Наталья Суханова - Искус

Теперь это казалось таким далеким — областной город и дни их безмятежного счастья. Сейчас она уже ни во что не верила, даже письма его читала скептически. Те, кто действительно любят, в беде рядом. С нею рядом никого не было. Никто не облегчал напряжения, отравляющего ее существование подобно постоянной мелкой дрожи. Любое дело, любое действие начинались для нее с катастрофического обнаружения того, что она ничего не знает. Пускай бы чисто уголовное дело! Но чисто уголовных дел практически не было. Любовь, ревность, убийство оказывались такой малостью в бездне имущественных отношений. Поэтому и в уголовных делах она спотыкалась на каждом шагу. Кем должен быть подписан документ, чтобы иметь юридическую силу? Как продается мотоцикл отечественный и мотоцикл импортный? Как продается домовладение в поселке и как в деревне? Исчисляется ли размер участка на домовладение или домовладельцев? Может ли выдаваться несовершеннолетним работающим доверенность? Кто наследует предметы домашнего обихода — те, что жили с умершим, или наследники первой очереди? Какие уставы регистрируются в райфо, а какие — нет? И так далее, и так далее… Косвенные свидетельства вступления во владение, законность завещания, оформление расчетных и текущих счетов, колхозный двор, госфонд… Учебники были явно недостаточны. Гражданские кодексы давно обросли густой паутиной добавлений, постановлений, инструкций, толкований, прецедентов. Так что самым действенным, самым коротким способом было найти знающего человека и посоветоваться с ним. Но поселок — не город, а в область не назвонишься. Знать все нужное оказывалось попросту невозможным. Юридическая грамотность сводилась к знанию, где о чем можно прочесть и где следует искать осведомленных людей: не знание ячеек, а знание сети.

И по-прежнему трудно было брать с клиентов деньги. Впрочем вначале ей казалось, что это вместе — что ей трудно брать с клиентов деньги, потому что она не может дать того, что вправе от нее ожидать.

Адвокат из города, приезжавший выступать по давно откладывавшемуся делу, наставлял ее:

— О деньгах надо говорить с самого начала — потом уже может оказаться поздно.

Всякий разговор с клиентом полагалось начинать с: «Вам нужно написать заявление о… — это будет стоить..». Но пока она произносила: «заявление о…», она думала вовсе не о деньгах, а о том, пишется ли в этом случае заявление, и куда, и как. Деньги казались не самым важным. Главное было — разобраться, доказать свою состоятельность. Отступления не было. Она занимала не свое место, но никому не имела права показать, что знает это.

А деньги, между тем, таяли. Не только остатки подъемных, но и присланные тайком от отца матерью.

Отношения с судьей складывались непонятно. В первый же день, как вышла та из отпуска, Сивый Клок, заглянув в адвокатскую каморку, выпалила:

— Судья зовет вас к себе в кабинет. Сказала — не задерживаться, ей еще нужно на какой-то пленум.

— Если ей нужно, — сказала, внутренне напрягаясь, Ксения, — пусть сама зайдет.

Минут через двадцать, идя с папками в канцелярию, судья приоткрыла к ней дверь:

— А ведь ты, Ксения Павловна, как-никак помоложе меня, чтобы я к тебе бегала.

— Это же не серьезный разговор, Александра Авдеевна, — сказала, не очень справляясь с голосом, Ксения. — Мы же не соседки, чтобы друг к другу бегать. И я вас очень попрошу, на работе не «тыкать» мне, я ведь к вам уважительно обращаюсь.

Впрочем, насчет «тыканья» она оказалась совсем не права: равные, уважающие друг друга люди тут так и обращались: «Ты, Ксения Павловна», «Ты, Александра Авдеевна»…

Ксения думала, что после этой стычки девочки из суда невзлюбят ее и невзлюбит судья. Но судья не обиделась, может, даже одобрила. А девочкам и вовсе понравилось: они, оказалось, не любят судью. Вот уж нельзя было бы и подумать, глядя, как уважительны и ласковы они с судьею. Но судья, сама здешняя, видно, знала цену этой ласковости. В минуту размягченности она говорила:

— Вы, наверное, скажете: «Чтоб ей провалиться, нашей судье, такая ж вредная». Говорите! А я всех вас люблю, честное слово!

С первой получки Ксения «поставила» водку и вино. Судья тут же позвонила прокурору: «Зайди, Елизавета Васильна, дело есть!». Анька сварила картошку в мундире. Полинка из-за папок в шкафу вытащила бутылку самогона.

Закрылись на ключ в кабинете судьи. Нарезали на газете хлеба, селедки, распечатали печень трески, высыпали горячую картошку. Судье налили «красного», Ольга сказала:

— Я сначала косорыловки, — и в кабинете завоняло мутным самогоном.

— А вам чего? — спросила Сивый Клок Ксению. — Может, тоже нашего самогона хлебнете?

На Ксению смотрели с интересом, и она сказала:

— Да надо попробовать, наверное.

— Никогда не пили? Не страшно? — оживилась ещё больше Анька и, пока лила, все спрашивала. — Не страшно? Ну, что, довольно, наверное, для начала-то?

Но Ксения остановила ее только когда стакан был почти полон.

— Ты, главное, не нюхай, Павловна, — советовала судья.

И другие принимали активное участие — кто картофелину ей очищал, кто хлеб с печенью протягивал, кто — лимонад. Привычно играя на зрителя (ох, не спиться бы с этой игрою!), Ксения выглотала всё, не сморщившись. И закусила не сразу, не торопясь. И сразу все развеселились.

— Ну, это свой шеловек, — сказала, булькая смехом, Анька.

— Господи, теперь и «выражаться» можно, — дурашливо перекрестилась Ольга, и тут же и матюкнулась с благоговейной легкостью. Все засмеялись и перемолвились восхищенно:

— Красиво у нее получается!

— Люблю, когда Ольга матюкается!

— А я люблю, как она курит — колечками!

Судья поторопила:

— Ну, поехали и мы, женщины!

И потом, когда уже сидели разомлевшие, посочувствовали мужикам:

— Так-то уж хорошо, когда выпьешь! А к мужикам вяжемся: «Не пей, скотина!»

— Ну, смотрите, девчонки, — полушутливо внушала судья, разливая уже по третьей, — в жизни всего случается, говорите обо мне чего хотите: что у вас судья — деспот, сумасшедшая, дура; не говорите только, что у вас судья — пьяница.

А Сивый Клок жарко шептала на ухо Ксении:

— О, блоха! О, блоха! А мы судью блохою зовем! Ты вот ешшо на выездную не ездила с нею — всех умотает, шестное слово! У меня в прошлый раз живот заболевши был, так думаешь — пошадила она меня? Позже всех ляжет, раньше всех подскочит и никому не даст спать — пойдет шшекотать пятки, шшипаться: одной ей и чай не пьется, а пьет по шесть-восемь кружек, ей-богу не вру!

Судья перегнулась через стол к Ксении:

— Вот ты в городе училась, больше нашего знаешь…

— Но ведь и вы учились!

— Где там мы учились! По семь лет кое-как, а там, что придется.