Наталья Суханова - Искус

— Всё — блеф, — говорил между тем Кирилл. — Щедрость душевная — вот единственная подлинная ценность.

— На что — щедрость? — спрашивали его.

— На все. Даже и на злость. Все — щедро, до конца!

— Как королевская кобра, — вставила Ксения.

— А как кобра? — заинтересовался Кирилл.

— Отдает свой яд весь, не оставляя впрок.

Кирилл подумал.

— Хорошая у тебя девочка, — сказал он вдруг Виктору. — Цени и береги. Но мне надоели вы.

Он вдруг замолчал, и Виктор помрачнел еще больше.

— Слушай, братишка, — сказал Кирилл Вите, — а что если мы закатимся сейчас куда-нибудь в ресторашку, посидим, еще поговорим. А? Ну не строй несчастные глаза. Ты же брат, а не Цербер. Когда еще повидаемся, поговорим?

Мучительная борьба выразилась на лице Виктора.

— Уже хватит, Кирик, — сказал он наконец мягко и даже умоляюще, и это было так же ново для Ксении, как и его озабоченность и растерянность.

— «Кирик, хватит кирять», — передразнил его брат.

— У меня же совсем времени нет, — сказал уже сухо Виктор. — Мне совершенно неотложно нужно кончать отчет.

— Ну и черт с тобой, — сказал уже рассеянно Кирилл.

— И тебе бы не советовал.

— А мне плевать. Я ведь знаю, чего ты волнуешься, — усмехнулся Кирилл и стал доставать из разных карманов смятые деньги. — Возьми себе на расходы, остальное спрячь мне на обратную дорогу. Видишь, я себе оставил совсем немного, так что для волнений оснований нет.

Теперь Кирилл снова развеселился.

— Слушай, девочка, — сказал он Ксении. — Что, у тебя тоже отчет? Плюнь ты на моего любимого брата, пойдем, я тебе покажу кабацкую Москву, какой ты не знаешь, и, может, не узнаешь. Прихватим еще денег у Витьки и кутнем, а потом я тебя в целости и сохранности доставлю этому рабу зачетов и дипломов.

— Нет, — растерянно помотала головой Ксения.

— Ну, черт с вами, ребятишки. Суум квикве. Кому поп, кому попадья, а кому попова дочка.

Он похлопал Виктора по плечу и отправился, как он сказал, «на волю из этого крысятника».

— Не задерживайся, — буркнул дрогнувшим голосом Виктор. Он тут же уселся за отчет, а обескураженная Ксения — за книгу. Но уже через полчаса Виктор захлопнул папку:

— Зря отпустил одного. Черт его знает, еще на губу попадет. Ты извини — я пойду поищу его.

— Можно, я с тобой?

И неожиданная обрадованность:

— А я тебя не сильно отрываю?

Они обежали нескольких знакомых Кирилла. В одном месте он действительно побывал и оставил записку, что придет позже. Но хозяева совсем не были уверены, что он и в самом деле придет. В другом месте — только что пришедшая хозяйка была сердита, потому что не знала, где муж, и подозревала, что он пьет вместе с Кириллом. Где-то они никого дома не застали. Где-то застали только старушку, которая не понимала, о чем они ее спрашивают.

Зашли в столовку перекусить, и над тарелками с недоеденным борщом, над стаканами с недопитым серым чаем и недопитым серым компотом Виктор рассказал семейную историю о наивно-жертвенной бабушке, воспитавшей их с братом после того, как их мать неведомо куда сбежала и неведомо где и как погибла, и о Кирилле, который с войны вместе с наградами и контузией (он и к герою был представлен, да не получил, а был разжалован за скандальную историю, и снова выслужился — такие, как говорит не без гордости бабуля, имели в старину полный набор Георгиевских крестов) принес и жажду спиртного. Был Кирилл для Виктора в детстве больше, чем просто братом или даже отцом. Виктор его обожал. Он и в Горный пошел, если честно сказать, потому, что в Горном, только в Ленинграде, блестяще учился перед войной Кирилл. Он вообще всегда везде блестяще учился.

— Это ж не только я — раньше его все обожали, уж можешь поверить мне. Он же смелый как чёрт. И никогда не предаст. Убить может, а предать никогда.

И позже, когда Кирилл приезжал на побывки, а Виктор уже и ростом догонял его, и учился, может быть, не хуже — все равно брат был лучшим из лучших в их роду.

— Неправда, — оказала Ксения. — Ты не только умнее, ты лучше, ты с самого начала лучше.

— Ты не знаешь. Ты его не знала раньше, — с тоской сказал Виктор.

Способность пить не пьянея тоже входила в число добродетелей Кирилла. Даже для бабушки это было так, а ведь она кое-что уже знала о жизни. Когда пришло «дикое», как сказала бабушка, письмо от жены Кирилла, они восприняли его как клевету. И объяснили, поразмышляв, ревностью. Ревности действительно хватало в этом письме.

В следующую побывку товарищи дважды приносили Кирилла мертвецки пьяного. Какой ужас и отчаянье, но и решимость, и надежду пережили они с бабушкой тогда. В следующие разы уже отчаянье было не таким бурным, но и надежда усыхала. Впрочем, бабушка надеяться будет, видно, до самой смерти.

— Ты, конечно, уверена, что это великая братская любовь у меня. Но тогда мне было бы тяжело потерять его. А я предпочел бы, чтобы он погиб, чем вот это. Он превращается в ничтожество. Хуже — в ничто. Он как свежий труп. Он вроде бы еще и тут, узнаваем, а его уже нет. Ничего уже нет: ни блестящего его ума, ни непреклонной воли, ни даже верности. Он предаст за бутылку водки, я уверен — если иначе он не сможет ее получить в свой запой. Он предает бабку и меня, он предает себя.

— Успокойся, не преувеличивай, — положила свою руку на его Ксения. Он и сейчас очень умный, твой брат.

— Это только кажется, потому что трезвый он молчит, а пьяный становится разговорчив и на минуту что-то вспыхивает, но я-то вижу, как рядом с такой вспышкой его былого ума он тут же впадает в отсутствие, в полную рассредоточенность. Я же вижу, что он все меньше человек.

— А лечиться? Говорят, ведь можно лечиться.

— «Оне» ж не желают! Он же уверяет, что он не алкаш.

…Прошли еще раз по знакомым, Ксения видела, как трудно ему спрашивать и натыкаться на неприязненные или сочувствующие взгляды. После третьей попытки он остановился в парадном, сжав зубы:

— Не пойду! Никуда больше не пойду!

Но ему нужно было, чтобы его уговорили.

— Витенька, милый! Ну сходим еще к тем, у которых были в первый раз. Ну чего ты так переживаешь? Не все тебе равно, как на тебя посмотрят? Ты же должен быть выше этого!

Пошел. Только сказал ей с жалкой злостью, с жалкой решительностью:

— К ним я еще схожу. А больше никуда.

Но больше никуда ходить и не пришлось. Едва они вошли, как увидели Кирилла, уже совершенно пьяного.

— Эт мой бррат, — с пьяной иронией сказал он. — Он пр-шёл н-ставлять нна путь ыстиный св-во стршего брата. Пр-шу пр-щения (это уже ей, Ксении), я не в форме.

— Кирилл, тебе же завтра ехать!

— П-шел! П-шел вон! — вполне миролюбиво сказал Кирилл.

— Ну что, Виктор, — сказала хозяйка, — ты его будешь забирать или как?

Хозяин поморщился: