Наталья Суханова - Искус

За несколько дней до свадьбы братца ездили в соседний город за фатой.

Беленькое платье невесте сшила ее тетка. Туфли на высочайшей шпильке дал кто-то напрокат. Джо остался мастерить праздничную газету. Отец занялся заготовками. Мама с Янушем вырезали какие-то гирлянды. Остальные с большим удовольствием включились в поиски фаты. Даже Владов троюродный брат и Гета подключились.

На крутом склоне, сокращавшем их дорогу от магазина к магазину, компания растянулась. Гета была впереди, ни на шаг — вопреки родственным внушениям — не отставал от нее Владов брат. Ксения замедлила шаг, предоставляя Владу решать, где он. «Влад! Владик! — оборачивалась Гета. — У нас тут вопрос — помоги!» Она явно считала, что Влада от нее отпугивает его родственник. Похоже, и в лучшие времена его нетрудно было спугнуть, — неизвестно, как это уживалось с его упорством. Влад словно не слышал. И Гета опять оборачивалась к нему, взывая с некоторым раздражением: «Ну Влад, иди же, разреши наш спор!» Родственник, правда, не взывал. Влад не откликался, шел рядом с Ксенией. А что если у Влада это только обида на юную мадонну — не он ведь, а она, кажется, его отвергла, даже если он сам, почуяв неладное, свернул в сторону?

— Что же ты, Влад? — усмехалась Ксения. — Девушка зовет, помоги! Ты что, боишься её?

Но когда ему надо, он и Ксению не слышал.

Владов не то двоюродный, не то троюродный попытался взять Гету под локоток, но она высвободила руку и дождалась их с Владом. И шутливо примеряя у прилавка одну фату за другой, оглядывалась на Влада:

— Эту? А может, эту? Как я выгляжу?

Потрясающе выглядела. Белый длинный тюль, белые ободок и розочки были просто созданы для нее, как, впрочем, и все остальные наряды на свете. И, поеживаясь, Ксения отступила за других. Господи, ни черты, ни изгиба грубого или лишнего в этом лице, в этой шее, в этой стройной высокости. Разве что смех грубоват, и грубоваты шутки — может быть, от некоторого противления своей «святыне красоты». С той же охотой, с какой рассказывала Гета, как сходил по ней с ума чуть не весь класс, а кто-то даже едва не покончил с собой, вспоминала она, как жестоко дрались они в детстве с братом-погодкой, харкая и швыряя друг в друга соплями. О форварде помалкивала: этот, кажется, ни драться, ни вешаться из-за нее не собирался, тренированным плечом оттесняя соперников, когда находился в Джемушах, и не очень сокрушаясь в разлуке.

— Сегодня вечером встречаемся в парке на танцах, да? — крикнула на прощанье Гета.

Влад не ответил, ответила Ксения:

— Обязательно!

Не очень-то ее успокаивало молчание Влада — в конце концов молчат, не подходят, не замечают и оскорбленные. В ревности, в подозрениях ее воображение становилось изощренным. Неуверенность жгла, была нестерпима. Ксения должна была проверить — немедленно.

И когда ватагой шли на танцы, Ксения всё уходила вперед, но Влад догонял ее. Ну, это ладно, это не в счет, — все знают, что они дружны, надо еще посмотреть, что будет на танцах, в парке, на людях. Не решится же он танцевать с женщиной в годах, разница ведь настолько явная — не зря в упор ничего не видят ни юная мадонна, ни друзья. Потому что этого не может быть просто потому, что этого не может быть никогда.

Залитый асфальтом длинный прямоугольник меж деревьев и стриженных в тумбочки кустов уже заполнен шумящей в тени ветвей толпой, а на веранде с балюстрадой переговариваются, усаживаются, пробуют и откладывают свои инструменты музыканты. У самой веранды, внизу тоже уже народ, и кто-то из друзей разговаривает с перегнувшимися к нему вниз ребятами. И вот, наконец музыканты уселись, взялись за инструменты всерьез, а Боб за своими барабанами и тарелками сидит, будто кавказец над шашлыками, прямо-прямо, туда-сюда подвигая шампуры. И поглядывает девочка-мадонна то на площадку, то вокруг себя раздраженно-нетерпеливо, проскальзывая взглядом по Владу, а то так и взглядывая, как окликая: «Ну же, смелей, ну же!»

Но Влад протянул — и каким мягким, просящим жестом — руку к ней, Ксении. Зрячий увидел бы, понял мгновенно, но все были слепы, ослеплены общепринятым или общенепринятым.

Но вот, начинали прозревать.

На свадьбе вдруг увидел, почувствовал Боб, — правда, не раньше, чем чуть ли не из рук у него вырвал, увел ее танцевать Влад. «Слушай, мне это кажется или..?» — своим густым, с гнусавинкой, голосом, но на этот раз совсем серьезно окликнул ее Боб. «Не понимаю, ты о чем?» — ответила она нахально.

Уже и Джо разглядел что-то и спросил напрямую Влада, и тот ответил ему: «Да, судьба. Это судьба моя, Джо».

Любить всегда, пожизненно уже не казалось ересью. И хотелось любви для всех. Они-то с Владом знали теперь, какое несчастье жить не любя.

Зотов вернулся с экзаменов и расстался с выслеженной приятелем неверною медсестрой. В очередной поход Ксения пригласила соседку Гелену, с ходу влюбившуюся в Зотова. Ее предостерегали: Зотов, по прозвищу Колобок, при очень спокойной, достойной манере общения, с кем только ни встречался, от кого только не уходил. Не подействовало. Едва сойдясь с Зотовым, Гелена тут же оборвала все другие марьяжные знакомства.

— Ты его не знаешь, его никто не знает, — говорила она, сияя глазами. — Никогда еще не было у меня так серьезно. Я не собираюсь играть с ним в кошки-мышки. Он необыкновенный!

А Джо, — он тоже был влюблен — в недосягаемую.

— Это что, очень серьезно — Гета для тебя? — однажды спросила его Ксения. И в ответ получила два сюжета («Все мы немного графоманы» — сказал Джо.). Один — в стиле Возрождения, но, в общем-то, вечный сюжет: «Ей было пятнадцать лет, но по стуку сердца…», «Ей нет еще четырнадцати…». Джо встретил Гету, едва превратилась она из ребенка, в ожесточении швыряющегося соплями, в маленькую мадонну. Если не считать одноклассников, которые в этом возрасте ниже девочек на голову, Джо был первым влюбившимся в нее. Он писал ей стихи, его любовные послания читала она и перечитывала, утверждаясь в чуде неожиданной своей красоты, в чуде любви, которую пробудила. Но встречи конечно же не было: оба боялись покушения на чудо.

Второй сюжет был современнее. Когда Джо — после техникума, до армии еще, работал в маленьком горняцком городке Средней Азии. Ее звали почти так же странно, как юную мадонну: Вета. Влюбился он, что называется, с первого взгляда и был сначала отвергнут совершенно — такое ощущение, что она даже и не видела его. У нее был другой, который ее бросил. Джо выходил Вету после тяжелого, неудачного аборта, и была у них потом безумная, истощившая его любовь, от которой бежал он в армию. Но, вернувшись из армии в Джемуши, зная уже, что она замужем в своей далекой Средней Азии, всё не мог ее забыть и, наконец, полетел; однако, встретившись с ней, успокоился: любви больше не было, наваждение прошло.