Наталья Суханова - Искус

И это тоже была любовь. Но все это были лишь бледные тени того сна, бессвязного и путаного, но в котором она любила так радостно и полно, как никогда в жизни!

— …К чему это снятся покойники?

— К перемене погоды.

К весне Ксения окончательно — с головой — ушла в диамат, в философию.

Не сразу, нет — не сразу и не легко. Ибо, как ни был ей приятен резкий, увлеченный, универсальный Энгельс, но многие его мысли как колесом проходили по сердцу, и сердце, и ум болезненно напрягались, противоборствуя.

Все, что она передумала и перечувствовала в два предыдущих года, сводилось к несоизмеримости вселенной и человека, к разноположенности их, и к тому, что человек отчаянным усилием должен прорваться во вселенную, стать соизмерным ей. И вот, теперь оказалось, что этого-то и нет — нет разноположенности, нет несоизмеримости — законы едины для большого и малого, для человека и Вселенной.

Тут она, правда, зацепилась, окопалась на некоторое время: да, законы едины, но какие? — физические, механические! — А человеку другое требуется!

Однако по мере постижения диамат раскрывался как нечто большее. В едином мире была живая, пусть бессознательная до времени душа. И чтобы поднять эту душу, не обязательно было осваивать, проходить миллионы и миллионы парсеков. Все оказывалось соотнесено. Едино. Нужно было только суметь проникнуть в суть. Сейчас. Не откладывая ни на какие будущие жизни.

Сейчас — до какого-то времени все в ней противилось, может быть, именно этому.

Труднейшая вещь — вспомнить, как хиреет, гибнет в тебе идея, которая была самим существованием твоей жизни. Столкнувшись с тем, что не укладывается в нее, ты бросаешься в наступление: завоевывать, сделать своим или уничтожить! И вот наступление захлебнулось, идея погибла. Погибла, не заметив смерти, ибо это не смерть, а инобытие.

Да, действительно, пройти, физически пройти вселенную у человечества попросту не хватит времени, ни у кого не хватит — дело даже не в соизмерности, а просто в том, что нельзя объять необъятное. Но необъятное — объятно изнутри. Сердцевина у этого безмерного шара, так сказать, одна. И сердцевина — всюду. Человеку нужно узнать главное, а оно всюду. Нужно суметь проникнуть, постичь.

Знать сейчас, не откладывая ни на какие будущие жизни, будущие поколения, что такое мир, что такое вселенная — это и пугало, и манило. Легче отдавать жизнь уповая на очень далекое будущее. А то вдруг обретенное окажется не столь прекрасно?.. И все-таки, неужели она трусит? А ведь так боялась умереть, не узнав, не угадав… Перед ней словно открылся проход в вожделенную страну, а она боялась ступить на эту землю.

От книг, которые она читала, волнуясь до жара и испарины, она возвращалась к своей поэме, думая, как перекроить ее, как сделать правильной. Можно было приделать к поэме вторую равноценную часть, в которой бы люди, пройдя вселенную, возвращались к разговору с Богом, выкладывая добытое знание — диалектический материализм. Ксения пробовала и так, и этак — но не ладилось и, беся Ксению, казалось слабее скорбных монологов Бога. Странное дело: логически поэма вполне могла быть дополнена и исправлена второй частью. Но по интонации, по ощущению — части не складывались. Сама фигура Бога была теперь лишней. Можно было бы вообще переделать все с начала до конца и выйти, тем самым, на магистральный проспект литературы. Ну, если не магистральный, то хотя бы на параллельный магистральному: Бог — честолюбец, тиран, отгородивший людей от знания.

Она даже попробовала. Но быстро почувствовала скуку и фальшь.

Что ж, если поэма оказалась ложной и не поддавалась исправлению, Ксения готова была ее сжечь, как сжигали христиане языческие рукописи, как жег Гоголь последнюю часть «Мертвых душ». Прежняя ее душа в самом деле была мертва. И все-таки Ксения не решилась сжечь поэму, хотя мысль о ней, лежащей на дне чемодана, мешала, как застрявшее в зубах мясо.

Впрочем, не это сейчас было главным. Главным был один вопрос, одна недоговоренность, одна невыясненность — нечто, возвращавшее Ксению к пафосу поиска, но поиска теперь уже отнюдь не безнадежного. Были не только изменены пропорции сомнения и надежды — не было больше места отчаянью. Надежда стала почти уверенной, она стала деятельницей и разведчицей. Да, заключалось в диалектике нечто, еще не решенное, повернутое взглядом в большую вселенную. Потому что все остальное было едино для большого и малого, для посюстороннего и потустороннего, это же представлялось детищем Земли, и не ясно было, случаен этот драгоценный ребенок или же он суть всего сущего.

Она читала Ленина и Энгельса, брошюры и учебники. Не для зачета, не для экзамена — для самой жизни было теперь необходимо это.

Закон развития — вот на чем была сосредоточена Ксения теперь. Развитие от низшего к высшему — всемирный ли это закон или чисто земной? Мир и человек едины. Но как? Как именно? Что мир? Что человек в мире и для мира? Вершина? Одна из вершин? Звено в цепи изменений? Или звено в цепи развития? Развитие от низшего к высшему — ограничено ли оно пятью перечисленными Энгельсом формами, или за человеком, человечеством, сознанием и человеческим творчеством возможна другая, более высшая форма? Или развитие ограничено сверху, так что если на нашем отрезке, на опыте Земли и есть тенденция развития от низшего к высшему, то в более широком масштабе — это та картина, которую нарисовал Энгельс во введении к «Диалектике Природы» — Великий Круговорот, высшим цветом которого является мыслящий дух?!

Этот круговорот занимал теперь все ее мысли.

Ad vocem, к сказанному Негели (опять-таки Негели, но ныне Ксения уже была его противником) Энгельс замечал:

«Когда мы говорим, что материя и движение не созданы и неразрушимы, то мы говорим, что мир существует как бесконечный процесс… таким путем мы поняли в этом процессе все, что в нем можно понять. В лучшем случае возникает еще вопрос, представляет ли этот процесс вечное повторение одного и того же в великом круговороте или же круговороты имеют восходящие и нисходящие ветви.»

«Понял всё». Ничего себе — всё! Если основное, главное до сих пор неизвестно! И «в лучшем случае», как бы между прочим, в качестве роскоши, что ли, остается еще вопрос: имеют ли эти круговороты восходящие (и нисходящие) ветви!

Ветви спиральной галактики в созвездии Гончих Псов — прекраснее нет, наверно, ничего. Насколько же, однако, ветви развития во времени грандиознее галактик, раскинувшихся в пространстве! Только б подтвердилось! Изменение или развитие? Великий круговорот или грандиозный виток спирали, имеющий свою восходящую ветвь? Круговорот или Спираль?