Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Борис Исмаилович не часто возвращался домой рано. Он по-своему увлекался работой. Ему приятно было сознавать важность своей работы. В этот день Борис Исмаилович Чирков возвратился домой несколько раньше обычного и шумно вошел в дом, носком штиблета брезгливо отбросив с порога кошку.

— Анатолий, ты дома? — спросил он, зажигал в коридоре свет.

Анатолий сидел за письменным столом. Он не зажег настольной лампы, потому что на улице было довольно светло и закрывать окно не хотелось, а если не закрыть окна и зажечь свет — налетят ночные бабочки. На кухне громко разговаривали родители. Кажется, отец жаловался на председателя облисполкома. Он работал в городском финансовом отделе и последнее время имел обыкновение часто жаловаться.

— Мама, ужин готов? — крикнул Борис в кухню. Мать прокричала, в свою очередь, что еще не сварилось мясо, ведь она не ожидала Бориса так рано.

— Сыграем в шахматы, Анатолий. Брось тетради, завтра проверишь. Да, ты слышал новости? От Соболева жена ушла.

— Боречка! Толечка! Ужинать идите! — закричала из кухни мать.

— Подожди, мама! — откликнулся Борис. Улыбаясь, он достал из кармана спичечную коробку, вынул спичку, поковырял ею в зубах, потом понюхал спичку и бросил ее далеко в угол. — А сегодня он сидел у Артема Семеновича долго! Я хотел зайти. Не стал. Вероятно, Соболев добивался, чтобы супругу заставили вернуться, говорят, она сама бросила его. Вот ведь как бывает. Хотел бы я в это время посмотреть на Соболева. — И Борис снова широко улыбнулся своей нежной, обаятельной улыбкой.

— Борис! Я не люблю, когда ты с удовольствием говоришь о несчастиях других людей! — покраснев, сказал Анатолий.

— С удовольствием? Не говори глупостей! Просто я к тому, что теперь гонорок сойдет с Соболева, когда начнем разбираться у него в личном деле. Вредный у него гонорок.

— Ты сам жену бросил.

— Я не расписывался с ней!

Анатолий хорошо помнил жену Бориса. Он был еще мальчиком, они жили в Дзержинске, когда Борис привел в дом кудрявую девушку. Толе долго не хотелось верить, что эта девушка — жена Бориса, так не похожа она была на взрослую. Она играла с ним и покупала ему мороженое. И сама она любила мороженое и интересные книжки больше всего на свете. Но, должно быть, она любила и Бориса, потому что становилась скучной и без дела слонялась по квартире, если Борис где-нибудь задерживался. Однажды Борис не ночевал дома. Она плакала и что-то говорила ему. Тогда Борис выгнал ее. Он так и говорил потом: «выгнал», потому что выбросил ее вещи на лестницу. С тех пор Толя не видел кудрявой девушки.

— Помолчи! Ты думаешь, что все это было мне так легко, просто? Ты не видел ничего. Такие ошибки остаются в памяти на всю жизнь. Мне дорого это стоит. — И настороженно Борис спросил: — А кто-нибудь в городе знает об этом? Ты никому не говорил?

Румянец медленно сходил с лица Анатолия, оставляя лишь красные пятна.

— А зачем мне надо? Твое дело.

— Ну и ладно. А то ведь разные люди есть. Такие, как Лучникова, узнают, например.

— Ведь тебе Лучникова, по-моему, нравилась.

— Хм, нравилась! Да она просто за мной бегала.

— Врешь! Такая девушка ни за кем бегать не станет, — вспыхнул Толя.

— О-о! Как горячо, как страстно! Надежная защита. Толя, Толя! — И Борис игриво погрозил Анатолию пальцем. — Ну, шучу, шучу.

— Я убью тебя когда-нибудь, Борис!

— Ну, знаешь, у меня работа потрудней, чем у тебя, а ведь я, смотри, спокойнее, чем ты, — с пренебрежением сказал Борис. — Чего ты взбесился?

В дверях, торопливо одергивая повязанный низко на лоб платок, появилась мать и воскликнула своим не по возрасту громким голосом:

— Анатолий! Боречка! Да что вы в самом деле!

— Ладно, мама, давай ужинать! — после паузы сказал Борис и, легко поднявшись с дивана, пошел за матерью в соседнюю комнату.

В первую субботу июля, когда солнце уже падало за город и, почти касаясь крыш, окрасило западную часть неба в огненно-малиновый нежный цвет, из Павловска выехали туристы. Выехали они поездом и машинами, чтобы сойти с транспорта в разных местах и разными маршрутами, словно по лучам огромной звезды, лесами прийти туда, где сливаются речки Иня и Тайнинка. Там на следующий день, в воскресенье, в лесу должно было быть празднование Дня туриста.

Соболев поехал с туристами из центральных учреждений. Ему хотелось лучше узнать, как «привился» комсомольский куст, сдружились ли молодые учрежденцы настоящей комсомольской дружбой — ведь это не всегда увидишь в официальной обстановке.

Выехали к вечеру поездом: до места высадки предстояло сорок километров железнодорожного пути. И хотя этим поездом ехали туристы всего лишь одного куста, несколько вагонов были почти битком набиты юношами и девушками в походных брюках, с рюкзаками за спиной. Игорь невольно думал о том, как было бы хорошо, если бы среди комсомольцев оказалась вдруг Тамара.

Может быть, и правильно, что Тамара ушла от Игоря, пока их не связали дети? Игорь отвечал на случившееся разумом, а сердцем он понимал, что ни одну девушку он сейчас, несмотря ни на что, не смог бы представить на месте Тамары.

А поезд бежал-спешил. Одно время Игорь забеспокоился: догоняя поезд, над курчавой полоской лесов, что окаймляла вдали поля, повисла голубоватая дождевая дымка.

Дождя, конечно, испугаются только изнеженные молодые люди, оставшиеся в городе. Но что такое дождь для отряда туристов? Вот только как бы не сорвалось завтрашнее празднование!

Опасения были напрасны: летний дождь прошел стороной — наверное, он был короткий. Над поездом, над полем, над лесами в синеющем небе по-прежнему таяли, убегая, легкие струйки облаков, как дымки, золотисто-алые — у заката, фиолетовые — на востоке и белые — высоко над поездом. Да на остановках в поезд врывался земляной теплый запах пыли. Из окон вагонов рвались, летели веселые комсомольские песни.

Игоря уже несколько раз просили запевать: комсомольцы узнали, что у секретаря горкома хороший, сильный голос. Потом Соболев отправился в другие вагоны посмотреть, чем занимаются в дороге комсомольцы. В третьем вагоне ехали Ира Яблокова, Фая Купринина, оставившая малыша в яслях, и Лиля Куренкова. Девушки к брюкам надели простенькие, но хорошо сшитые блузки, Лиля и Фая были затейливо причесаны. Комсомолки набрали где-то семечек и звучно щелкали, аккуратно ссыпая шелуху в карманы. Пожилой мужчина в белой гимнастерке связиста, сидевший напротив них, долго и нудно их отчитывал.

В этом вагоне, так же как и в других, пели, играли в «балду», рассказывали занимательные истории и смеялись. Совсем недавно эти комсомольцы почти не знали друг друга: работали по разным маленьким учреждениям, жили разными интересами, часто — узкими; и вот уже единый коллектив! Коллектив туристов, спортсменов, дружных молодых советских людей.