Наталья Суханова - Искус

— Не в этом дело, — отставляя шлифовку, чтобы покурить, говорила Анна Кирилловна. — Она могла бы стать женой и матерью Алику. Увы, она по-бабьи глупа: пытается удержать накалом и страстью. Но, затянувшись, накал и страсти становятся пошловаты. И уже нечем страдать и пылать — все выгорает. Он вовремя от нее оторвался.

И — истории о мальчиках, влюбленных в женщин, которые выходили замуж, как положено, за ровесников и старших, но потом судьба возвращала их друг к другу: давних мальчиков и тех женщин — и это была настоящая, редкостная любовь.

Еще предстояло навестить в университете Джо — он доделывал диплом, готовился к «госам».

Прелестный студенческий комплекс соорудили на Ленинских горах: ступенчатые площадки, деревья, цветники, вода. Джо распахнул перед ней прокуренную свою комнату — внутри это мало отличалось от его конурки в Джемушах. Кто-то, сидевший у него, поздоровался и ретировался. Джо, подтягивая спортивные брюки, расчищая ей место в кресле, скатывая и куда-то запихивая нижнюю и верхнюю, разбросанную как попало одежду, непрерывно вопрошал:

— Откуда ты? Как сын и родители? Как непутевый братец?

Что слышно об Алешке — двоюродном, дваждыродном? Чем собираются порадовать нас, недостойных, простых-советских — классики, земляки и столичные?

Кто-то заглянул, захлопнул дверь, но через минуту пришел, уже не в летне-спортивном, а в брюках и рубашке.

— Ты бы еще галстук нацепил! — хмыкнул Джо. — Знакомься, писательница земли русской. Не притворяйся, будто я не рассказывал о ней, но не повторяй всего того высокопарного вранья, которым я дурил слабые ваши головы. Я недостойно пользовался ее именем, чтобы возвысить себя.

— Мы так и поняли, — буркнул вошедший, но сесть не успел — Джо отослал его, чтобы он принес чего-нибудь съестного, а заодно сообщил друзьям, что занятия на сегодняшний вечер отменяются: прежде всего попьют чаю и перекусят, а там видно будет.

С Джо их оказалось четверо. После сборного застолья Джо объявил, что дома сидеть в летний вечер нефиг, нужно ли ей показывать Москву? — нет, конечно; театр и ресторан исключаются по случаю неважной экипировки, а также недостаточного финансового обеспечения.

— Вот так мы и развлекаемся, — говорил Джо. — Подходит вечер. Кто-нибудь предлагает сходить в театр. На лицах скука и сомнения. «Это что, серьезно? — изрекает Юрка. — Подумайте, что они могут нам предложить действительно замечательного? Театр, господа, вырождается, а присутствовать при его предсмертных судорогах безнравственно и неэстетично». Чешем затылки. Выставка? — «Господи, они и привезли-то десяток картин — лучшее все равно осталось в Лувре!» Кто-нибудь предлагает кино. «Кино? — удивляется Эдик. — Это искусство для народа, а не для нас». «Может, сходим к девочкам?» Женька морщится: это же нужно гладить брюки, умываться, потом вспоминать старые анекдоты. В конце концов идем на «Веранду».

— Мы и сейчас идем на «Веранду»? — смеется Ксения.

— Если не возражаешь. Это, конечно, дыра, но близко и дешево.

«Веранда» оказалась действительно верандой, причем огромной, с огромным количеством столиков, с немыслимой толчеей, с преобладающими запахами портвейна, вермута, водки и лука. Кое-как отыскали столик, из-за которого как раз поднимались уходить. Джо на положении хозяина оставили с Ксенией, остальные отправились за «винищем» и чем-нибудь съестным. От участия Ксении в расходах гордо отказались. За недостатком уборщиц Джо сам отнес грязные стаканы и тарелки, а Ксения салфеточкой с соседнего стола смела крошки и вытерла пятна и лужицы. Пили из граненых стаканов. Посмеивались над романом Юры с молодой вдовой. Обещали ему скорую радость: «Дорогой, полюбуйся на малютку, нашего сына». Жаловались на руководителей дипломных работ: едва просматривают написанное и тут же забывают — каждый раз новые замечания. О студентах с младших курсов, которые хотят общаться:

— Мы им говорим: «Скажи скороговоркой «трансцендентный»». Сбиваются. «Иди еще поучи «эмпириокритицизм» и прочее».

— Сурово!

— Нас тоже не допускали. А то еще подумают, что мы уже готовы отвечать на вопросы!

— …Что мы уже ухватили за краешек подола истину.

— В то время, когда нам ухватить бы за краешек подола какую-нибудь вдовушку! (Джо, конечно).

О какой-то истории с обсуждением студента, бросившего трех жен и в конце концов женившегося на женщине, старше его и с тремя детьми. Друзьям что-то в этом не понравилось: уж очень гладко все шло, девочки клокотали, примерные студенты благородно негодовали и наконец парень кадровой выправки предложил исключить из университета незадачливого многоженца. Остальные благоразумно молчали. Друзья сочли, что в этом обсуждении маловато диалектики, к тому же судят заочно и безапелляционно. «Выступим?» — «Выступим». Женька: «Надо еще разобраться, какие были жены. И потом, взять с тремя детьми — это же героизм!» Закричали, зашикали. Джо: «Мы заочники, государство нас не обеспечивает, значит, не обязано заниматься и нашим моральным воспитанием».

О разговоре с семинаристами, поддевшими их: «Почему вы боитесь говорить с нами в открытом диспуте, если уверены в своей философии и в своей правоте?» — «Да вы же скажете: верую ибо абсурдно», — отшучивались они. Семинаристы были запальчивее: «Да! И не верим вам, потому что вы — рабы логики».

Ксении уже нужно было — позарез — торопиться на электричку: они пококетничали с ней, и она была им благодарна, пора было позаботиться о ночевке — кроме Костиной дачи ей негде было переночевать. Но она любила застольный треп, и когда это еще она побудет в обществе философов? Один, сам по себе, Джо не в счет — ей нужен был спектр.

Спектр, однако, не очень получался — мешали винные пары. И на электричку она уже опоздала. Ребята успокаивали ее, что отведут к девочкам в общежитие. И снова застольная философия и веселые подначки, когда она что-то о частном явлении и о том общем, что делает целостным мир:

— Стол — это общее, но нигде этого общего стола нет, как нет человека вообще, в общем смысле слова, — это вступил в разговор Женя, хотя он-то как раз почти и не говорил до этого. Но портвейн и вермут развязывают языки даже очень застенчивым. — Слово — грубая схема.

— А как Вселенная, которая с «и Человек»?

— Вселенная — темная лошадка, — приходит на помощь другу Джо. — Есть такая теорема Гёделя, что нам и о себе-то трудновато судить — не то что о Вселенной.

Она — что-то о книжке «Загадка человеческого я». Они — презрительно: «Для детского чтения».

Ксению часто считают самоуверенной, но такая ли уж она самоуверенная, если толкается то к писателям, то к ученым, то к философам, проверяя, не думают ли они интереснее и лучше, чем способна она, несмотря на все ее подписки на философские и научные журналы, на Гегеля и Мелюхина, которых она даже конспектирует… И, словно откликаясь на ее мысли, рассуждает вслух Джо: