчас — переломить ход болезни. Ну и что, что рак — это распад? Человек может воздействовать на клетки, чтобы они не распадались. Да что вы опять: «Человек смертен, Гай человек?». Вот от этих слов человек и умирает. Мол, все умирали, чего же мне-то брыкаться? Вот возьму отгулы, сам с ним буду, пока он не превозможет…

Отгулы он взять не успел — Топчий умер. Федя переживал тяжело, почти уверен был, что опоздал помочь другу не умереть. Не менее сильно переживал, что друг своей смертью как бы опять подтвердил рабское: «Человек смертен». Некоторое время не появлялся у Ксении в предбанничке, она думала — уж не сердится ли Федя на нее. При встрече он буркнул, что потом все расскажет. А объявившись наконец, сказал, что решил написать фантастическую повесть о бессмертии. Но повесть — совсем не главное, повесть просто скорее можно «пробить». Главное — идея и технический проект.

— Технический проект бессмертия?

— Несколько линий, которые можно развить. Но главное — другое. Главное понять, для чего природе нужна смерть. Пока этого не поймешь, бороться бессмысленно.

— И что, поняли, для чего смерть?

— Тут надо еще глубже разрабатывать. Но очень некогда. Я что подумал… У вас муж пишет? Если ему дать идею, а он разовьет? У меня времени не хватает. Мне всего не успеть. Институт еще очень много времени отнял. У меня проекты нескольких изобретений есть. А теперь и начатое. Но у нас не так трудно изобрести, как пробить это трудно. Я иногда думаю: может, я не с того бока взялся? Может, мне нужно было идти на общественную работу, на административную? Я бы пошел! На общественной работе результат быстро видно. Возьмите изобретения — сколько людям пользы они могут принести, а бюрократия наша мешает: за количеством гонимся, качество забываем. Польза людям большой работы требует, а работать им лень — им лишь бы зарплату получать. Возьмите водопровод в городе — это же сплошная антисанитария. С такой водой люди здоровье портят? Портят! А ведь даже без больших капиталовложений можно это дело поднять и осилить! Я бы взялся, если бы мне доверили. Второе — торговля. Как паук она оплела все, из всего тянет соки и раковой опухолью ведет к перерождению общества. А можно с этой стихией справиться? Можно! Нужно! А парк? Разве такой должен быть парк в городе! О, тут много живого, настоящего дела. У меня столько проектов — мне бы только успеть! Еще спасибо, что у меня жена — человек, другая женщина бы что? — Наплевать мне на твои идеи, правда? Давай деньги в семью, ведь так? А тем более сейчас, когда я еще и угробленному другу должен помочь — когда у меня на руках не только свои, но и его проекты. А она понимает меня. Она? Ей главное, чтобы в семье мир был. Конечно, она и от коллектива отрываться не хочет, хочет работать по специальности, но главное для нее — семья. Толстой все-таки здорово прав в отношении женщины. Для них творчество — это семья и дети. Но она признает и за мной право на свое творчество. Так вы спросите у мужа, не взялся бы он разработать фантастическую повесть о достижении бессмертия? Я бы на себя техническую сторону взял, а он художественную. Книга, если повезет, имеет тысячи читателей. Это не то что изобретение, которое может сгнить в ящике стола вместо того, чтобы быть отданным людям!

Он так раскочегарился, что даже его длинный, с ямкой, подбородок был красен:

— Ох как люди настоящие нам нужны! А людям — время и здоровье! И вера в себя!

Он нравился ей, этот Федя Замулин. Он напоминал Кокорина Василия Никитича, болельца за сельское хозяйство страны.

— Что вы думаете о Феде Замулине? — спросила Ксения Нестерова.

— С какой точки зрения?

— С человеческой. Со всех.

— Человек он безусловно честный.

— Цельный.

— С таким в разведку — не продаст, не отступится, не струсит.

— Вам не странно, что мы и сегодня военными мерками мерим?