Наталья Суханова - Искус

— Полинка, если б училась, давно бы министром была, — вставила Сивый Клок.

— А то! — серьезно согласилась Полинка.

Но судья не дала себя сбить с темы:

— Вот скажи, Ксения Павловна, — ты же думала, наверное, — как надо жить?

— Вот Анька знает! — подмигнула Ольга.

— Знатье-то у меня есть! — захохотала, навалилась грудью на стол, Анна. — Мочности не хватает!

— Не знаю, — сказала судья, — все у нас имеется: деньги, и мужья, и работа, а красиво жить не умеем. Посмотришь в кино, почитаешь книгу — красиво живут люди! А у нас все то же, а нет красоты в жизни — живем, как серые бабы!

— Чего-чего, а мужья у нас е-есть, — протянула Ольга, опершись о колено локтем, держа в пальцах папиросу, прищурившись не то от дыма, не то от мыслей. — Мужья у нас есть, это точно. Придет пьянее вина, елозит по тебе, елозит, и чего сам не может — то матюгом!

— А сколь раз тебе говоривши: «Не ходи за него! Смотри, Ольга, не нужен он тебе»!

— Так ведь молил же: «Спаси-и! Пойдешь за меня — и пить брошу, ты — зоренька, ты — красавица, свет глаз моих!». Думала: спасу человека, и за то любить его стану! Спасла, трам-тара-рам, оба в болоте вязнем, да друг дружку глубже спихиваем!

— Вот говорят: любовь, — продолжала судья. — Я Васю люблю, девчонки знают. Но все равно какая-то серая жизнь. Кино посмотришь — и заплачешь. А от своей жизни не заплачешь, не зарадуешься.

— Я «Мост Ватерлоо» раз пять смотрела, — сказала Ольга.

Охмелевшая Ксения декламировала вполголоса: «Постели прокляв, встав с лежанки, чтоб всей вселенной шла любовь!»

— Нет, в постели все же лучшее, — смеялась Анька.

— А ты откуда знаешь, что в постели лучшее? Ой, Анна, смотри, давно я к тебе приглядываюсь, — уходила от центральной темы судья, да и все на эту боковую тропку охотно сворачивали.

Но рассуждения уже были и не важны — уже наступила та теплота жизни и общения, какая бывает в пик опьянения, и хотелось это продлить, и уже искали, не сбегает ли кто-нибудь в магазин, но никому не хотелось бежать по сырости и грязи, да и ждать, пока принесут — не хотелось. Допивали мутные остатки самогона, доедали густое масло от печени тресковой.

В зале за дверью кто-то покашлял. Туда вышла, прикрыв за собой дверь, Сивый Клок:

— Вам чего? Суд уже закрытый. Никого нету. Завтра придете!

Загремела толстым крюком в зале, запирая дверь за неурочным посетителем.

Но веселье уже угасало. Ушла, ласково попрощавшись, в ясли за ребенком Ольга. Полина тоже спешила — на свидание с практикантом-ветеринаром. Анна ополаскивала стаканы. Засобиралась и судья. Одна губастенькая малоразговорчивая прокурорша не спешила: у нее было двое детей, но детьми занимался муж, так же как почти всем домашним хозяйством. Прокурор курила, сильно затягиваясь, как Ольга, но без Ольгиных задумчивых колечек, без Ольгиной блаженной рассеянности. Была прокурорша всегда плохо, небрежно одета, очень некрасивая. Но приятно спокойная.

— Ну что, бабком, пошли? — сказала, наконец, вздохнув, и она.

Все правосудие в районе тянули бабы — «бабком», как окрестила их Анька.

Ксения ошиблась, сочтя их вначале чуть ли не безобразными. Каждая из них не только считала себя привлекательной, но и в самом деле пользовалась успехом.

Анька Сивый Клок была накоротке со всеми шоферами и механизаторами с ближайшей МТС и половине из них явно нравилась. Каждый день под окнами суда гудела какая-нибудь машина, и Анька вскакивала:

— Ой, Михаец!

Или:

— Сашка длиннолягий приехал!

И бежала принимать гостинцы от матери и договариваться об ответной посылке: то ли хлеба (хлеб только в поселке и продавали), то ли конфет (сахара не было — за ним ездили в Ленинград или Москву). С каждым из приехавших была Анька ласкова. Ей доставляло удовольствие, что они не забывают ее. Но планы она другие лелеяла: она хотела мужа-офицера, желательно летчика, и трех или четырех детей. Обожала мужчин в военной форме, детей и беременных женщин.

Её подначивали:

— А вдруг у тебя детей не будет?

— Погодите — тут хошь бы взамуж выйти!

— Бывают мужики бездетные.

— Вылечу! Либо брошу!

— Ну а вдруг сама?

— Своих не будет — из детдома наберу. А то покраду. Шестное слово, покраду, не то сердце лопнет!

— Что ж тогда и взамуж идтить? Иди в няньки!

— А я делиться не в состояний! Мамаша явится — отдай дите ей? Я до преступления могу дойти!

— Ой, Анька, смотри — бодливой корове бог рог не дает!

— Молчите, девки!

Но пока все ладилось. Был у нее Гоша — в летном училище. Росточку, говорили, небольшого, но без пяти минут лейтенант. Анна ждала его, переписывалась. И частушки соответственные пела:

А особенно с душой:

Поразительно это было, насколько частушки походили на своих хозяек. У Аньки все были ласковые, желательно с каким-нибудь щегольски-книжным словечком:

И о летчиках:

Внешностью своей Анька была вполне довольна. И уже и Ксения теперь с удовольствием смотрела на ее не то чтобы идеальную, но крепенькую фигурку, на ее добродушно-веселое лицо, даже на карандаш, смело перечеркивающий природную линию белесых бровей.

Делопроизводитель Лида с круглым самолюбивым лицом и частушки вспоминала самолюбивые:

О ней, единственной в суде, не злословили. Ей одной судья не читала нотации. Сама Лида уважала свою порядочность, и все вокруг уважали ее стойкость. И уже и Ксения понимала, что это прекрасно, когда на человека можно положиться во всем, вплоть до невступления в половую связь до замужества. И не было сомнения, что и залеточка предпочтет гордую Лиду доступным девушкам, хотя бы и более красивым.

Обо всех остальных в суде сплетничали. Стоило одной из них выйти, как тотчас и злословили, всегда на один лад: что Анька живет со своим Гошей, а значит, он не женится на ней, и Полинка не девушка, и поэтому, хоть и гуляет со студентами и «инженерами», замуж никто из них ее не возьмет.

Полина считалась очень привлекательной — не зря гуляла с интеллигентами. И — то ли действовало общее мнение, то ли Ксения пригляделась — только и ее уже не отталкивали ни маленький подбородок Полинки, ни ее голенастые ноги, ни длинноватый нос, она уже их как-то и не видела, любуясь Полинкиными большими зелеными глазами, блестящими коричневыми волосами, маленьким ртом, белыми зубами в смущенной женственной улыбке, тонкой высокой фигурой, красивой грудью.