Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— Смотрите, если что… никто и виду не подавайте, что испугались, — торопливо, точно времени было в обрез, предупреждал Васыле. Он принес с собой резную деревянную шкатулку. Вытряхнул из щелок землю, открыл. Вынул пачку газет — смятых, пожелтевших, напечатанных на тонкой полупрозрачной бумаге.

— Вот. Смотрите… Интересные.

— «Юный коммунар»… «Скынтея», — по слогам читал Кир.

— Кто же их пишет?

— Кто? Коммунисты. «Юный коммунар» в Кишиневе, а «Скынтею» — в Бухаресте.

— И их арестовывают за это?

— На всю жизнь.

Мариора с уважением трогала мягкие листки. Уметь бы читать!

Накануне она попросила Виктора научить ее грамоте. Тот согласился было, но потом прищурил глаза, сказал, что нет бумаги, да и времени, и вообще девушке грамота ни к чему.

Дионица отнесся к этому иначе. Но и тут дело стало за бумагой.

Сейчас Мариора напомнила Дионице его обещание.

— Да вот бумага… — снова начал было он.

— Зайди ко мне, — проговорил Васыле. — У меня есть несколько тетрадок, еще лицейские. Конечно, надо научить.

Потом Васыле рассказывал о коммунистах.

Кир ерошил волосы, глядел на него завороженными глазами, шептал:

— Ох, и здорово!

— Так чего ж они хотят? Чтоб бояре и крестьяне одинаково жили? — спросил Виктор. — Как же это может быть?

— Коммунисты хотят, чтобы был такой закон: кто не работает, тот не ест! — воскликнул Васыле. — А то бездельники с жиру бесятся, а кто работает, всю жизнь, те и мамалыги досыта не едят. Коммунисты стоят за свободу для тех, кто сам свою землю пашет, сам железо кует!

«Как Фэт Фрумос», — подумала Мариора. Она сидела на корточках рядом. Взгляд ее вместе с колеблющимся светом опайца бродил по лицам ребят. Она видела, как румянец волнения вспыхивал и исчезал на всегда бледном лице Васыле, как Кир, следя за каждым его словом, высоко взметывал брови, временами забывал закрывать рот, как Дионица застыл в одной позе. Только Виктор, лениво щелкая семечки, рассматривал ее босые, незагрубелые на поле ноги и ловил ее взгляд; поймав, щурился, улыбался. Мариора недовольно отворачивалась.

«Коммунисты… Неужели такие люди живут тут же, в Бессарабии, в городе? И Лаур — коммунист? Но ведь он такой же, как все. Только хороший, участливый. Коммунисты… Непонятно! А вот отец говорит: «На этом свете каждый за себя, нет правды»… Может, Васыле выдумывает? А газеты?»

Она понимала одно: ребята хотят отомстить Михаю, Кучуку и Гылке за Лаура. Ну и правильно. Стоит!.. Она не побоится помочь ребятам…

Дионица увидел в газете стихи.

— Почитаем, а?

В «Скынтее» длинной колонкой сверху донизу было напечатано стихотворение. Его попеременно читали Дионица и Васыле:

— На востоке — Советская Россия, — пояснил Васыле, и серые глаза его глядели куда-то далеко. — Там тоже все было, как у нас, а потом коммунисты победили.

— Совсем победили?

— Конечно, совсем.

Васыле знал, что отец не уничтожал подпольные газеты после того, как их прочитывали все, кому он доверял. Хранил их в укромных, только ему и сыну известных уголках, а то зарывал в землю. Иногда тайком от отца Васыле доставал газеты и уходил в эту волнующую, невидимую посторонним глазам жизнь. Ему нестерпимо хотелось поделиться с товарищами, хотелось, чтобы и им стало понятно в жизни то же, что и ему. Но Думитру Лаур взял с сына слово молчать.

