Наталья Суханова - Искус

Нет, хорошо все-таки что они не сошлись. Кажется, пора ей сматывать удочки. Поговорить в последний раз с Виктором, и уматывать. А можно и не говорить. Просто отчалить.

Очень ей нравилась последнее время эта песня: уж так обрыдло все, так хотелось корабля трехмачтового и новой судьбы! Но опоздала уйти. Уже садились за стол. Уже не нашлось решимости.

За столом кто-то спросил, куда же она теперь?

— На Дальний Восток, — сказала Ксения, усмехаясь и не глядя на Виктора. — На Сахалин, — прибавила она, вспомнив мальчика Володю с поезда, и тут же вспомнила и другого, альпиниста, который говорил, что видел лучшую половину мира. — На Эльбрус! — сказала тогда она.

Все рассмеялись, и она тоже рассмеялась, и на этот раз, под смех, взглянула на Викторово лицо — он не смеялся, он был задумчив, дерьмо этакое!

Сославшись на головную боль, она поднялась из-за стола, Виктор — тоже. Как-никак, кавалер. Надо бы выдержать и промолчать, но она не имела терпения, на обратном пути сказала:

— Вот мы и расстаемся — буду проситься на Дальний Восток.

— Зачем так далеко?

— Ну, чтоб уж сразу.

— Послушай, я много в последнее время думал.

— Это в экзамены-то? Нехорошо, непредусмотрительно.

— Послушай, ты могла бы сказать на распределении, что здесь у тебя жених?

— «Ну что ж, — скажут мне, — когда надумаете жениться, вернетесь обратно».

— Мне учиться еще два года. Я не могу содержать семью.

— Если ты обо мне, я бы и не согласилась, чтобы ты меня содержал.

— Точно так и я не могу быть на содержании у жены.

— Разве сейчас ты не содержишь себя сам?

— Сейчас я один — у меня нет семьи, нет детей.

— Но ведь как-то умудряются временно обходиться без детей. Или я ошибаюсь?

— И не только это. Я не уверен, что, окончив институт, не останусь в аспирантуре.

Ксения могла бы сказать, что и это не помеха, но она уже боялась, что разревется.

— Я ничего тебе не обещаю, — с благородным упрямством в голосе продолжал Виктор… — Не могу, не вправе, и все-таки… ну, не все равно тебе, куда ехать? Почему Дальний Восток?

— На Эльбрус. Нет, Сахалин.

— Не такая же ты дура, чтобы полагать, что там какая-то романтика, а не просто трудная, меньше освоенная жизнь? Ну? Ты бы могла попроситься в какую-нибудь соседнюю область. Мы бы виделись… Я ничего тебе не обещаю, я только хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя.

— Хорошо, буду знать, — сказала она и пошла в дом, и он не окликнул, ничего не прибавил, был тверд, как и положено настоящему мужчине, супермену.

Что ж, и она будет твердой. «Сяду я на корабль трехмачтовый».

На другой день в кабинете директора проводилось распределение. Вызывали по алфавиту. Из кабинета молодые специалисты появлялись какие-то растерянные, оглушенные. Свободный диплом. Владимирщина. Крым. Были все соседние с Москвой области. Был Сахалин. Был Дальний Восток. Были прокуратура, адвокатура, нотариат. «Есть помада и духи, ленты, кружева, ботинки — что угодно для души». Вот уж когда она готова была разреветься, и только все сжимала руки, утихомиривая и боль сердца, и слабость готовых размокнуть глаз. Может, думала она, все же ближе к Москве? Не из-за Виктора, а из-за того, что, не исключено, вдруг да захочет еще учиться. Может, ближе к бабушке? Это же непочатый край — среднерусская деревня, такая же неведомая, как Дальний Восток. Почему обязательно Дальний Восток? Может, Крым? Море, которое даст ей поворот к космической, философской теме… И все же — Дальний Восток. Да, именно он. Если я тебе дорога, Викторушка, приедешь и на Дальний Восток за мной. Так-то оно вернее будет. «Сяду я на корабль трехмачтовый…»

В кабинете директора за столом оказалось довольно много народу — все вербовщики, наверное. Зачитали ее данные. Спросили, где она желает работать.

— В адвокатуре.

Директор, ничего не говоря, взглянул на нее внимательно. Она понимала, что означает его взгляд: мол, есть ли у нее знакомства, связи, есть ли семья, которая могла бы ее содержать, пока обвиняемые захотят ей платить — без связей и крепкого семейного тыла начинающим в адвокатуре приходится туго. Увы, ни знакомств, ни семьи. Но не прокуратура же: загнанный в угол человек — не для нее. И не для нее ежесекундная сосредоточенность на делах и преступлениях. Ей нужно читать и думать, и, быть может, учиться. Ей нужна хотя бы несколько часов в сутки свежая голова для собственных мыслей. А нотариат — нет, она не канцелярская крыса, это тоже не для нее. Она, конечно, дура, но слишком горда для нотариата. Ничего, пусть адвокатура — ей одной немного нужно, проскрипит как-нибудь на нетвердый адвокатский заработок.

— В адвокатуру, — еще раз сказала она.

— А в какие места? Выбор большой.

— Поближе к Москве, если можно.

— Что так?

— Хочу продолжать учиться.

— Ну что ж… Калининская вас устроит?

Еще не поздно: Сибирь, Дальний Восток!

— Калининская? Да, устроит. Спасибо.

И всё. И никаких трехмачтовых кораблей. Был когда-то у нее такой корабль — для покидания старых пределов, для поисков новой судьбы, — когда приехала она в Москву. Правда, она тогда готова была дезертировать, бежать из столицы от постоянных, как ей казалось, унижений. Сколько мучений по пустякам! Как боялась она лавины машин, особенно на таких путаных площадях, как Таганская. Но еще больше боялась обнаружить свой страх. Как она сдерживала шаг, переходя улицу — а больше всего хотелось просто бежать, прикрыв голову, чтобы не знать и не видеть. Каждый переход улицы был поединком меж ужасом и гордостью. А как вцепилась она безумно в какую-то дряхлую старушку, когда действительно чуть не наехала на нее машина. И потом так долго и мучительно переживала свой позор. Только потому и осталась в Москве, что готова была бежать из нее. А корабль-то все-таки был. Хоть и с тоской, и с недоверием, а ехала она куда-то в полном отсутствии судьбы и в поисках ее.

Теперь ее судьба определилась и крепко держала ее. И все, что не Виктор, было теперь несудьбой. Какой уж тут корабль! «Мне и хочется на волю, да цепь — э-эх, цепь! — порвать я не могу».

Виктор ждал ее в скверике у Манежа, и был сгорблен и нервен. Вслух не спросил, только поднял глаза. И когда она сказала: «Адвокатура, соседняя область — ближе не бывает», вдруг стал еще бледнее, словно готов был стошнить.

Они пошли в Парк культуры и отдыха. Культурно отдыхали. Поднимались на «чёртовом колесе», так что видно было всю Москву. Ну, если не всю, то почти что. Только Москва уже не воспринималась — страшно было. И от соседства Виктора не становилось спокойнее. Стояли в очереди в кафе, но очереди не выдержали — купили какие-то жухлые бутерброды по соседству. Виктор говорил: может, довольно культурно отдыхать? Но она хотела исчерпать этот парк отдыха и смеха до конца. И тир, и аттракционы. Молодой специалист Ксения Крутских желала истратить свою последнюю стипендию дотла. До этого она была малокультурна — никогда не ходила в парки культуры и отдыха.