Наталья Суханова - Искус

Почему замкнутость — это бесконечность? Возможно, ей не нравилось это слово — «замкнутость». Ее опасения, ее надежды убыстряли бег, проносясь непрозрачными вихрями.

Она то читала все эти «pro» и «contra», то пыталась вспомнить и соотнести с прочитанным свои мысли, которые вспоминались не сразу, словно были совсем из другой области: — Красные пятки… Человек случаен среди вечного… А, вот оно, поняла: это как раз и познается по кусочкам — вечные, а потому и замкнутые законы. Вечные. Человек случаен среди вечных, но не имеющих к нему внутреннего отношения законов… Но, может быть, там, во вселенной есть нечто большее, чем мертвая, механическая гармония? Просто оно недоступно еще человеку, потому что несоизмеримо ни с его размерами, ни со временем его жизни.

Однако, вот введение к «Диалектике природы», то самое, которое она и должна была прочесть прежде всего, но пропустила, пока не просмотрела остального. И правильно сделала, что читает в завершение: тут Энгельс свел свои мысли воедино в фокус. Тут страсть, тут то, ради чего годы труда! Тут слитная, осмысленная история человеческого познания, радость выхода из тьмы средневековья к свету, радость людей-титанов, смысл накопления знаний! Здесь общая картина движения Природы! И человек в этой картине — не жалкая случайность, а «то позвоночное, в котором природа дошла до познания самой себя», «высший цвет — мыслящий дух»! Не жалкая частица, а наивысшее развитие самой природы!

И все-таки что-то не так. Чего же не достает ей в этой картине мира? В которой у человека не просто есть свое место, но это место — вершинное, «время наивысшего развития», которое придает смысл самому существованию мира. И хоть и этому истечет свой срок и придет хана «высшему цвету», но можно надеяться, что природа не ослабнет настолько, чтобы где-нибудь когда-нибудь, пусть ценою «бесчисленных попыток» не создать снова мыслящих существ. Так чего же, чего же Ксении еще?

Кажется, ей нужен не пьедестал, не вершина, а вселенский смысл. Или другое: пусть сама Вселенная неодушевленно закономерна, но наряду с человеком в ней должно быть нечто высшее — выше человека! — которое придавало бы смысл самому человеку. Лучше, чтобы человек был средством, а не целью, а цель была бы выше его!

На худой случай — да, на крайний случай она согласна и на картину энгельсовскую: Вселенная, в которой редко, но необходимо расцветает человеческий мир — мыслью и радостью.

Но лучше бы человек был не цветком, а делателем, не вершиной, а ходоком. Только бы было куда идти.

В январе Милка пригласила Ксению на вечер в Академии.

В вестибюле встречали Алексей и Семен, сами сдали их пальто в раздевалку, в то время как они с Милкой пытались подступиться к огромным зеркалам, чтобы привести себя в порядок. Офицеры с девицами и без — двигались вверх и вниз по широкой мраморной лестнице.

Поднялись и они на второй этаж. Огромный концертный зал был уже полон. По динамику прокручивали пластинки «Шел солдат из далекого края» и «Эх путь-дорожка фронтовая». Ксения поторопилась протиснуться в ряд, считая, что следом пройдет Милка, но Семен с простодушной прямолинейностью потеснил Милку, полез вслед за Ксенией, а Милка охотно его пропустила (ах, сводня-прокуда, ну погоди!).

Концерт был обширен и громоздок — арии из опер и популярные песенки, художественное чтение и художественная гимнастика, скрипки и балалайки, фрагменты из балета и национальные пляски, заслуженные артисты и лауреаты конкурсов. А на закуску ожидали еще Козловского, Лемешева, Лисициана, Слушателей решили накормить за все годы фронта и вперед, на все время, когда они будут лишены столичных утех.

Ксении и лестен был, и досаждал упорный взгляд Семена. Но еще больше ей досаждала смутная возня рук и взоров там, за спиной Семена, где сидели Милка и Алексей. Ксения сердито косилась на них — Милка подавалась вперед, делая и Алексею ласково-строгий взгляд, указывающий на сцену.

Через полтора часа Ксения жаждала завершения концерта, но объявили только перерыв. Перерыв был небольшой — кавалеры смотали в буфет, а Ксения с Милкой в туалет. Семен принес конфет, а лучше бы бутерброды с колбасой. Хоть и ждали Лемешева с Козловским, но в зале сильно поредело. Теперь уж и Ксения позевывала в ладошку и недоумевала: неужели вечер так и кончится огромным этим концертом и не будет танцев с каким-нибудь неожиданным приглашением, неожиданным ухаживаньем? Возле нее, правда, влюбленный Семен — ну да это ничего, такая штука чаще всего оказывается неплохой приманкой: стоит одному тебя заметить, как и другие начинают задерживать на тебе взгляд, добиваться твоего внимания. Лемешев пел: «Наш Лизочек так уж мал», Лисициан — «Где в горах орлы да ветер, на-ни-на, на-ни-на», а Козловского почему-то не было. Наконец, концерт кончился. В маленьком танцевальном зале уже играла музыка. Остановились у дверей. Но Семен не собирался терять времени. Ксения еще только успела взглянуть на кружение пар, на оркестрик, а Семен уже подхватил, закружил ее. Оглядываясь в танце, Ксения видела Алексея с Милкой, танцующих медленно, о чем-то серьезно разговаривающих. «Свободных» офицеров по стеночкам было полным-полно, но они явно не замечали ее. Откровенно-преданный, добродушно-свирепый Семен оказался отнюдь не приманкой. Только успели они вчетвером сойтись после вальса, как снова заиграла музыка и Семен тут же пригласил ее опять. Алексей на этот раз не сделал ни малейшей попытки пригласить Ксению — похоже, она уже была «закреплена» за Семеном; вне посягательств, так сказать. Народу в зале становилось все больше. Раза два промелькнули Алексей с Милкой — Милка с запрокинутым влюбленным лицом. Но когда танец кончился, Ксения с Семеном уже не нашли их. В целом зале не оставалось ни одного знакомого или хотя бы заинтересованного лица. Только Семен. Становилось скучно и тягостно.

— Где всё же они?

— А может быть, ушли? — предположил Семен.

— Не попрощавшись? Нет, Милка не могла так бросить меня.

— Ну почему же бросить? Они же знали, что я позабочусь. Ксения…

Но Ксения не хотела верить, раздражалась, искала. Семен спросил у одного, у другого, не видел ли кто Алексея. Нет, не видели. Может, в буфете? Сходили в буфет. Народу было — не протолкнуться, но Милки с Алексеем и здесь не оказалось. Семен расстарался, натащил пирожных и конфет, нашел местечко, усадил, заставил есть. Вокруг сновали люди — чужие, ненужные. Почти не оставалось сомнений, что Милка и Алексей сбежали, позаботившись о себе и о Семене.

— Я давно хотел в вами поговорить, — сказал Семен.

— Найдем Милку — тогда и поговорим, — почти раздраженно перебила Ксения.

Семен лишь улыбнулся. Двусмысленно как-то. Ксения нахмурилась, и Семен послушно стал серьезен, извинился даже.