Наталья Суханова - Искус

К весне Джо пришёл к своей оставленной подружке с повинной. Но она вернуться-то вернулась, но уже на новых, свободных началах: приходила когда хотела, не докладывала, где была, хозяйством его не занималась. Джо хотел зарегистрироваться — она уклонялась: довольно с неё печального опыта. Джо умолял, Джо был влюблён.

— Это они во всём виноваты, — кивал на них Джо, шутовством прикрывая свою ложь во спасение.

— Джо, ты что? — не были согласны они.

— Да-да, добрые люди открыли мне глаза. Признайся, Ксюша, чистосердечно, ты решила свести меня с Гетой, чтобы уберечь Влада от соблазна. Если бы не добрые люди… — и подмигивал им, и кривил в противоположные стороны рот и глаза.

— Джо, разве не ты, — всё ещё пыталась восстановить истину Ксения.

— Да, я простак! — колотил себя кулаками по лбу Джо. — Я дурак, шут гороховый! Это я виноват, Ириша, но подбили меня они! Довольно, довольно об этом! Ну чего завели свою волынку? Пошли в горы. Ты же выйдешь за меня, дорогая?

— Сомневаюсь.

Время шло, менялись намерения, кто-то уходил, кто-то являлся на свет. У Паши родился сын, которого его жена носила одиннадцать месяцев. Оля родила девочку, которую она носила всего семь месяцев. Братец с музыкантами был в соседней области на выступлении, и «болели» за Олю ночью под окнами роддома Влад и Ксения.

— Я не могу, не могу, — сквозь стоны хрипела роженица.

— Сможешь, сможешь, деточка — куда ты денешься… Не тужься сейчас, отдохни… А теперь… Ну, ну же, держись за поручень… Всё-всё-всё, сейчас, — тужилась голосом сама акушерка.

Едва мученица родила, Ксения с Владом бросились к входной двери спрашивать, что и как. Но оказалось, это не Оля была, не она рожала, и раньше утра не ожидались её роды. Однако, она родила до утра, без крика и стонов. Братец ещё не приехал. И забирали Олю с малышкой опять же они — «Принимайте, папаша, вашу наследницу» — здоровый ватный куль без доступа к наследнице. Только дома, положив на кровать, раскрыли девочку — и оторопели: зеленовато-жёлтое лицо, широкий, расплющенный нос, крохотное тельце.

— Недоношенная, — спокойно сказала Оля. — Они не должны были выписывать нас. Ну да бог с ними. Справимся.

Маленькая Иришка корчилась, постоянно плакала. Ксения клала её животиком на свой живот, вытягивала из носика толстые, как канаты, нескончаемые упругие сопли. Ею занимались все: Оленька, братец, мама, тётя Лора, Алёша, и в каждый свободный от сдельной своей работы час — Влад. Януш, похоже, даже ревновал. «Очароватушки мои, — пела-ворковала над своей девочкой Оля. — Солнышки ясные! Зореньки ненаглядные! Сол-неч-ный круг — небо вокруг!» — «Аришке, наверное, уже до смерти надоела эта песня» — остроумничал Януш. «Критикан несчастный!» — «Знаешь, Оля, песенку «Бабушка козлика очень любила — бабушка козлика в супе сварила»! Аннушке все эти ваши песенки, как бабушкин суп» — «Януш!»

В апреле Владовы родители перешли к решительным действиям. Из заветного ящичка Влада исчезли письма Ксении (они переписывались даже когда виделись каждый день), заодно исчез и паспорт Влада. Герой даже и не скрывал, что это его рук дело. Владу было всерьёз объявлено, что если он не одумается, эти письма попадут в суд с заявлением родителей о совращении несовершеннолетнего чуть не вдвое старше его коммунисткой и членом союза писателей Ксенией. Не поможет суд, они с матерью опубликуют своё заявление в прессе, оповестят и союз писателей, и партийную организацию. Кроме того его полюбовница нарушает паспортный режим, будучи нигде не прописана. И пусть не думает Влад, что может загладить гнусные дела своей напарницы браком с ней — они с матерью ходили к юристу: с такой разницей лет женщины и юноши загсы брака заключать не имеют права. Паспорт Влад всё-таки отобрал у отца, едва не подравшись с ним.

Просторны и прекрасны были Джемуши, но места им с Владом здесь, видимо, не было. Болел отец Ксении, и только скандалов ему не хватало. Хлопоты с малышкой, бессонные ночи и так выматывали всех.

Не то из милиции, не то из жилуправления уже приходили, интересовались несанкционированным проживанием Ксении в переполненной квартире.

Ксения наконец решилась, отправила в Облов председателю правления Союза писателей заявление с просьбой помочь с жильём: «Хоть в самый далёкий городок области, лишь бы крыша над головой и коммунальные удобства». Ответили быстро: «Мы не бросаемся талантами, будем хлопотать о жилье в Облове. Постараемся получить для вас жильё уже в этот год».

Списались с Эльгой, съездили к ней в горы, в её горно-металлургический городок, там буквально в один день расписались и вечером, втроём (не втроём — вчетвером с прекрасной Эльгиной собакой) отпраздновали чем Бог послал их свадьбу. Эльга же и устроила Влада в своём городке на временную работу.

Кто отдыхать, кто работать, кто в гости, кто в поисках развлечений уехали в это лето почти все друзья. В Сибирь строить не то какую-то дорогу или город отправился Джо. Уезжал Алёша с тётей Лорой на работу в Мурманск.

В свою очередь Герой с женой снова ринулся на какие-то заработки в дальние края.

Ксения с Янушем ездили к Владу и Эльге, карабкались там по отвесному склону рыжей горы.

Возвращались в Джемуши ждать вестей из Облова.

Квартиру дали поздней осенью. Посреди больших грязных пустырей стоял серый дом, у которого уже разгружались несколько машин с мебелью и скарбом. Они с Владом прибыли общественным транспортом: тючок с постелью, чемодан с тряпьем да пишущая машинка — вот и всё, с чем они вселялись. В квартире, от которой выдали им ключи, полы еще липли, но батареи были горячие. Расстелив на полу газеты, они сели подсчитать оставшиеся деньги — хватало на матрас и раскладушку. Пахло краской, не было холодной воды, не было электричества, редко ходил транспорт, в обрез было денег, но раз в день, ближе к вечеру они наполняли горячей до густого пара, неистощимо ржавой водой ванну и ехали «в город» — обедать и запасаться минеральной водой. Ели раз в день, но плотно и роскошно: перепелиные яйца, невероятные супы и салаты; поев, возвращались в собственную темную квартиру к наполненной ванне и сладостно теплым батареям.

Они были одни, блаженно одни, как никогда в жизни. На раскладушке всё равно невозможно было спать вдвоем, поэтому ее оставили про запас, спали же на полу, подстелив под матрас газеты. В свете уличных фонарей и проходивших по шоссе машин, свободно гулявшем по незашторенной комнате, она смотрела на Влада, прикрывшего глаза.

— Что ты думаешь, о чем? — был у них такой жест — махнуть пальцем перед глазами.

— Кино верчу.

— Как?

— Я прикрываю глаза, а оно вертится.

— Интересно?

— Нет, надоедает. Думать мешает.