Васыле долго думал, прежде чем раскрыл товарищам свою заветную тайну. Теперь он, стараясь подбирать самые простые слова, рассказывал, что такое советская власть. Говорил, что коммунистам часто помогают подростки. Правда, очень проверенные. Потом они даже в партию могут вступить.

— Мне отец не очень-то доверял, — сознался Васыле. — Только газеты давал читать. Да рассказывал много. А чтоб в деле участвовать — нет… «Вот подрастешь, — говорил, — тогда станешь помогать». Да ведь ждать терпенья не хватает!

— Вот бы нам продолжить, а? Интересно!

— Идем по улице, как все… И никто не знает: мы коммунисты! — мечтательно сказал Дионица. Он даже встал и выгнул грудь.

— Ага! И всех Тудореску, Гылок и примарей — к дьяволу. А? — Кир тряхнул волосами и засмеялся.

— А потом нас в тюрьму. В подвал, — насмешливо вставил Виктор. — Мы там у крыс будем свободу устанавливать: эта богатая — кусок сала украла — выгнать ее. А ту примарем сделать.

Кир вскочил, встал перед ним.

— Ты!.. Если будешь так говорить… Трус!

— Тише! — спокойно остановил его Васыле и добавил: — Эх, установить бы нам связь! Мы б нашли, чем помочь. В других селах, я догадываюсь, есть коммунисты, которые связаны с центром. Да кто? Знаете, это в таком секрете держится…

— Мы и без связи боярам рака на хвост припаяем.

В селе знали, что назавтра примарь, Кучук и их сторонники будут агитировать за избрание в депутаты Тудореску, на днях вступившего в партию кузистов. Завтра к полудню кандидат должен быть в гостях у избирателей; прямо на улице перед примарией за счет Тудореску будет угощение.

— Вот бы подсластить завтра им это вино, верно? — возбужденно смеялся Кир. — Надо что-то придумать, — и рука его сжималась в кулак.

Ребята расспрашивали Васыле о городе: много ли там коммунистических газет? Есть ли такие люди, как Думитру Лаур? Но тут Васыле стал отвечать уклончиво и неохотно.

Дионица подвинулся к Васыле, тронул его за пояс.

— Скажи… Вот когда отца в городе арестовали, ты все равно учился?

— Учился.

— Бесплатно? Ведь отец уж не мог за тебя платить.

Васыле закинул назад голову, первый раз за весь вечер рассмеялся:

— Чудак! Да кто ж меня стал бы держать бесплатно?!

— А откуда же деньги? — озадаченно посмотрел на него Кир.

— Так. Зарабатывал иногда.

— Ну? — Дионица даже привстал. — Можно учиться и работать?

— Можно… — Васыле прикрыл глаза, потом резким движением руки отбросил назад волосы. — Можно… Вот! Расскажу вам. — Он закусил губу, помолчал. — Мне четырнадцать лет было. Что я умел? Если на фабрику — кто лицеиста возьмет? Ну, знакомые устроили… Я танцевал хорошо… Пляски всякие… Гимназистка одна была, тоже бедная. Иляной звали. Подрядились мы с ней в ресторан один плясать. Костюмы нам дали, заработок, конечно, жалкий… Вообще противно: жрут все, пьяные, а ты их ублажай. Да что делать? Танцуем вечер, другой. Понравится — деньги прямо бросают, вот! А не понравится — и бутылкой запустят. Несколько дней прошло, ничего… А однажды пригласили нас… Да не пригласили, затащили за столики… А потом один Илянку силой на колени себе посадил… — Губы Васыле сломала кривая улыбка; он вздохнул, потом быстро оглянулся, увидел расширенные глаза Мариоры. — Ну… Эх, и бил я их! Потом выбрались мы за кулисы да в слезы, верите? И я и она. И бежать… Знакомые рассердились: не хочешь, гордишься… Илянка после полы мыть ходила, а девочки в гимназии узнали, засмеяли, так она совсем учиться бросила. А мне теперь танцы… тошнит от них, вот до чего!..