Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Ладно уж! — нехотя ответила Алена.

Но когда девчата оделись и вышли, Алена, накинув на плечи платок, догнала их.

Только Даша открыла дверь в клубную комнату, на них хлынул поток шума и гама, который иногда замолкал, чтобы уступить место серьезному и страстному разговору. Шептался, расплываясь в улыбке, Веснянкин с Михаилом Корнюхиным. Кто-то сердился, кому-то хотелось первому выступить, а его поставили только в начале второго отделения. Комсомольцы уточняли сроки, за которые нужно было подготовить тот или иной номер, откуда брать материал для оформления фойе и кто за что отвечает.

Унээровцев, как строителей, попросили заняться оформлением клуба к вечеру, а Бубнову включили в хоровую группу.

Споров и шуму было много, каждый говорил, что хотел. Соня Цылева, Павел Куренков и Ала давали выговориться всем и только потом иногда сами подсказывали, что и как лучше сделать.

Больше всего Соню Цылеву и Павла Куренкова занимала сейчас, хотя они об этом и не говорили, Зина Гаврилова.

С тех пор как Зина перестала быть секретарем первого цеха, она осталась членом комитета, и ей поручили вести культурно-массовый сектор.

Зина Гаврилова, неплохой, знающий технолог, молодой специалист, была из тех людей, для которых общественная работа была обязательным, но очень нежелательным делом. Зина пришла в клуб только потому, что Соня сказала ей: надо идти. Одетая в изящное крепдешиновое платье, она, приподняв его, чтобы не помять, осторожно сидела в уголке на кресле. Лицо ее казалось сосредоточенным. Кудряшки на голове торчали в разные стороны.

Будь Зина среди незнакомых людей, они бы подумали, что эта сдержанная, задумчивая девушка не спешит с советами, а уж потом развернется и себя покажет! Но в первом-то цехе знали свою Зину Гаврилову! И пока Соня Цылева так думала, Хохлова громко сказала:

— Товарищи! — в этот момент она сделалась похожей на докладчицу. — А что же у нас официально отвечающий за культмассовый сектор товарищ молчит?

Смешинки забегали в Дашиных глазах. Комсомольцы заулыбались. Только унээровцы удивились: ведь Даша сказала серьезную вещь, отчего же на лицах улыбки?

Все смотрели на Зину. Шурка Веснянкин, наклонившись: к Михаилу, снова что-то шепнул ему.

— Слово предоставляется Зине Гавриловой, — машинально повторил за ним Корнюхин.

— По-моему, все уже сказано, — покраснев и посмотрев на Веснянкина беспощадно-злым взглядом, торопливо ответила Зина.

— Зина, может быть, ты съездишь в город, в театр за костюмами? — серьезно сказала Ала. — Как ответственный товарищ. Мероприятие все-таки заводское, и костюмов понадобится много.

— Ладно, — неохотно согласилась Зина.

— Если у нее бабушка не заболеет! — переглянувшись со Звягинцевым, крикнул Веснянкин.

Но Надя, перегнувшись со штанги, на которой она сидела, дернула Шурку за пиджак, потому что Шурка, судя по выражению его плутоватого лица, хотел сказать еще что-то, отчего обсуждение превратилось бы в веселый табор.

Никто не знал, что творилось в это время в душе Михаила. Он сначала был благодарен Шурке за подсказки. Но потом стал замечать, что все посмеиваются над ним. Соня Цылева, Павел и Ала тоже не раз замечали Веснянкину, что он несерьезно себя ведет. Конечно, ни Соня, ни Павел не знали, в чем дело. Лишь Ала догадывалась и сердилась.

Корнюхину вдруг стало нестерпимо стыдно за себя. Разве он хуже всех? Хуже Шурки, который вот взялся его учить. Подумаешь, учитель, работать без брака едва выучился. И когда Шурок, нагнувшись, снова что-то зашептал Михаилу, все вдруг услышали, как Корнюхин громко сказал:

— Да отстань! Маленький я, что ли?

— Мишель, опять волнуетесь? Вам вредно, — сказал Веснянкин, но все-таки отодвинулся от Михаила.

Лена Лучникова позвонила Рудакову и посоветовала ему в субботу с группой активистов съездить на кабельный — там по субботам бывают интересные комсомольские вечера. Рудаков усомнился: на кабельном недавно секретаря сняли чуть ли не за развал работы, теперь организацией руководит какая-то девчонка, что там может быть хорошего? Поколебавшись, Рудаков решил все-таки съездить, хотя бы для того, чтобы Соболев не упрекал его больше, что он не ищет лучших путей работы с молодежью.

Взять бы человек трех активистов — и хлопот меньше и обид, если вечер не понравится. Но Лучникова сказала «бери больше», и Рудаков скрепя сердце пригласил чуть не половину членов комитета и почти всех секретарей организаций служб.

Те обрадовались поездке — оказалось, им и завод хотелось посмотреть и хотелось знать, как идет работа в других организациях.

Снова позвонила Лучникова.

— Ира Яблокова с вами хочет поехать, — сказала она.

— Пусть едет, — согласился Рудаков. И пошутил: — Если дождик пойдет, мы за вашу Иру прятаться будем. Говорят, там от станции до поселка далеко…

Неожиданно для транспортников в Озерной, на станции, их ожидали девушки. Познакомились.

— Надя Веснянкина, — сказала одна из них, высокая, в берете набекрень и в легком, хорошо сшитом демисезонном пальто.

— Маруся Чоботова, — представилась другая, чернокосая, смуглая, в простой, но чистой стеганке и в яркой шерстяной косынке. У нее было странно пугливое выражение лица и черные живые, любопытные глаза.

Ребята, знакомясь, слегка смущенно и с любопытством разглядывали девушек — хозяек Озерной. В новеньком грузовике мчались к гостинице.

Рудаков взглянул на часы — шестой час. Но весеннее яркое солнце стояло еще высоко. Распускались деревья, листья на них были еще так малы, что их нельзя было различить. Казалось, зеленоватые нежные облачка окутывали тополя и березы в поселке. Остались позади голубые озера и жирная коричневая полевая земля. Машина побежала улицей; деревянные дома рабочего поселка смотрели на гостей, выглядывая из-за тополей большими окнами в разноцветных наличниках.

— Нарядная ваша Озерная, — сказал Рудаков Наде.

— Да, — ответила та.

Рудаков поинтересовался у девушек, кто они.

— Я нормировщица, — сказала Надя.

— Я рабочая, — неловко улыбнувшись, сказала Маруся, и Федор, хотя впервые видел Марусю, вдруг услышал, что даже для нее самой сейчас по-новому прозвучали эти слова.

— Ну, а в комсомоле?

— В комсомоле? — подумав, переспросила Надя и, чуть заметно улыбнувшись, ответила: — Активистами нас называют.

— Вот что — значит, девушки-активистки, — с уважением сказал один из транспортников. — А выйдут замуж, и ставь крест на активность.

— А я замужем, — просто сказала Надя.

В гостинице гостям показали забронированные для них койки, показали, где можно умыться. По лестнице торопливо поднялась Соня Цылева. Рудаков, растирая полотенцем свое красивое лицо, обиженно сказал ей, обращаясь, как к старой знакомой: