Наталья Суханова - Искус
- Название:Искус
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Наталья Суханова - Искус краткое содержание
На всем жизненном пути от талантливой студентки до счастливой жены и матери, во всех событиях карьеры и душевных переживаниях героиня не изменяет своему философскому взгляду на жизнь, задается глубокими вопросами, выражает себя в творчестве: поэзии, драматургии, прозе.
«Как упоительно бывало прежде, проснувшись ночью или очнувшись днем от того, что вокруг, — потому что вспыхнула, мелькнула догадка, мысль, слово, — петлять по ее следам и отблескам, преследовать ускользающее, спешить всматриваться, вдумываться, писать, а на другой день пораньше, пока все еще спят… перечитывать, смотреть, осталось ли что-то, не столько в словах, сколько меж них, в сочетании их, в кривой падений и взлетов, в соотношении кусков, масс, лиц, движений, из того, что накануне замерцало, возникло… Это было важнее ее самой, важнее жизни — только Януш был вровень с этим. И вот, ничего не осталось, кроме любви. Воздух в ее жизни был замещен, заменен любовью. Как в сильном свете исчезают не только луна и звезды, исчезает весь окружающий мир — ничего кроме света, так в ней все затмилось, кроме него».
Искус - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Зачем было Эйнштейну черт знает куда забираться — в метагалактики, к фотонам? Взаимное движение, релятивизм объектов — все есть на Земле. Зачем с «ничто» и «нечто» было начинать Гегелю? С мельчайших, как рыбья чешуя, перышек, с птичьего крыла можно начать познание мира. С места ли берет птица, с разбега, с ветки — бесконечно сложно движение крыла. Крыло, когда идет вверх, невесомо — из мельчайших долек; в отсутствие себя сложившихся — крыло растворяется. У нее не должно хватить усилий поднять себя над землей — пушинка, и та падает вниз, — но птица взлетает, она не должна лететь, а летит. Со скоростью сила сопротивления должна возрастать, а у птицы явно наоборот — она пристраивается к телу воздуха. Вот она щупает пятерней расщепленных крылий воздух, переливается край крыла.
…Отяжеленный взмах крыла — всё невесомее паренье…
…И мы взлетим на торопливых, на неподатливых крылах…
…Земли суровый покоритель, покорный крыльям за спиной…
…Поэт — невольник вдохновенья, как птица — узница крыла…
Если бы теперешняя ее жизнь была в прошлом или вообще была не ее жизнью и кто-то писал об этой жизни роман, его можно было бы начать словами: [1] Так в оригинальной публикации — далее текст отсутствует. — Прим. верстальщика.
Книга пятая
ДЖЕМУШИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Надлом хрущевских начинаний заметила она только по тому, что ее беременность требовала молока, а молока не было, что позже младенцу требовались кашки, а с крупами и хлебом дела обстояли хуже некуда.
У нее начинался тогда пожизненный роман с ее сыном. Это действительно был роман на всю жизнь — по всем определениям, история странностей любви со сложным и развитым, разветвленным сюжетом. Вокруг много говорили, много спорили в это время. Говорила при случае и она, и, конечно, распалялась и спорила. Но на самом деле пребывала вне. Ребенок был настолько великой любовью, что все другие влюбленности и метания оставили ее. Время проходило над нею и над ребенком, как штормовые волны над погрузившимся в глубь: шорохом и звоном, скользящей тенью, рассыпанным светом. Как прежде околоплодной жидкостью дитя — были теперь они вместе отъединены от мира сферою их любви.
Три встречи Хрущева с интеллигенцией слились для нее в одну. Позже она с удивлением узнала, что их было все-таки три, и с порядочным разрывом во времени. После какой из этих встреч созвали молодежный форум в Казарском дворце культуры. Ксения так никогда и не вспомнила, но на сам форум была отпущена Васильчиковым, великодушно оставшимся с сыном дома, и в ее веселье и воодушевлении на великошумном этом сходе много было от ощущения выхода на волю. При всей ее любви к ребенку, а возможно — именно от всепоглощенности материнством, бывали у нее минуты, когда она чувствовала, что задыхается: хоть на полчасика вырваться на улицу, одной, самой, на вольный, пахнущий бензином и хлебом воздух, слышать чужую речь, чужие голоса — никчемные, отрывистые, смешные, ни о чем, обо всем — фразы, чтобы, пробежав два-три квартала, вдруг ощутить укол вины и страха и броситься стремглав назад к невероятным, любимым глазам ребенка.
