Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— Чего ты вздрогнула? Приходи. Многие семьи только на этих днях прополку кончили, мы давно не собирались.

Мариора смотрела на тучу, за которой медленно исчезала луна.

— Вот тебе и гулянье! — упавшим голосом сказала она.

— А ты тогда к Домнике Негрян приходи. Девчата все равно сойдутся. Если будет дождь, посиделки устроят, я знаю! Придешь?

— Приду, — пообещала Мариора.

В темноте быстро двигалась фигура. Бежал Васыле.

Очень живой, всегда готовый вспыхнуть, как солома от искры, сын кузнеца Лаура, Васыле был из тех людей, к которым в жизни обычно не бывает среднего отношения. Их или любят, или ненавидят. Он был ровесником Дионицы.

Десять лет назад, после наводнения, Лауры уехали из села. Побывали в разных городах, жили в Кишиневе. Отец работал в мастерских и на заводах, одно время сидел в тюрьме. Поговаривали — за чтение запрещенных книг и газет; но скоро был освобожден за недоказанностью обвинений. После этого Думитру Лаур забрал сына, который к этому времени успел закончить один класс индустриального лицея, вернулся в Малоуцы и снова стал кузнечить. Васыле помогал ему. Мальчик быстро привык к сельской жизни, но парни долго приглядывались к нему. Было странно, когда этот душа-парень, часто готовый на самую бесшабашную проделку, — он мог забраться средь бела дня к примарю в сад за какими-нибудь редкостными сливами или ночью осыпать песком учителя, известного своей жестокостью, — вдруг замолкал, уставив на что-то невидимое свои серые, с карими крапинками глаза.

— Чего ты? — толкали его ребята.

— Так, — вздрагивал Васыле и старался быть прежним, но это у него не всегда получалось.

Васыле хорошо танцевал. Но часто среди танца он вдруг останавливался, выходил из круга и забивался куда-нибудь в угол.

Несмотря на эти странности, молодежь села скоро поняла, что никто не может так крепко, как Васыле, держать слово, помочь товарищу в хозяйстве. Кир и Дионица скоро стали его друзьями.

Сейчас Васыле, сняв широкополую, валянную из шерсти шляпу (иначе бы ее все равно сорвал с его головы налетевший с новой силой ветер), крепко пожимал руки товарищам.

— Ну как? А я, правду сказать, уж побаивался за вас: долго ходили. — Он вгляделся в Мариору, узнал. — Наконец-то вспомнила нас. Наверно, вкусный хлеб у боярина, что в село не заглядываешь? — сжал руку Мариоры с такой силой, что она вскрикнула и засмеялась.

Ребята рассказали Васыле о жандармах. Он нахмурился.

— Ну, как у вас? — снова спросил он Кира упавшим голосом.

— Все в порядке, — весело ответил Кир. — Пошли по домам, ребята. После соберемся.

И когда уже расходились, Дионица опять крикнул Мариоре:

— Так приходи!

— Хорошо! — смеясь, ответила Мариора.

Как же она пропустит гулянье? Ведь это самое интересное, что ждет ее в селе.

А дождь, вернее настоящий ливень, действительно настиг Мариору и ребят у околицы, и пока Мариора добежала до своей касы, она насквозь промокла. Но ливень редко бывает долгим. Пока Мариора выжимала полотняную кофточку и юбку, сшитую из какой-то шершавой городской материи, которую ей выдали у боярина, и затапливала соломой печку, чтобы просушить их, с камышовой крыши стекали уже последние капли.

Но улицы успели раскиснуть, и голубоватый лунный свет озарял лужи и черноземную вязкую грязь. Поэтому Мариора, выйдя, сразу направилась к касе Домники Негрян.

Каса-маре [20] Каса-маре — буквально: большая комната; чистая горница для приема гостей (молдавск.) . Негрян окошком выходила на улицу. Желтоватым рушником ложился на землю свет. Слышался веселый гомон, голоса. Одна из девушек пела; Мариора уловила спокойную негромкую мелодию. Она тихонько подошла к окну. Хотела заглянуть, но передумала; пригнулась и осторожно постучала. Сразу все стихло. Послышался шепот. И через мгновение:

— Да! Можно!

Девушка легко взбежала по каменным ступенькам, толкнула дверь. Свет ослепил ее.

— Мариора! Мариора Беженарь! — раздались кругом девичьи голоса.

Мариору схватили, начали целовать. Одна из девушек никак не хотела отпускать ее. Это была Санда. Мариору тискали, душили, потом схватили за руки, повели, усадили на лайцы.

— Ну, рассказывай, — тормошили ее.

— Что ж в селе не бываешь?

— Хозяин злой? Бьет?

— А мы тут тебя вспоминали. Хотели сходить, да Тудореску побоялись. Говорят, он целый день в имении.

— Ты стучишь, а мы думали — кавалеры идут!

— Мариора, подружка, как ты подросла!

— Наверно, скучно там одной?

— Что ж поделаешь… — Мариора хотела сказать это спокойно, но невольно всхлипнула.

— А ты бы в город шла. Там много девушек работает. Больше заработала бы и долг выплатила, — посоветовала Санда.

Мариора махнула рукой.

— Куда я от отца? Да и боярин не пустит. Хоть бы сюда изредка приходить, — она тоскливо обвела глазами девушек. Но все смотрели на нее так весело и приветливо, что Мариора, наконец, улыбнулась.

Девушки рассаживались на крытые коврами лайцы, что тянулись вдоль длинной стены, и на принес сенные с собой маленькие скамеечки. По случаю дождя действительно получились посиделки: каждая захватила с собой шитье или вышиванье, вязанье или пряжу.

Все тесно сгрудились на дальней половине горницы, возле большой деревянной кровати. Взбитый соломенный матрац был покрыт узорчатым ковром, на нем ярко выделялись белые, с кружевными прошивками подушки.

На свободной половине комнаты в углу стоял большой, уставленный чистой посудой стол. Домника, единственная дочь у родителей, хозяев трех гектаров земли, была невеста с приданым: возле стола стоял красный сундучок, по стенам были развешаны ее ситцевые, холщовые кофточки и юбки, иличел [21] Иличел — овчинная нагольная коротенькая безрукавка, расшитая по бортам узорами. , смушковая шуба, а на самом видном месте красовалось шерстяное домотканое платье — гордость Домники. На выбеленные стены были налеплены пестрые конфетные бумажки. Иконы в углу украшены кружевами. И всюду, даже за темными балками на потолке, были заткнуты пучки душистого василька, и сухого и свежего. Он наполнял каса-маре терпким приятным запахом.

Санда поставила свою скамеечку на ближнем ко входу, лучшем месте, потеснившись, усадила на нее и Мариору. Прижавшись к плечу подруги, она рассказывала ей, что в селе за это время умер старик Ревико, что Ефим Борчелой хочет жениться на Анне Балан, что Ион Урсул часто бывает в городе и на днях купил кларнет. Теперь по праздникам всегда можно будет танцевать.

— Чем это от тебя пахнет? — спросила Мариора.

— Вот, — Санда указала на кофточку; она была обсыпана белым порошком. — Городские им лицо натирают. Только лицо — некрасиво, — пояснила она.

Мариора принялась за пряжу.