Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Возле горкома на улице Игорь лицом к лицу столкнулся с Тамарой. Она стояла под руку с Крутилиным и тоже наблюдала за работой комсомольцев. Игорь растерялся. Заметил: Тамара отвернулась, а директор, всегда отлично владевший собой, тоже растерялся.

Когда Игорь увидел Тамару с Крутилиным, ему стало неприятно и… страшно. Но он спокойно, даже слишком спокойно поздоровался.

— Добрый вечер, — ответил Крутилин и заметил со снисходительной вежливостью богатого человека: — Эх-хе-хе-хе, ну и жизнь у тебя, Игорь Александрович: командуешь мальчишками и девчонками, которые лопатами машут. Эх-хе…

Тамара повернулась к директору:

— Проводите меня, Юрий Алексеевич, раз уж вы так добры.

Игорь властно взял Тамару под руку и холодно сказал Крутилину:

— Я очень благодарен вам, Юрий Алексеевич, за внимание к моей жене. Но я сейчас освобожусь, и трудиться вам, право, нет необходимости. — Он обратился к Тамаре: — Пойдем посмотрим, что там мои ребятишки сделали.

— Иди, я здесь постою подожду тебя, — поежившись, сказала Тамара и высвободила руку.

Соболев зашел в палисадник, поблагодарил ребят и вернулся к Тамаре.

Крутилин раскланялся и ушел.

Соболевы долго шли молча.

— Слушай, Томка, ну что это? Что у нас с тобой получается? — сказал Игорь и запнулся.

Он видел, как вздрогнула Тамара и опустила голову.

— Любишь ли ты меня? Ты так изменилась.

— Сад в горкоме разводишь, — вместо ответа с раздражением проговорила Тамара.

— Тамара, Тамара, а ведь как мы могли бы жить с тобой хорошо…

Молодая женщина хотела что-то сказать, но Игорь лишь увидел, как приподнялась ее маленькая бровь, упрямо-недоверчиво сузились серые глаза.

— Ведь я понимаю, что не сад тебя волнует. Ну, почему ты противопоставляешь нашу с тобой жизнь работу? Неужели очень плохо, если я хочу, чтобы наши с тобой ровесники научились управлять жизнью и чтобы это умение сохранилось у них на всю жизнь?

— И ты опять скажешь, что все-таки дружишь с Лучниковой?

— У нас сейчас отношения хуже стали, но я очень хочу, чтобы мы с нею были друзьями!

— Дружба! А я не верю. Не верю в дружбу мужчины и женщины. Куренкова мать мне рассказывала, как одна женщина вот так дружила-дружила с нею да однажды чуть мужа от нее не увела.

— Ну, наверное, эта женщина сама была похожа на Евдокию Трофимовну, если дружила с ней. Тамара, мне непонятно и страшно за тебя. Почему для тебя так важно, что говорит эта мещанка?

— Ах, оставь, — устало и не совсем уверенно сказала Тамара.

Игорь возвращался домой из инструктивного лагеря для пионервожатых. Два дня он пробыл в этом лагере и все время особенно и по-новому думал о Тамаре. Прошлый раз они не договорили. И целый месяц прошел с тех пор. Месяц, за который в город жизнерадостно и молодо пришла весна. Месяц, который и Тамара провела не дома: она уехала в Москву получать какие-то новые приборы для завода. Очень скоро вслед за нею в Москву уехал и Крутилин.

Приближался выезд пионеров в лагерь, но Игорь торопился в город не только поэтому — лагерниками больше, чем он, занималась Лучникова. Он надеялся, что за это время, может быть, все-таки Тамара уже приехала? Раньше Игорь никогда не замечал, что в Павловске очень много садов. Казалось, что розовая цветень заполнила все в городе, залила город сладким ароматом. Лишь иногда между яблонями белыми пятнами, точно пена кипящего молока, мелькали цветущие вишни.

На Приреченской, недалеко от своего дома, Игорь выпрыгнул из машины и поблагодарил шофера. По распорядку недели сегодня можно было заниматься. Он очень скучал по Тамаре, любил ее, может быть даже за безразличие к нему, но в прошлом месяце остро понял, что они расходятся во многом. И в то же время как ему хотелось скорее увидеть Тамару, прижать ее к груди и ощутить — близкую, добрую, понятную.

На пороге дома Игоря встретила Наталья Петровна, жалкая, сгорбленная. Он почувствовал что-то недоброе. Поцеловав мать в морщинистую щеку, решительно шагнул в дом, прошел в комнату, в которой жил вдвоем с Тамарой. Странный беспорядок был вокруг: не прибрано, раскиданы книги, распахнут шкаф. Прежде всего Игорю хотелось прибрать в комнате, но когда Игорь обежал ее глазами, тотчас заметил, что на столе, придавленная чашкой, белела записка.

И Игорю, мальчишкой рвавшемуся на фронт, вдруг стало страшно взять эту записку. Он прежде заглянул в шкаф. Платьев Тамары не было.

И тогда похолодевшими руками Игорь взял записку:

«Игорь, я не прошу у тебя прощения. Ты виноват передо мной больше, чем я перед тобой. Порванного не свяжешь. Лучше маленькое, да счастье. Я беременна от Крутилина. На твое благородство в том, чтобы дать мне развод, я надеюсь».

И приписка:

«Не думай, что виноват Крутилин. Я сама пошла ему навстречу. Он кажется мне мягче, добрее, лучше тебя. А жить и обманывать я не могу».

Странные мысли проносились у Игоря в голове. Он не мог ни поймать, ни осмыслить их. Игорь почувствовал, что задыхается. Надо уйти куда-нибудь, уйти отсюда. Скорее. Рванувшись, он почти выбежал из комнаты. Но, столкнувшись с матерью, остановился, нежно привлек ее к себе. Сказал, взяв себя в руки:

— Ты не волнуйся, я пойду пройдусь.

Ночь Соболев не спал. Он бродил по городу, потом ушел далеко в лес. Не чувствуя сырости, он переходил широкий, разлившийся весной ручей. Дубы и ели шумели над ним. Заполыхал по-майски не угасший на ночь, алой струйкой замерший где-то на севере закат. Превратившись в восход, он осветил поднимавшуюся от речки и уходившую далеко, к другому городу, белесую извилистую дорогу. Тянулись вдоль нее придорожные телеграфные столбы, аккуратные, выкрашенные поперек белыми широкими полосами.

Игорю казалось, что природа смеется над ним, просыпаясь во всем своем весенне-летнем великолепии красок, звуков, напоенная свежим утренним ароматом. Игорь не в силах был видеть эту могучую, покоряющую, вечно живую красоту. Измученный, возвращался он домой. Бледно глянули на него комнаты, показавшиеся пустыми, хоть мать зачем-то суетилась, что-то пыталась сделать в них.

Игорь вышел в сад. И здесь весело, звонко пели птицы. Через улицу, тоже в саду, пожилой рабочий, раздетый до пояса, увалисто приседал, делая зарядку. Неторопливо подгоняя лошадей, в город въехали колхозники, они сидели на груженных доверху чем-то подводах, наверно ехали на базар торговать. В этом же направлении тянулись молочницы в белых косынках с бидонами.

Игорь не знал, сколько он так простоял, словно в оцепенении. Уже прошли рабочие, потянулись служащие. Вот и Силин идет.

— Здравствуй, Игорь! — издалека закричал Гриша. — Пошли, пошли, уже без десяти девять. Пора! Да что с тобой? Посмотри на… — Силин оборвал на полуслове и, подойдя вплотную к Соболеву, почему-то тронул его рукой. — Игорь, — сказал он голосом, которого Соболев никогда не слышал у него, — простым, отзывчивым и удивительно человеческим.