Вступительное слово на форуме — да, форум, зал переполнен! — делала горкомовский секретарь Ира Кунцева. Ее заявление, что поэты, обруганные Хрущевым, лишены чувства гражданственности, зал встретил свистом и топотом. Выступивший вслед за Кунцевой парень начал вроде бы в тон ей — с образа бойца, отбирающего в походный рюкзак только самое важное. Абстракционисты были, конечно, из этого рюкзака выброшены, а партия — как наставник, помогающая отобрать в рюкзак истинное, — одобрена.
— Но, — сказал парень, — но… нельзя, нельзя полностью зачеркивать таких поэтов, как Евтушенко, Рождественский и Вознесенский!
— Из попиков, из поповичей, — шепнул Ксении сбоку дядечка. — Фамилии-то по престольным праздникам. Как бы и вся-то революция не из семинарий ли выросла!
— Нельзя, ни в коем случае нельзя, — выкрикивал в гудящий зал парень, — нельзя выкидывать такие вещи, как «Реквием в Шушенском», «Бьют женщину».
— А скажите, пожалуйста, — перебила парня Кунцева, — должно ли быть в стихотворении отношение автора к излагаемому?
— Ну-у! — ахнул зал.
— И есть ли оно у Вознесенского в этом стихотворении? — повышая голос, закончила Ира.
— Разрешите, процитирую, — радостно отозвался парень: «Религий — нет! Знамений — нет! Есть женщина!».
Одобрительно орет, аплодирует зал, но Кунцева только усиливает профессионально четкий голос:
— Простите, а о какой женщине идет речь?
— Ну! — закричали в зале, и переливчатый свист, и свист пронзительный весело разнеслись по залу.
— А чего, позвольте узнать, — все-таки перекрывала гвалт зала Ира, — чего она полезла в машину с идиотом? И ноги у нее, простите, — как прожектора, — в этой машине?
И снова свист, и смех, и топот, и возмущенные возгласы против свиста и топота.
Кто-то еще взбегает на трибуну, читает «Я — Куба» и заключает торжествующе, что никак не возможно таких поэтов обвинять в негражданственности.
— От кого вы их защищаете? — вопрошает Кунцева. — От кого и от чего?
— Неверно построена сегодняшняя встреча, — кричат из зала, — после каждого выступления комментарии председательствующей. Дать ей слово в конце, а перед тем свободно, без ежеминутной опеки говорить всем.
— Да-а! — откликается зал.
Восторженная девушка декламирует «Хотят ли русские войны» и оборачивается к Ире Кунцевой:
— Это что, не гражданственно?
— Оля, но Евтушенко сам своим стихотворением о народе перечеркнул свои прежние стихи!
— Да что же это? — возмущен зал. — Это же дискуссия! Кунцева, помолчите же наконец, дайте говорить выступающим!
Выступающие идут чередой и почти каждый заключает свое выступление с надеждой и радостным обещанием:
— «Мы разберемся в наших почему»!
С форума двигались большой молодою толпой. И весело было вместе со всеми кричать в запальчивости, и весело — слушать эту многоголосицу, многомыслие и многомнение:
— Их же всё вели по одной дороге — ни шагу в сторону.
— Ну, ребенка тоже учат ходить.
— А теперь они хотят все испробовать, разные дороги, и не желают, чтобы им мешали в этом. От того такая бурная реакция.
— Ничего, несмотря на весь крик, сегодняшний вечер не прошел бесследно.
— А у нас действительно претензии к отцам…
— А что могли сделать отцы? Устроить гражданскую войну, когда страна была еще слаба?
— Может, она была бы еще сильнее…
— А почему они позорят нашу страну перед всеми? Эти интервью — действительно гадость!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: