Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Только что прогудел гудок. В столовой до отказа набилось народу.

Шурка Веснянкин прибежал прежде других рабочих, он купил талончики для себя и для товарищей. Комсомольцы, сдвинув табуреты, шумно сели за один стол. «Для аппетиту» перед обедом Шурка взял каждому по стакану простокваши.

— Что это — один стакан, — разочарованно сказал Корнюхин, выбирая ложечкой остатки.

— А десять стаканов съешь?

— Съел бы, — равнодушно сказал Корнюхин.

— Спорим, не съешь? Поспорили.

На столе стыл обед Корнюхина, а ребята, съев щи, уписывали котлеты и с восторгом смотрели, как Мишка, лишь слепка покраснев, допивал десятый стакан.

— А еще? — млея от изумления, спросил Шурка.

— Если есть в буфете, так давай.

Шурка подумал и махнул рукой:

— Ну тебя, еще лопнешь.

Мишка сказал:

— Тяжело, — и погладил рукой живот.

Что взять с Шурки? Ребята советовали Михаилу заставить его сплясать или спеть петухом. Или чтобы после работы Шурок сыграл на баяне подряд десять вальсов. Но Михаил только равнодушно махнул рукой.

В столовую вошел Иван Овсянников. Иван работал в ночную смену, и ему давно уже полагалось спать. Но он даже не переоделся со смены. Из-под расстегнутой спецовки у него виднелась грязная выцветшая майка. Из-под лихо заломленной кепки на лоб падали растрепанные черные волосы. Иван, пошатываясь, искал кого-то, и казалось, что он вдребезги пьян. А ведь Иван давно уже не пил! Увидевший его Пескарев даже обрадовался, что Иван появился в таком безобразном виде.

— Посмотрите, пожалуйста, на вашего активиста Ваньку Овсянникова — наклюкался! — презрительно выговорил Пескарев.

Иван услышал.

— Чего врешь? — подойдя к Пескареву, вызывающе спросил он, держась на ногах хорошо и говоря совсем твердо.

— Вань, ты совсем не пил? — притворясь доверчивым, вмешался в разговор Веснянкин.

— А докажешь, что пил?

— Ой, Ванька-а!.. Кепку-то ты задом наперед надел!

Если бы Овсянников схватился за кепку — кепка была надета правильно, — все бы рассмеялись и, пожалуй, поверили догадке Пескарева. Но Иван сунул руки в карман, презрительно посмотрев на Пескарева, и направился в другой зал. Иван был трезв, но он не спал две ночи, работая в смене, и не отдыхал днем.

А Соня Цылева, радость и горе Вани Овсянникова, стояла в это время возле буфета. Буфетчица хотела продать Соне талончик без очереди, но Соня отказалась и заняла очередь.

— Павлик, и ты здесь! — воскликнула она, увидев, что стоит за Павлом Куренковым.

— А, Соня! — сказал Павел и первый раз, может быть, за много месяцев, с искренней приветливостью посмотрел на Соню.

— Дома все в порядке, Павлик?

— Да.

Для Павла это было сложное и большое понятие — в порядке ли у него все дома. Недавно болели Галина с маленькой дочерью — подхватили где-то вирусный грипп. Но теперь в самом деле было все в порядке, и Галина собиралась даже устроить младшую дочь в ясли, чтобы пойти работать.

— Кстати, Соня, Галина приглашала тебя к нам в гости. Говорит: «Что это, видимся мы с нею в поселке часто, а познакомиться как следует не успели».

— Ну, и познакомимся в два счета! — сказала Соня, заглядывая в вывешенное на стойке меню: она выбирала себе обед. В это время очередь подвинулась, им обоим пришлось подойти поближе к стойке.

— Павлик! А ведь май скоро.

— Ну и что?

— Да заводской сад нужно в порядок приводить.

— Обязательно нужно.

Павлу вдруг захотелось чем-то помочь Соне, и он даже сам не смог бы объяснить, отчего ему захотелось это. Павел сейчас ненавидел всех ребят, кто портил то, что комсомольцы сделали. Он заговорил быстро, закурив и покусывая зубами мундштук папиросы:

— Ведь какое безобразие: там даже бревна из танцевальной площадки повыдергал кто-то. Ты знаешь что, Соня? Ты Смагулова возьми, Лилиенкова и Иванова из третьего цеха. Они сразу площадку починят, заборчики подновят… Безотказные ребята, послушные.

— Договорюсь. Насчет ребят ты хорошо посоветовал, — улыбаясь своей легкой, шаловливой улыбкой, которая делала ее совершенно девочкой, сказала Соня. — Еще стадион нам нужно поднимать, ой, как нужно!

Тут Куренков с неудовольствием пошевелил бровями. Дело было в том, что в прошлом году, когда заводу перевели деньги для строительства стадиона, Русаков не дал Куренкову рабочих. Павел был уверен, что и в этом году не дадут рабочих. Затеет Цылева строительство, а потом весь комитет за нее отдувайся.

Павел нехотя ответил:

— От нашего Ивана Пахомовича ты ни одного рабочего не дождешься.

— И не надо. Сейчас в заводе каждый человек на счету. Сами построим!

— Ну уж это ты, Соня, прости, ерунду говоришь. Все равно без квалифицированных штатных куда мы? Наберем мальчишек, комсомольцев! Дисциплины никакой не будет… Ты не думай, Соня, что я против стадиона, я сам думал о нем, еще когда был секретарем, но ведь так же мы его никогда не построим!

— Если по такой дорожке идти, — сощурив синие глаза, сказала Соня, — нам не нужно заниматься физкультурой: на заводе инструктор-физкультурник есть. И культмассовой работой профсоюз занимается.

Вдруг Соня замолчала. Она увидела Ивана Овсянникова. А Иван бродил между столиками. «Может быть, меня ищет?» — подумала Соня.

Иван и в самом деле искал Соню, ему сказали, что она в столовой. Ему не хотелось ни переодеваться после смены, ни идти домой. Только видеть Соню Цылеву, услышать ее ровный-ровный ласковый голос. Улучив минуту, когда Иван заглянул в другой зал, Соня подбежала к ребятам из первого цеха.

— Коля, — сказала она парнишке, с которым Овсянников иногда ходил в кино, — отведи, пожалуйста, Ивана домой.

Тот был близорук и, приподняв очки, сказал с ученым видом:

— Сам дойдет. Подумаешь, две ночи не спал.

— Да? — озадаченно проговорила Соня. — Все равно уведи.

Смутные догадки мелькали у нее в голове. Неужели из-за нее Иван после смены ночь не спал. Соне очень хотелось подойти к Овсянникову, ей было жаль, что он уезжает, и в то же время она чувствовала, что не стоит подходить. Может быть, это будет для него слишком больно?

Николаю идти не хотелось, весело было в компании, да и сейчас официантка должна была принести кисель, а сладкое он любил. Однако Соня, боевая и требовательная, но вместе мягкая и простая, так поставила себя с комсомольцами, что ей трудно было в чем-либо отказать. Николай поднялся. Соня села на его место и отдала официантке свои талончики. Ребята тем временем съели кисель.

Пескарев кивнул Корнюхину на стакан Николая.

— Придется тебе.

— Чего же добру пропадать! — пробасил Корнюхин и выпил кисель Николая.

— Как вы будете реагировать, Сонечка, если вам сказать, что Мишка съел сегодня тринадцатый стакан жидкости? — обратился Пескарев к Соне.