Наталья Суханова - Искус

В комнате смеха она смеялась так, что заплакала. Почему это называют истерикой? Человек устал, человеку нехорошо. В таком случае надо очень держаться. Но вот человека рассмешили, и это, конечно, ошибка: невольный смех — и сразу брызгают слезы. Естественней ничего не может быть.

Они уже покинули комнату смеха, а слезы все текли и текли, и всхлипываний уже не удержать было. «Прости меня, прости», — шептал Виктор, но даже и сейчас он остерегался сказать больше. И слезы не утешали, не очищали.

Не Ксении бы роптать — сама соблазнила парня упорными взглядами, и теперь он вошел во вкус, пристраивается поудобнее и, стоит ей поднять от конспекта голову, — смотрит на нее пристально и рассеянно. И ведь, хитрец, подлавливает, когда она задумается так, что, пойманная врасплох, меняется в лице, краснеет, а он вроде бы даже не видит ее, смотрит мрачно куда-то сквозь. И ей даже нравится смутиться и оробеть от его серьезного, без улыбки взгляда! Хоть и перебарщивает слегка в своей байронической рассеянности Ким (не то, чтобы впадает в явную глупость, но, честно признаться, меры не чувствует), и всё же — так и замрет всё в ней от его узкого печального лица.

Был конец августа, шли дожди.

— Может, ты перестанешь трясти меня?

Ксения вошла в вокзал. На длинных лавках с высокими, в вензелях, спинками сидело несколько человек с котомками и чемоданами. В углу на табурете — жестяной бак с притороченной алюминиевой крышкой. Над кассой — керосиновая лампа.

Ксения просунулась к окошку:

— Не скажете, как пройти к гостинице?

— К Дому колхозника? — переспросила кассирша. — Идите прямо через улицу и немного вправо возьмите.

Ксения зашла за вокзал и растерялась: где прямо, где право, куда ступать? Какой-то человек обогнал её.

— Скажите, как пройти к Дому колхозника? — уже вслед ему крикнула Ксения.

— Идите за мной.

Поднимая на всякий случай ноги повыше, Ксения поспешала за ним. «Осторожно, тут канава». Она и вовсе застопорила — шарила ногой. Спасибо, мужчина вернулся, взял ее чемодан, за руку перевел через мостки. Вздумай он сейчас дать ходу с ее чемоданом, и она бы ни в жисть его не нашла: неплохое начало — у вновь прибывшего адвоката «уводят» чемодан со всем скарбом! Видимо, они шли по улице — под ногами был, похоже, булыжник. Попутчик остановился, отдал ей чемодан и ткнул во тьму:

— Вот сюда, прямо.

Наталкиваясь на кусты, Ксения прямо и пошла — на слабо светящиеся окна. У дома поставила чемодан и побрела вдоль стены ощупью, ища дверь и опасаясь, что теперь уже не найдет и чемодан. Были слышны нечеткие голоса, но вот чмокнула где-то с другой стороны дверь, голоса послышались громче, и она двинулась назад, к чемодану. Кусты, сквозь которые она продиралась вдоль дома, были густые и мокрые, на каждой ноге висело по пуду грязи. Но Ксения наконец отыскала крыльцо и попала в сени. Зачем такие большие пустые сени? Может, это и не Дом колхозника вовсе. Дверь изнутри распахнулась, показался мужчина в нижней рубахе — дым и много голосов были за ним, значит, все-таки дом колхозника!

В передней комнате, несмотря на поздний час, играли в домино. Ксения спросила, где дежурная. Кто-то крикнул «Паша!» или, может, «Маша!». Появилась Паша-Маша и объявила:

— Мест нет.

— А что же делать?

— У нас вообще сейчас женских местов нету.

Интересно все же, почему один раз Паша выразилась правильно — «мест», а второй уже — «местов»?

— Ну хорошо, — сказала решительно Ксения, — кладите меня в коридоре. Я приехала по назначению — куда же я ночью пойду?

— У меня и белья нет, — сказала раздумчиво Паша.

В это время от доминошников отделился — подумать только! — Генка Габер, знакомый по институту — волосатый, мрачного вида детина.

— Господи боже мой, ты что, тоже в этом районе?! — обрадовалась Ксения.

Оказалось — в соседнем, сюда наездом. В институте Ксения Габера знала мало. И не особенно жаловала: держался Генка, несмотря на юношескую прыщавость, человеком пожившим, знающим грубую и грязную изнанку действительности, — выглядит это обычно глуповато. Но сейчас, среди чужой, неразборчивой жизни он показался прямо родным.

— Я тебя проведу к исполнителю, — тут же решил он, — можно бы на мое место, я уезжаю через три часа, да все же мужеская комната.

О том, что он шутит, можно было догадаться только по кокетливо усугубленной мрачности да вот по этому: мужеская.

Взял ее чемодан и повел. Сказал, что здесь уже всё и всех знает. Намекал на веселое поведение судебной исполнительши, к которой вел Ксению. Ничуть он не изменился с института, этот горе-знаток «грязной изнанки жизни».

— Я ничего не вижу — подожди! — кричала, отставая, Ксения.

— Держись за меня. Да иди ты смелей. Со мной можешь не бояться — у меня редкая ориентация. Стоит мне… — и они свалились в канаву.

К счастью, в канаве не было воды — одна грязь.

— Немного правее оказалось, — определил Габер, вытаскивая Ксению из канавы, и тем же уверенным шагом двинулся дальше. За дверью, куда он громко постучал, завозились, из-под двери просочился затеплившийся свет.

— Адвоката привел, — объявил Габер полураздетой девушке, открывшей дверь. — Знакомьтесь: Полина, Ксения.

На полу кто-то спал. Габер тут же «слинял», так что отступления Ксении уже не было. Впрочем, исполнительница была сверхвежливой: не только не сердилась, что ее подняли с постели, но еще и предложила согреть чаю.

— Нет, нет, что вы! — даже испугалась такого гостеприимства Ксения. — Я есть не хочу.

И в самом деле не хотела — до тошноты не хотела — хотя в дороге съела всего лишь бутерброд.

— Я на пол, — взмолилась она, но тут же и заткнулась — на полу места, собственно, уже не было.

Полина задула лампу, легла рядом с Ксенией на кровать и тут же заснула, причмокивая во сне, Ксения уже не помнила ее лица. Помнила только мелькающие в распахивающихся полах халата смуглые сухощавые ноги в голубых рейтузах до колен. Надо же, в первый раз видит девушку, толком даже не разглядела, и рядом спит. Было жарко, душно, неудобно, и все же заснула Ксения быстро.

Утром дождь прекратился, но небо сплошь покрывали тучи, низкие, черно-бурые. И поселок весь был черно-бурый, ничуть не похожий на бабкину деревню. Рыжие лужи, жидкая грязь и черные от дождя, двухэтажные, обшитые досками, а то и просто срубленные, бревнистые дома. Снова пошел дождь — желтоватой пеленою. На лужах вздулись рыжие пузыри. У суда задержались — Полина отмывала от грязи резиновые сапоги. Ксения тоже нагнулась к луже — грязь на туфлях оказалась скользкая, жирная, трудно счищалась, трудно смывалась. «Господи, да зачем же я здесь?» — с тоской удивилась себе Ксения.